А может?..
Шрифт:
Но, вопреки всем его ожиданиям, мысли о том, что у него остался сын, не помогали — наоборот, делали только хуже, когда он думал о том, что малыш, которого они с Ниной так долго ждали, свою маму так и не увидит.
Как теперь строить свою жизнь дальше, Сомерхолдер представлял смутно. Всего какая-то минута перевернула её с ног на голову и лишила его всего того, с чем были связаны его мечты, надежды и переживания. Отчаянно хотелось уйти вслед за Ниной, и это был, пожалуй, первый раз, когда Йен не боялся думать о своей смерти. К этому его подталкивали не высокопарные мысли о том, что после смерти их души воссоединятся, а желание уйти от той жизни, где его любимого человека больше не было. Что будет после смерти, ему было абсолютно безразлично, главное, что там уже не будет боли. От безумного шага мужчину удерживало
Брюнет достал из серванта бутылку коньяка и налил напиток в стакан. Хотелось на время задурманить сознание, чтобы хотя бы ненадолго уйти от действительности. В полутёмной гостиной Йену на глаза попалась фотография в ярко-красной рамке, сделанная в Новый год: раскрасневшийся то ли от выпитого виски, то ли от танцев Сомерхолдер, немного прищурив глаза от яркого освещения, сидел в смешной красно-белой шапке с помпоном, по всей видимости, позаимствованной у Пола и имевшей в ту ночь необычайную популярность, а у него на коленях удобно расположилась Нина в светло-сером платье-свитере, которая с нежностью обнимала его за шею и со снимка улыбалась той милой и невероятно лучезарной улыбкой, которая не оставляла равнодушным никого, кто хоть немного общался с этой жизнерадостной девушкой.
— Котёнок, ты же обещала, что всегда будешь рядом, — прошептал Йен, взяв фотографию и едва коснувшись изображения Нины рукой. — Как же я скучаю по тебе, боже, если бы кто-нибудь знал…
Он устало провёл рукой по лицу и едва слышно вздохнул и сделал глоток. Обжигающее тепло тотчас же разлилось внутри, оставив во рту терпкий привкус.
— Я слабак. Всего семь дней прошло, а мне уже начинает казаться, что я схожу с ума. А сколько таких дней у меня в жизни будет? Я знаю, что сейчас должен забыть обо всём том, что я чувствую, хотя бы ради Джозефа. Ему нужен отец, причём тот, который сможет заменить ему обоих родителей.
Йен не отводил взгляд от фотографии, и ему казалось, будто бы он действительно разговаривает с Ниной. Ненадолго становилось чуть легче.
— Я так надеюсь, что у меня хватит сил на это. Сегодня мне врачи разрешили недолго подержать его на руках, — по губам брюнета скользнула улыбка. — Джозеф такой крохотный и беззащитный, что у меня перехватило дыхание: я боялся сделать что-то не так. Он молодец. Он всё выдержал, — сказал Сомерхолдер. — Врачи говорят, что думать о выписке пока рано, но теперь он в полной безопасности. Знаешь, я так надеюсь, что хотя бы со временем он станет похож на тебя, — признался он. — Я уже сейчас невольно начинаю искать в его лице твои черты — думаю, может, нос похож, губы или глаза, хотя и понимаю, что пока это бессмысленно. Но так, может быть, я вновь почувствую твоё присутствие рядом, не только на фотографии, в живом человеке, который является частичкой тебя и меня.
Йен помолчал немного, выпил ещё немного, но затем продолжил.
— Вокруг меня сейчас объявилось столько советчиков, которые почему-то уверены в том, что лучше знают, как мне жить, — в голосе послышалось нескрываемое презрение. — «Убери фотографии», «раздай её вещи», «сделай перестановку в доме»… А эти снимки, на которые я раньше и внимание не всегда обращал, теперь для меня дороже многого другого. На них ты такая счастливая, весёлая, на них ты со мной, Нина. И если смотреть на фото — это единственное, что мне теперь осталось, неужели я лишу себя и этого? Ни за что.
Йен ещё раз внимательно посмотрел на девушку на фотографии. Отвести взгляд от её тёплых и таких родных карих глаз не было сил.
— Знаешь, я сейчас очень часто прокручиваю в голове эти моменты, и в памяти всплывают не какие-то значимые события — день знакомства, первый поцелуй или, скажем, первая совместная поездка, а бытовые случаи. Помнишь, как мы с тобой пытались научить Джо кататься на коньках?
Йен усмехнулся.
