Чтение онлайн

ЖАНРЫ

A and B, или Как приручить Мародеров
Шрифт:

Мальсибер никогда, не единого раза за всю свою жалкую никчемную жизнь не называл ее по имени, и когда он наконец сделал это, Эмили показалось, будто теперь ее имя осквернено навеки.

— Что за зелье ты варишь, цыпленок? — вкрадчиво спросил он.

Эмили вскинулась, застанутая врасплох неожиданной сменой темы. Мальсибер безотрывно смотрел на нее, с интересом наблюдая за реакцией. Он был не просто психом. Он был расчетливым и очень умным психом.

— Такие компоненты… Все и ничего, — Мальсибер расслабился, увел взгляд к потолку и потер пальцем подбородок. — Если взять определенную часть, можно сварить из них обыкновенное

снотворное или смертельный яд. Но вот если смешать их все… ума не приложу, что может получиться. Кажется, талант зельевара тем выше, чем меньше чистой крови в жилах, а?

Мальсибер довольно рассмеялся собственной шутке и проворно вскочил на ноги. Он смотрел на Эмили сверху вниз, наклонив голову вбок, словно какая-то птичка, и всего через мгновение взвился в воздух.

— Чего ты недоговариваешь мне, сука?! Что ты скрываешь?! ГОВОРИ, ШВАЛЬ!

Он кричал, бесновался, и если б только не остатки Империо, Эмили бы уже попыталась броситься прочь. И ничего хорошего из этого бы не вышло.

— Решила поиграть в молчанку, да? — он начал повсюду швырять предметы, и они врезались в мягкие стены и отскакивали с обиженным приглушенным стуком. Теперь она поняла, для чего эта комната так старательно была обита войлоком. — Думаешь, раз мы ровесники, раз когда-то были на одном факультете, можно так поступать с Энтони Мальсибером?! Водить его за нос?!

Он бросался ножами, чашами, тяжелыми медными тарелками и серебряными кубками, рвал со стен гобелены, топтал ногами ковер, заливался яростными слезами, до крови растерзав губы и разбив кулаки о стол.

Она знала, что он делает это напоказ, ради представления, спектакля, но легче от этого не становилось.

На двадцатой минуте, когда Эмили уже начала сбиваться со счета, Мальсибер замер с поднятым в руке золотым кувшином, крепко сжал губы и медленно повернул голову к Эмили.

Он улыбался, и кровь размазалась у него по лицу. Он ждал, когда она не выдержит, но Эмили молчала, и не было ничего, что заставило бы ее заговорить. По крайней мере, сегодня.

Мальсибер усмехнулся, отбросил в сторону кувшин и облизал губы.

— Ты держишься неплохо. Даже заводишь меня, — он сложил руки на груди. — Но ты не первая и даже не десятая в этом подвале. Здесь побывало много крепких малышек, и каждая из них рано или поздно ломалась. Рано или поздно, Паркер, я получу твою душу. Просто верь мне, это может быть даже приятно.

*

Малфой-мэнор

Элизе было плохо. Очень.

Она видела призраков рядом с собой, слышала их тихие тоскливые голоса, вой и плач, чувствовала, как кто-то касается ее рук осторожными ледяными прикосновениями, смеется и рыдает над ухом и тянет ее, постоянно тянет ее куда-то…

Элизе было жарко, и ей хотелось разбежаться прямо по длинному мраморному коридору и прыгнуть в ледяное озеро под ее балконом. А потом ей становилось холодно, и через мгновение она находила себя возле туалетного столика с разожженной свечой, над которой дрожала ее рука, и по комнате плыл сладкий запах паленой кожи…

Она сходила с ума.

Ее тело сходило с ума.

Голоса в голове сходили с ума.

И мать… Она приходила все чаще, садилась рядом на широкой разобранной постели, брала ее руку в свои теплые мягкие ладони и нежно водила пальцем по выступающим жилкам.

В один из таких диких, переполненных отчаянием

и безумием вечеров, Элиза поняла, что готова пить чертово зелье вместо обеда и ужина, только бы видеть маму чаще.

Смотреть, как та улыбается своими аккуратными губами; как собираются морщинки на ее лице вокруг глаз, губ и на лбу, стоит ей лишь тепло подмигнуть дочери; любоваться ее ссутулившейся, состаренной фигуркой, закутанной в любимую серую шаль…

Мама угасла так быстро и умерла так нелепо, что Элиза запомнила лишь эту идиотскую серую шаль, в которую она кутала плечи, когда ее вновь и вновь настигал озноб.

Элиза попрощалась с ней перед отъездом в Хогвартс, тщательно делая вид, что верит словам отца о скором выздоровлении мамы. Она улыбалась ей и улыбалась, пока у нее не начинали неметь губы и скулы, рассказывала веселые истории про школу задорным голосом, в большинстве своем выдуманные, и упорно смотрела в сторону, когда в глазах матери проскальзывали теплые растроганные слезинки.

Когда Элиза стояла на перроне перед пыхтящим лакированным ярко-алым Хогвартс-Экспрессом, она знала, что больше не увидит свою мать.

Она хотела остаться, даже заикнулась об этом отцу, но он так лживо и широко улыбнулся, замахал руками и начал уверять ее, что беспокоиться не о чем, что Элиза проглотила последующие слова и лишь молча кивнула. Она жаждала быть с мамой до конца, она хотела держать ее за руку, только бы она улыбалась до последней минуты, только бы не уходила в одиночестве, но понимала, какое это для той испытание — из последних сил делать вид, что все хорошо.

Может быть, она бы и призналась Элизе честно, но отец ей не позволил. Он не хотел расстраивать дочь.

Письмо пришло всего лишь через неделю после начала занятий.

«Эрмина… все».

И больше ничего. Ни соболезнований, ни утешающих слов, ни просьб приехать домой.

Одна жалкая строчка, в которой даже не было слова «мама», лишь скупое и такое чужое имя, которая мать ненавидела и просила называть ее просто Эри.

— Все будет хорошо, клубочек, — тихо сказала мама, пожимая ладонь Элизы. — Веришь?

Она казалась рассыпчатой, готовой распасться на песчинки в свете редких свечей, удерживаемая здесь лишь одним сознанием Элизы.

— Я поправлюсь, веришь, клубочек?

«Не верю, мама».

— Конечно, мама…

В комнату постучали, и призрак Эрмины, улыбнувшись как-то неловко и испуганно, растаял в сумраке комнаты.

— Элиза? — приглушенный голос Эрики раздался с другой стороны двери. — Тебе пришло письмо от какого-то… — она пошуршала конвертом. — …Питера. Твоя сова билась в окно целый час, но ты ее не пустила, и она прилетела ко мне, так что… — Эрика постояла под дверью, надеясь хоть на какую-то реакцию. — Все хорошо, Лиз?.. Впрочем, ладно… я оставлю под дверью. Не забудь, дорогая.

Эрика сейчас была похожа на маму в ее последние дни. Она усыхала на глазах, робко улыбаясь своей племяннице, сыну и его невестке. Иногда подолгу смотрела в огонь, так, что даже вязание выпадало у нее из рук. Она все чаще набрасывала на плечи молочно-белую пуховую шаль с золотистыми прожилками, все реже надевала нарядные платья, превращаясь из изысканной аристократки в состаренную горем старушку.

Что бы ни думал Люциус, Элиза не смогла бы причинить тетушке вред.

Не сейчас, когда она была так похожа на свою сестру, Эрмину.

Поделиться с друзьями: