А голову мы дома не забыли!
Шрифт:
Вот диктант закончился, все тетрадки сдают и Тимур тоже. Сдает, а сам на меня поглядывает очень хитрыми глазами. Ох, думаю, что-то он опять затеял. Только неизвестно что. У него каждый день идеи разные.
Вот и звонок звенит. В коридоре Тимка ко мне подходит, а сам улыбается, такой довольный, будто в Майнкрафте сто алмазов откопал.
– Ты чего опоздал-то? – я ему говорю.
– Долго рассказывать.
– Да уж расскажи.
– Ладно, слушай. Я сегодня с утра пошел в ванную мыться, зубы чистить, ну все как обычно. Взял щетку, посмотрел в зеркало… а там тот, зеркальный,
– Ну и что в этом такого?
– Вот я вдруг и подумал…
Тут он оглядывается, будто боится, что кто-то его услышит.
– Вот я и подумал: интересно было бы тоже попробовать все наоборот делать. В школу пойти спиной вперед… писать левой рукой, говорить на обратном языке…
– На каком еще обратном языке?
– Когда все наоборот читается. Ну, например… – Тут он смотрит в потолок, будто что-то вспоминает: – Слушай. Ейнаворачо йечо! Ароп яалыну!
– Что-о? Какое йечо? Кому наворачо?
– Ей наворачо, – это он уточняет, а вид у него при этом очень, очень важный. – Ты не понял? Это из диктанта. «Унылая пора! Очей очарованье!» Пушкин. Ну или… Никшуп. По-обратному. Правда, я там вместо мягкого знака «и краткое» поставил. Думаю, это корректно…
– Значит, ты эту свою… йечу… вместо диктанта сдал? – спрашиваю.
– Это и есть диктант. Только наоборот. Если думаешь, что это легко, сам попробуй.
– Хм, – говорю. – Даже интересно стало. Давай ручку… Никшуп.
Мы встали у подоконника в конце коридора, чтоб никто не видел, взяли тетрадку и принялись экспериментировать.
– Давай всякие случайные фразы брать, – это он предлагает. – Вот, например, какой у нас сейчас урок был?
– Кызя йикссур, – это я пишу. – А следующий урок – агурко.
– Округа? Неплохо звучит. Ладно. Давай еще что-нибудь… из окружающего мира… вот, например, что у нас там в углу стоит?
– Муиравка, – читаю я. – С рыбками.
– Великолепно… теперь ты чего-нибудь у меня спроси.
– Погоди, – говорю. – Дай подумать. Что тебе на прошлый ДР подарили?
А я так спросил, потому что знаю: ему родители новый самокат купили. Электрический. Это ему повезло, конечно. Я даже позавидовал, когда узнал. У меня-то день рождения только зимой.
– Такомас илипук икадор, – он пишет, а сам улыбается: – Понял?
– Илипук, – говорю. – Или не пук.
– Еж онссалк, – это он со мной спорит.
Тут мы, конечно, немного посмеялись. Потом я говорю:
– Тим, это все весело, только ты мне скажи: зачем тебе это надо?
– Вот ты скучный какой. Йокак йынчукс. Это нужно для эксперимента. Я хочу понять: сможет этот Обратный Человек в нашем мире выжить? Или спалится сразу?
– А что это ты за него так топишь? – говорю. – За этого Обратного?
Тимка смотрит на меня очень серьезно. А когда он так смотрит, он сам на себя непохож.
– Я ведь и сам такой, – говорит он. – Я ведь тоже один против всех. Вот я и думаю: получится у меня или нет?
Не успел я придумать, что ему ответить, как уже и звонок прозвенел.
На окружайке он, смотрю, опять что-то на листочке пишет. А сам все озирается. Я догадался: это он надписи
на стендах переводит на свой обратный язык.Кидает мне записку.
«Путин нитуп» – там написано.
Тут он, конечно, в точку попал. Сказал, как отрезал. Что бы, думаю, еще похлеще придумать? Как назло, ничего в голову не лезет. Посмотрел на портреты сбоку. Там все школьные авторы висят – Чехов, Тургенев… ну я и написал:
«Тургенев венегрут».
И Грута из «Марвел» рядом нарисовал. Только записку не успел перекинуть. Вдруг понял, что все на меня смотрят.
– Белкин! – повторяет Тамара Борисовна. – Что это у тебя за бумажки?
Тут я, конечно, спохватился. Записку поскорее смял.
– Просто так, – говорю.
– А ну-ка, дай мне.
И руку протягивает. Я со страху даже сам не понял, как записка у нее оказалась. Она разворачивает, читает про себя.
– Ну-ну, – говорит она, а сама хмурится: – По первой части возражений нет. Только написано с ошибками. Про Тургенева немного не поняла… и что это за пень с глазами рядом нарисован?
– Это Грут, – говорю я упавшим голосом: – Космический герой.
– Космический, говоришь? А расскажи-ка нам тогда, Белкин, о нашей Солнечной системе. Мы как раз ее недавно проходили. Какие планеты вращаются вокруг Солнца?
– Ну, Земля, – говорю. – Юпитер. Марс…
И молчу. Остальные планеты начисто из памяти стерлись. И Уран с Уралом перепутался.
– Срам, – говорит Тамара Борисовна. – Срам – это Марс на вашем языке. Еще раз такое увижу… или услышу… будет двойка. Двойка – это пятерка наоборот. Причем сразу обоим писателям, – тут она на Тимура смотрит: – Продолжаем урок.
Записку она порвала и в корзинку выбросила. Я сижу весь красный. А Тимка на меня из-за своего стола глаза таращит. И шепчет:
– Она тоже обратный язык знает!
На перемене я ему говорю:
– Может, стопанемся? Уже чуть по двояку не огребли.
– А вот и нет. Эксперимент только начинается, – тут он смотрит на меня еще загадочнее: – Выходим на новый уровень. Ты со мной, партнер?
– Да я-то с тобой. Только мое дело предупредить. Если Тамара разозлится…
– А тебе кто важнее, – спрашивает Тимка очень заносчиво, – твой друг или… Арамат Сиробовна?
Ну вот как на такого обижаться?
Конечно, с тех пор мы Тамару Борисовну называли только так, и никак иначе. Но так, чтоб она не слышала. Хотя она, наверно, слышала.
Следующим уроком у нас была физкультура, и мы двинули в раздевалку. Потом на улицу. Собрались на площадке, построились, потом побежали на разминку, и Тимка со всеми. Тут-то, думаю, он уже ничего такого не отмочит.
Конечно, я ошибался.
Кирилл Михалыч взял да и устроил забег на сто метров. Тимка со мной в пару встает, а сам ухмыляется ужасно таинственно.
Вот Михалыч издалека дает свисток, и мы срываемся с места. Только немножко по-разному.
Я стартанул нормально, а Тимка спиной вперед. Я и не заметил, как он развернулся.