— Из нас вышла отличная команда, правда? Помню, Пол мне в ту новогоднюю ночь шепнул, что грациозность у тебя в крови и что бы ты ни делала — ты делаешь это красиво. Я смотрел на то, как ты держишься на коньках и профессионально выполняешь шаги, прыжки, вращения… Тебе это удавалось так легко, будто бы ты занималась этим всю жизнь. Даже такая —
раскрасневшаяся, немного запыхавшаяся, безо всякого макияжа и вечерних платьев, ты была невероятно красивой. И в этот момент, знаешь, меня охватило такое чувство… Оно было чем-то сродни гордости — оттого, что рядом со мной такая девушка. Знаю, это как-то по-детски, — Йен кивнул головой, — но я ощущал это каждый раз, когда я хотя бы на несколько секунд отвлекался от суеты и просто наблюдал за тобой со стороны, чем бы ты в этот момент ни занималась — давала ли ты интервью журналистам, готовила ли лазанью, учила ли меня каким-то позам из йоги.Йен опустил взгляд и поджал губы.
— Мне никогда не забыть время, когда ты была со мной. Потому, что оно было самым счастливым в моей жизни. Ты ушла, но исполнила мою самую заветную мечту: я всегда хотел иметь ребёнка от тебя. Я не знал, что всё произойдёт…вот так.
Голос дрогнул.
— Но я никогда не устану благодарить тебя за нашего сына. Обещаю, я постараюсь сделать всё, чтобы этот малыш стал самым счастливым на свете.
Йен вновь замолчал, несколько секунд разглядывая фотографию.
— Вчера прилетел Остин, — наконец произнёс он. — Я знаю, вы были близкими друзьями и он многое значил для тебя, поэтому я решил рассказать ему обо всём. Он плакал, Нина, — проговорил он и сделал глубокий вдох. — Я слышал его дрожащий голос, смотрел ему в глаза и просто не знал, что сказать. Я ни разу не плакал с того момента, как…мне пришлось с тобой попрощаться.
Йен старательно избегал слова «смерть» и его производных: ему по-прежнему очень не хотелось связывать его с любимой женщиной.
— Это так страшно… Во мне ничего не осталось. Только невероятная боль. Но когда я вижу твои фотографии, вспоминаю о тебе, — мне становится легче. Ты всегда была моим лекарством, Нина. Я не знаю, слышишь ли ты меня, — произнёс он. — С того дня я не верю ни в бога, ни в чёрта. Но ты всегда будешь жить в моём сердце… Ты приходи ко мне хотя бы во снах, — попросил он. — Я люблю тебя, мой французский котёнок.
Брюнет в последний раз взглянул на Нину и поставил фотографию на место. Он поднялся, чтобы отнести стакан, в котором оставалось немного коньяка, на кухню, но на мгновение замешкался. И в этот момент он будто бы ощутил на плечах чьё-то лёгкое прикосновение. Сомерхолдер вздрогнул и оглянулся, но рядом никого не было. В эту секунду Йен почувствовал сильное разочарование и невероятную ненависть непонятно к кому. Мужчина замахнулся и со всей силы в каком-то слепом исступлении запустил стакан в стену, словно бы именно сейчас он сам на мгновение ожил и в нём проснулись все эмоции, которые затмила боль от потери любимого человека. Впервые захотелось закричать… Но вокруг была пустота. Всеобъемлющая. Страшная. И постепенно, день за днём, убивающая.
Йен стоял на кладбище, не шелохнувшись, жмурясь от яркого солнца, и пристально смотрел на могилу. В голове пульсировала лишь одна мысль: Нину он не увидит больше никогда. Осознать это в полной мере это ему не удавалось даже сейчас, на похоронах, когда пришёл день, которого он так боялся. Он будто бы не видел и не слышал ничего вокруг, был оторван от реальности и не мог вымолвить и слова, чувствуя себя каким-то бездушным истуканом. Возможно, отчасти так оно и было: Йену казалось, что частичку его души Нина забрала с собой.
Только под конец церемонии Йен оглянулся вокруг. Среди множества людей ему удалось глазами отыскать друзей: Кэндис, Джо, Пол и Торри, Мэтт Дэвис стояли неподалёку. По щекам у девушек текли слёзы, мужчины как-то старались себя сдерживать, хотя по их глазам было видно: давалось им это трудно. Через несколько секунд он увидел и Сандро. На старшего брата Нины было страшно смотреть: осунувшийся, бледный и совершенно растерянный, он тщетно пытался скрыть слёзы за тёмными очками. За три месяца потеряв сначала родителей, а затем — любимую младшую сестру, казалось, он стал совершенно другим человеком. Где-то в стороне за всем происходящим наблюдал Остин: лишь в самом конце ему хватило смелости подойти к могиле и положить огромный букет цветов. Йен видел, как Стоуэлл, наклонившись, несколько минут что-то шептал, а затем, не выдержав, тоже заплакал. Наверное, Остин был единственным, кто мог бы в полной мере понять боль Йена: точно так же, как и Сомерхолдер, он потерял любимую девушку.