90-е: Шоу должно продолжаться 14

— … а журналистка, такая: «Ой, нет, вы вон туда встаньте, надо фотографию сделать…»

— … они меня обступили все толпой, а я так испугалась сначала, они здоровые такие. И тут самый большой, тот который лысый, говорит: «У меня ваша кассета есть, можно автограф?»

— … и я тогда начинаю прыгать. И все остальные тоже со мной давай прыгать. Только один стоит, как дурак…

— … а там очередь в километр, прикинь?! А возле нее парень трется, у него вся футболка еще в значках. И он такой глазами делает «Ыть!» и, типа: «Давай, покажу, куда идти…»

— … и рассказывают, что на мосту вчера ночью пели. Прикинь? А почему мы не пели на мосту? Они приехали первый раз, а мы тут живем!

Мы сдвинули несколько столиков в один, расселись вокруг. Накрыли стол безо всякой эстетики — просто выставили туда все, что у нас было. И в центр — несколько квадратных пирогов производства светиной мамы. Обычные такие домашние пироги, которые здесь в девяностых умеет печь каждая хозяйка — с картошкой и куриным окорочком, с рисом и рыбной консервой, с капустой и фаршем. По ходу дела Света и Наташа поспорили о том, какой пирог называется «курник». По версии Наташи — это был пирог с картошкой и даже без курицы вовсе, во всяком случае, у нее дома было принято именно это название. Зато по версии Светы, курник — это был такой особенный пирог для второго дня свадьбы, в рецепте которого присутствовали даже блины. Ну и курица тоже была.

Сначала даже попытались ввести какой-никакой регламент. Чтобы каждый высказался и произнес тост. Но система эта дала сбой на втором же выступающем. Потому что после моих слов все принялись разом говорить и делиться эмоциями, а заставлять кого-то молчать в тот момент совершенно не хотелось. Так что частные выступления случались в хаотичном порядке. Когда общий гомон чуть-чуть замолкал, кто-то обязательно вспоминал, что хотел сказать что-то. Или еще что-то, если уже говорил свой тост раньше.

И вроде банальные вещи все говорили. Но это было так правильно все.

«Хорошо, что мы собрались…» — в какой-то стотысячный раз подумал я, ухватив еще один кусок пирога. Не знаю, как всем остальным, а меня прямо отпустило. Да, впереди еще много дней суеты, форс-мажоров, неожиданных разъездов и сна урывками. Да, мы все сейчас могли бы лежать в своих кроватях, потому что завтра у всех нас вовсе даже не выходной. И нужно будет что-то решать, куда-то мчаться, решать какие-то проблемы. Ну а кому-то еще репетировать и получать втык за недостаточно бережное отношение к своему голосу.

Я посмотрел на Астарота, который лез с дружескими объятиями к Наташе, которая шутливо от него отбивалась и кричала, что она серьезная замужняя дама, и нефиг к ней тут приставать с этими вот нежностями!

Смеялись. Потом снова говорили. Звенели стаканами, в которых по большей части был вовсе даже не алкоголь. Совершенно не хотелось заглушать такой теплый эмоциональный момент банальным бухлом.

— Ой, Велиал, слушай, ко мне же, наверное, человек десять подходило насчет наших концертов! — спохватился Бельфегор и принялся шарить по карманам. — Я даже у кого-то телефоны записывал… Обещал, что тебе передам все…

— Ой, да забей! — махнул рукой Бегемот. — Кто вообще в таких местах договаривается?

Я хотел, было, тоже махнуть рукой, мол, да потом. Спишемся-созвонимся… Но одернул сам себя. Ну да, и геолокацию в телегу скинем, точно.

— Ты не прав, Дюша, — сказал я, важно подняв палец. — Именно в таких местах и заключаются самые лучшие договоры.

— Самые лучшие — вообще в саунах! — выкрикнул Астарот.

— Ты сам-то хоть в одной сауне был? — засмеялся Жан.

— Можно подумать, ты был! — огрызнулся Астарот.

— А я был, между прочим! — гордо заявил Жан.

— Блин, Жаныч, какой ты клевый! — вдруг умильно проговорил Астарот и полез к Жану обниматься.

— Вот, нашел! — Бельфегор радостно разжал кулак с несколькими смятыми бумажками. Билет в кино с оторванным корешком, листок из блокнота с цветочком, неровный огрызок тетрадного листа с конспектом лекции… — Ну, записывал, на чем нашлось… Слушай, надо нам, наверное, с собой твои визитки носить. А то как-то западло, что я телефон «Буревестника» тоже диктовал под запись на всяком мусоре.

— А кто-то, помнится, говорил, что у нас всех сегодня выходной, — язвительно проговорила Наташа.

— Так мы и не работаем, — я пожал плечами, разгладил все огрызки бумаги с записанными на них именами и телефонами и спрятал их все в свою записную книжку. Переносить контакты точно буду потом.

— Когда я училась в пятом классе, у моей мамы была подруга, — глядя куда-то в потолок, сказала Наташа. — А у нее дочка, которую мне всегда ставили в пример. Она была на год младше, но в школу пошла на год раньше, потому что умная и развитая. И вообще она была везде молодец. Она, кажется, даже родилась, уже крестиком вышивать умела. Блин, вышивку я ненавидела! Мы в младших классах на трудах что-то там вышивали, и у меня все время получалась какая-то фигня. А тут мама мне пяльца подарила на день рождения. И мешок мулине. И все потому, что Жанночка вышивает аж целые картины! Ой, вы все меня слушаете, да? Вообще не знаю, почему я это вспомнила…

— Это не та Жанна, которую ты сегодня встретила? — спросила Ева.

— А, да, точно, — Наташа засмеялась.

— И что? Она толстая и работает уборщицей в универмага? — усмехнулся Жан.

— Ах, если бы! — Наташа всплеснула руками. — Красивая, как супермодель. И приехала из Москвы на «Рок-Виски-Браво». Учится в МГУ на факультете иностранных языков. Нет в жизни справедливости, вот что!

Все засмеялись, включая Наташу.

— А знаете что я подумал сегодня? — неожиданно серьезно сказал Астарот. — Всегда будет кто-то лучше. Ну и пофиг на это!

И все снова зазвенели стаканами и заговорили разом.

«По идее, надо бы часов до двух их всех по домам разогнать», — подумал я, глянув на часы. Но ничего не сказал. Встал, отошел в сторонку на гудящих ногах. Оглянулся, глядя на освещенное пятно стола посреди огромного темного зала.

— Ничего этого не было, — сказал вдруг над моим ухом Иван.

— Что? — встрепенулся я, поворачиваясь к нему. — И давно ты здесь?

— На самом деле, с самого начала, — усмехнулся он. — Увязался за вами, когда вы с фестиваля ушли. Сидел в сторонке, не отсвечивал. Думал про всякое.

— А что ты там сказал? — спросил я, усаживаясь на стул рядом с ним.

— Не было вот этого ничего, — он обвел руками пространство вокруг себя.

— В смысле, этого вот клуба «Африка»? — уточнил я. Хотя понимал уже, что он что-то другое имеет в виду.

— И клуба, и журнала, — сказал он. — И «Ангелов» не было. И фестиваля этого. Я же был здесь в это время. Жил и работал. Писал в газеты. Тут все было по-другому, понимаешь? Другая история была совсем.

— Эффект бабочки, как он есть, — пожал плечами я.