A and B, или Как приручить Мародеров
Шрифт:
— Тетушка? — Элиза порывисто постучалась в двери покоев Эрики. — Эрика?
С той стороны не раздалось ни звука, и что-то всколыхнулось внутри Элизы. Какое-то смутное пронзительное беспокойство, от которого задрожали руки и стало тяжело дышать.
Эрика не отозвалась ни на третий, ни на пятый, ни на десятый стук, и Элиза против всех правил влетела в покои, палочкой распахнув двери настежь и сломав замок.
Внутри было светло, чисто и пахло свежими гортензиями. По комнате разливалось утреннее солнце, шелковые белые шторы трепетали у приоткрытого окна, и солнечный свет играл в многочисленных жемчужных украшениях, рассыпанных, словно снежные шарики, по
Белокурая женщина с убранными под сеточку волосами лежала на накрахмаленных простынях, под тонким атласным покрывалом. Ее огромная кровать под тяжелым балдахином делала Эрику словно бы еще меньше, тоньше и слабее. У Эрики было изможденное, но все еще красивое и теперь расслабленное лицо. Мягкая улыбка лежала на ласковых губах, из-под глаз почти ушли темные круги и тело под легкой тканью узорчатой сорочки выглядело неожиданно молодым, будто Эрика одним махом сбросила лет двадцать.
Но что-то было в ней неправильное. Что-то замершее, застывшее, обездвиженное. Словно засушенный в гербарии цветок, которому уже не расцвести, или мертвая бабочка, приколотая к полотну, которой уже не взмахнуть прозрачными крыльями.
Элиза приблизилась к кровати тетки, заслонив собой свет, и тут же вздрогнула, едва устояв на месте.
В тени лицо Эрики разом посерело, кожа, не высвеченная солнцем, стала бледной и неживой, улыбка на губах застыла жалкой гримаской. Она казалась бесцветной тряпичной куклой с незнакомым лицом, по нелепой случайности оказавшейся в роскошных покоях миссис Малфой.
Элиза дрожащими кончиками пальцев потянулась к ней и заставила себя прикоснуться к неподвижной кисти Эрики. Ее кожа была мертвенно холодной, и Элиза тут же отдернула руку как от огня. Всего на мгновение она застыла у кровати, а после вздрогнула и затряслась, все сильнее и сильнее. Словно кто-то пытал ее Круцио, с каждой секундой усиливая чары.
А потом страшно закричала.
Домовики, сбежавшиеся на шум, поначалу опешили от увиденного, но вскоре бросились отнимать Элизу от Эрики. Девушка кричала, будто ее заживо сжигали, хваталась за запястья Эрики, и ее пальцы было не разжать. Она тряслась у кровати, из глаз катились тяжелые слезы, и было столько ужаса и дикой боли на ее красивом молодом лице, что эльфы, переглядываясь, отошли в сторону, вжались в стену, да так и прождали целый час, пока Элиза Яксли наконец не стихла и не обмякла у кровати тетки, потеряв сознание.
Ее унесли в комнаты, умыли лицо, укутали в одеяла и оставили эльфийку следить за единственной оставшейся в доме хозяйкой. Элиза проснулась только поздним утром следующего дня и тут же провалилась в тяжелую лихорадку с бредом, метаниями и криками.
Через час вернулась Нарцисса, еще через час Люциус.
Эрику хоронили в полной тишине после обеда того же дня скромным составом из двух человек и трех домовиков. Люциус безмолвно возложил на могилу матери розовые гортензии и позволил Нарциссе взять себя под руку, так как был не уверен, что устоит на ногах. Он сжал глаза, но скупые слезы все равно потекли из-под век. Смерть отца стала для него просто данностью, смерть матери раздавила его. В тот момент Люциус был безумно благодарен Нарциссе, что она намеренно смотрит в другую сторону.
К Элизе Люциус пришел лишь на следующий день.
