А голову мы дома не забыли!

Даже с шага сбился. Бегу рядом с ним. Он задом, я передом. Очень необычно.

Вот и Кирилл Михайлович там, на финише, чуть свисток не проглотил от изумления.

– Это что еще такое? – кричит он. – Астахов? Ты здоров?

Тимка на Михалыча даже не оглядывается – на меня смотрит.

– Эксперимент продолжается, – это он на бегу говорит. – Выходим на новый у…

Только на новый уровень он не вышел. Споткнулся, не глядя, да и рухнул башкой вперед на дорожку. А она у нас на площадке не резиновая, а очень даже твердая. Гравийная. Как у взрослых.

В общем, упал он и затылком плотно ударился. Я – к нему и Кирилл Михалыч тоже.

– Сильно приложился? – спрашивает Михалыч с беспокойством. – Голова цела?

– Алец, алец, – бормочет Тимка. – Сиробовне не говорите.

– Видно, не очень-то цела твоя голова, – говорит Кирилл Михалыч, а сам Тимку с дорожки поднял и осматривает: – И на затылке шишка будет, и на локте ссадина. Ты мне скажи, ты зачем задом наперед побежал?

– Эксперимент, – Тимур отвечает. – Я испытывал алгоритм обратного поведения…

Михалыч даже не дослушал, рукой махнул.

– Двойка тебе по поведению, – говорит. – А сейчас отправим тебя в медпункт. Там тебе вколют прививку от столбняка… с задней стороны, пониже спины… да я еще позвоню, попрошу, чтобы иголку взяли потолще.

– Не надо укол, – испугался Тимка. – Я больше не буду… честно, не буду… Лирик Лиахимович.

– Что-что? – Кирилл Михалыч даже опешил: – Как ты сказал? Это на каком же языке?

– На обратном, – это я за него говорю. – У нас сегодня весь день такой… наоборот.

– Понятно, – говорит Кирилл Михалыч. – Тогда ты, Максим, своего друга в медпункт и отведешь. Как, по-вашему, будет медпункт?

– Ткнупдем, – говорит Тимка.

– Именно. Ткну и пдем. Строевым – шагом марш.

До медпункта мы добрались, можно сказать, без приключений. Если не считать того, что Тимур всю дорогу ворчал и со мной спорил.

– Эксперимент есть эксперимент, – это он так говорил. – Каждое исследование нужно довести до логического конца.

– До двояка в четверти? – уточнял я.

– Не-ет. До полной ясности.

– А по-моему, уже и так все ясно. Все бегут вперед – и ты беги вперед. Все назад – и ты назад. Иначе башку разобьешь. Такое правило жизни.

– Правила придумали слабаки, – это он мне тогда ответил. – Я не хочу бежать, куда все бегут. Я теперь вообще все наоборот делать буду. Вот увидишь.

Зашел он к нашему школьному врачу, а я за дверью остался. Сижу на стуле, жду.

Выходит через десять минут весь белый. Локоть перевязан. Рюкзак по полу тащит, и походка какая-то странная.

– Голова кружится, – говорит.

– Садись, – отвечаю я, – посидим.

– Вот уж нет.

– Да мы больше не играем. Хватит уже из себя Обратного изображать.

– Все равно не сяду.

Я на него смотрю и понимаю, почему он сесть не может. Может, тут надо было посмеяться, но я не смеялся. Мне его было жалко.

– Ладно, – говорю, – давай просто паузу сделаем. Хочешь сникерс?

– Срекинс, – это он отвечает. – Давай сюда свой срекинс.

И вот что мне с таким человеком делать?

Повел я его домой. Идти далеко, а он не может идти быстро. Зависает на каждом перекрестке, отдыхает. Но все равно свою идею забыть не хочет.

– «Наротсер», – это он вывески читает: – «Раб йонвип».

– Успокойся ты, – говорю.

– Не могу, Макс, – он отвечает упрямо, даже головой мотает, как конь. – Иначе получится, что Обратный Чел сдался. А он не хочет сдаваться. Пусть хоть целый мир будет против.

Тут мы опять на углу задержались, у пешеходного перехода, где такие белые параллельные линии на асфальте нарисованы. И светофор висит с человечками – красным и зеленым. Зеленый человечек ногами перебирает, а красный тихо стоит.

На другой стороне проспекта, за деревьями, – Тимкин дом. Пора бы уже переходить, а он не торопится. Ждет, что я отвечу.

– Мне кажется, – говорю я, – миру вообще на нас наплевать. Ему параллельно.

Тут красный человечек на светофоре загорается, и машины трогаются с места.

– А вот мне не параллельно, – говорит Тимка. – Мне пер-пен-ди-кулярно. Смотри…

И делает шаг вперед, на дорогу.

«Бух!» – Это одна машина перед ним резко затормозила, а другая со всей скорости ей в хвост въехала.

«Хрусть!» – Это, кажется, еще одна сзади добавилась.

Водители дверцы открыли, начали вылезать. Все злющие, как черти.

– Валим отсюда! – говорю. – Бегом!

Хватаю Тимку за руку и тяну прочь. Тут, конечно, он тоже шагу прибавил. И побежали мы прямо как на стометровке. Даже быстрее.

Через один двор пролетели, через другой и остановились, чтобы отдышаться.

Стоим, прислушиваемся. А с проспекта уже звук сирены доносится. То ли полиция приехала, то ли скорая помощь.

– Ого, ничего себе, – говорю. – Может, там и раненые есть?

– Надо вернуться, посмотреть, – Тимка отвечает.

И так он это серьезно говорит, что я даже спорить не стал. Я знаю: если он что-то решил, он уже не отступится.

– Только осторожно, – говорю. – Чтобы не заметили.

Мы обошли дом с другой стороны, выглянули из-за угла. Смотрим, действительно там и скорая уже приехала, и ГИБДД. Трое или четверо водителей спорят о чем-то, руками размахивают, а инспектор их слушает. И еще одна девчонка стоит чуть в сторонке, примерно нашего возраста, тоже со школьным рюкзаком. Стоит одна и плачет.

– Давай подойдем поближе, – Тимка говорит.

Мы подбежали поближе. Там, в кармане, автомобили стоят припаркованные, один за другим. Если присесть, то за ними легко спрятаться, и вся картина перед тобой, как на ладони.

Та девчонка к машине скорой помощи подошла, заглянула в открытую дверь. Видно, там, внутри ее мама, или брат, или еще кто-нибудь. Доктор в синем костюме на нее оглянулся, что-то сказал, видимо, чтоб ее успокоить. Но у него не получилось.

Мы стоим и смотрим, и на душе у нас довольно-таки тяжело. Ну, точнее, у меня тяжело, а у Тимки еще тяжелее. Я-то его знаю.