Она все еще была горячей, лежала, облитая потом и кровью, которой кашляла, металась по кровати и отчаянно звала разных людей, а особенно — мать. Люциус подумал, что убить ее сейчас будет проще простого.
Через неделю после лечения у лучших колдомедиков
Лондона, Элиза Яксли, постаревшая лет на десять и сбросившая пятнадцать фунтов, смогла наконец-то подняться на слабые, малоподвижные ноги, пока Люциус придерживал ее за одну руку, а Нарцисса за вторую. Она едва могла говорить, выглядела практически мертвой и ее пальцы почти не сжимались. Но она уже дышала почти без хрипов, и ее температура наконец-то спала.Люциус лично следил за тем, чтобы она принимала все лекарства. В нем что-то окончательно сломалось, и теперь при взгляде на Элизу Яксли в его глазах проступали жалость, сострадание и боль.
Смерть Эрики, смерть единственного человека, связывающего их между собой, должна была разобщить их окончательно. Но она лишь необратимо срастила их.
Это был прощальный и самый страшный подарок Эрики Малфой своему любимому сыну.
Она подарила ему сестру.
========== Глава XXX: Гонки ==========
Малфой-мэнор
Люциус смотрел, как Элиза медленно и, что главное, самостоятельно подносит ложку ко рту и осторожно слизывает с нее вязкую сероватую кашу. Он наблюдал за этим процессом с удивительной сосредоточенностью, будто голодающий, которому разрешено лишь смотреть, но не пробовать. Пусть все это и выглядело странно, но каждодневный ритуал кормления Элизы Малфой соблюдал неукоснительно.
Рядом с его бедром на тумбочке лежала волшебная палочка. Когда Элиза отказывалась есть сама, ему приходилось применять Империо. Он был не столь искусен в этом, как Мальсибер, и всерьез волновался за рассудок сестры при каждом применении. Но когда Элизу настигал очередной приступ истерики, и она забивалась в угол, отказываясь есть и пить, у Люциуса выбора не оставалось.
Сегодня она была подозрительно послушна и смотрела на кашу в глубокой фарфоровой чашечке без прежнего омерзения. Ее глаза день за днем наливались знакомым светом, она перестала плакать по ночам, не хрипела, больше не дрожала от холода в до чертиках протопленной спальне и даже иногда говорила: «Спасибо».
Люциус видел неуверенность в ее глазах и сам не мог понять, как все это с ними случилось. Куда исчезла ненависть и откуда взялась забота? Но когда Малфой смотрел на двоюродную сестру, он чувствовал лишь колкое болезненное ощущение, имя которому — беспокойство. И мысль о том, что теперь он может потерять еще и ее, отдавалось у него в голове грохочущим гулом.
Семью не выбирают — вот уж точно.
— Люциус, — раздался тихий голос, и Люциус сфокусировал взгляд на Элизе.
— Да? — почти ласково спросил он.
— Я жива?
Она исправно задавала этот вопрос раз разом, как мантру.
— Да. Ты жива, — он помолчал. — Ты пережила двойную дозу зелья, тяжелый истерический приступ, лихорадку и частичный паралич. Но ты определенно жива, Элиза.
Она молча прикрыла глаза, опустив руки на стеганое одеяло. Они были до ужаса исхудавшими, с синеватыми змейками вен под кожей и многочисленными следами от впившихся ногтей.
— Нужно доесть, Элиза, — сказал Малфой.
— Ты говоришь это каждый день… так?
— Всего лишь напоминаю.
Элиза вздохнула и почти решительно отодвинула от себя чашку.
— Что все-таки случилось?
Малфой дернулся. Он не знал, что она имеет в виду и помнит ли вообще о смерти мамы?..
— Я имею в виду, что случилось после того, как я нашла… ее… в спальне? — проницательно подсказала Элиза.
Малфой позволил себе едва заметный облегченный выдох.
— У тебя случился припадок, но лекари из Мунго с ним справились. Было сложно, — веско добавил он.