А может?..
Шрифт:
====== Глава 57 ======
В полутёмную гостиную зашёл Йен. Нина сидела на диване, обняв колени, и, не моргая, тяжело дыша, смотрела на танцевавшие в камине языки пламени.
Йен с полминуты стоял сзади Нины, то ли боясь двинуться дальше, то ли надеясь, что она сама обратит на него внимание: в помещении было тихо, и не услышать, как он вошёл, она не могла. Наконец, Сомерхолдер сделал несколько шагов вперёд, обойдя диван и присев рядом с девушкой.
— Нина, уже поздно, — шепнул он. — Тебе нужно поспать.
— Я не хочу спать, — ответила Добрев, даже не повернувшись.
Йен
— Может быть, тебе сделать чаю? — несмело спросил Сомерхолдер. — Английский, чёрный, как ты любишь.
— Не нужно. Йен, пожалуйста, оставь меня, — попросила Нина, впервые к нему повернувшись.
Мужчина посмотрел ей в глаза: в них уже не было слёз, но осталось дикое исступление, отчаяние и ненависть.
— Нина, я всего лишь хочу помочь, — едва слышно произнёс он дрожащим голосом.
— Неужели ты не понимаешь, что ты не в силах это сделать и что-то исправить? — спросила Добрев.
Сомерхолдер сидел рядом с девушкой, не шелохнувшись, и чувствовал себя совершенно растерянным, опустошенным и каким-то беззащитным, неспособным противостоять обстоятельствам и что-либо возразить.
— Нина, — несмело прошептал он и впервые легонько коснулся её плеча. — Я знаю, как тебе сейчас больно, и…
— Нет, не знаешь, — грубо перебила его болгарка.
Её слова на мгновение послужили для него чем-то вроде холодного душа: услышать их от неё мужчина не ожидал. Они звучали с необъяснимой злобой и каким-то упрёком, отчего в глубине души Йен почувствовал сильную обиду, но, понимая, как ей сейчас сложно, постарался не показать виду и лишь негромко сказал:
— Это был и мой ребёнок тоже.
— Все эти семь месяцев ты не чувствовал ничего из того, что ощущала я, — ответила Нина. — Просто не мог — потому, что со своим ребенком в первую очередь связана мать. Я не смогу тебе объяснить.
Йен обратил внимание на то, что речь девушки была несколько заторможена, и иногда ему казалось, что произносить отдельные слова ей особенно сложно. Но всё это он списал на эмоциональное потрясение.
Сомерхолдер отвернулся и посмотрел на ярко-оранжевое пламя.
— Знаешь, когда у меня начались проблемы с сердцем, Пол, как и ты, часто навещал меня в больнице, и мы с ним подолгу разговаривали абсолютно на разные темы, — вдруг задумчиво проговорил он. — И однажды он сказал мне: «Человеку не даются испытания, которые ему не по силам». И теперь, спустя время, я осознал, что, наверное, это действительно так, — сказал он, вновь взглянув на девушку.
Нина повернула голову в его сторону, и их взгляды встретились вновь. Йен ловил себя на мысли, что в последнее время очень боялся смотреть ей в глаза, потому что уже не мог найти в них ничего из того, что он так любил в её лучистом взгляде.
— Ты ещё как-то пытаешься оправдать произошедшее? — с искренним изумлением, как будто не веря своим ушам, спросила она.
— Нет, — мотнул головой Сомерхолдер. — Но мы не в силах изменить то, что случилось. И поэтому мне не остаётся ничего, кроме как принять это. Это невероятно трудно и больно, но это нужно, чтобы
жить дальше.Брюнет сделал небольшую паузу, но вскоре продолжил:
— Я проклял тот день — потому, что тогда я потерял своего ребёнка. Но в этот же день я почувствовал себя счастливым — когда узнал, что ты осталась жива.
Нина молчала, и Йен не решался прервать эту паузу, хоть и очень надеялся вновь услышать её голос и, может быть, понять, что лёд тронулся. Но всё было тщетно.
— Мне нужно побыть одной, — наконец произнесла она.
— Нина, может быть…
Закончить фразу болгарка ему не дала.
— Уходи.
В голосе Нины было слышно железо
Йен тихо вздохнул и встал с дивана, понимая, что пытаться в чём-то её убедить бессмысленно.
— Я буду спать на первом этаже. Зови, если понадоблюсь, — напоследок сказал он, но девушка не отреагировала.
Сомерхолдер вышел из гостиной и почувствовал, как у него начинает болеть сердце. Ему казалось, что ещё чуть-чуть — и он сойдёт с ума в бесконечной смене этих беспощадных дней, течение которых теперь приобрело для него совершенно иное значение. Хотелось уснуть, забыться, уйти от этого всего. Йен ощущал себя загнанным зверем в клетке, из которой не было выхода. Он терпел и пытался убедить прежде всего самого себя в том, что совсем скоро всё наладится, но с каждым днём всё отчётливее осознавал, что эти слова не имеют под собой никакого основания: их с Ниной мир рушился, и это не красивая метафора. Это — реальность, которая делала им обоим невероятно больно.
Утро началось как обычно (точнее, ещё пару месяцев назад такое положение дел насторожило бы и Йена, и Нину, но теперь оно было нормой): Йен собирался к Кевину, чтобы забрать сценарий, так как присутствовать на общей «летучке» не смог из-за важной встречи по делам своего благотворительного фонда, Нина, умывшись и приведя себя в порядок, сидела на кухне за столом и что-то внимательно читала, — по всей видимости, этот же сценарий, — отдельные фрагменты подчёркивая простым карандашом. За прошедшие полчаса ребята обмолвились только парой слов.
— Нина, мне нужно будет отлучиться по делам ненадолго, — крикнул из гостиной Сомерхолдер, надевая пиджак.
Он и сам не знал, почему вдруг использовал такую формулировку вместо того, чтобы прямо сказать, куда сейчас собирается.
— Хорошо, — едва кивнув, пробормотала Нина, не отрываясь от текста.
Йен зашёл на кухню.
— Даже не спросишь, куда?
Девушка подняла на него взгляд. Глаза были какими-то сонными.
— Зачем? Я тебе не жена, чтобы контролировать каждый твой шаг.
Нина говорила так и раньше, но теперь между этими словами, произнесёнными раньше и сейчас, была колоссальная разница. Ещё два месяца назад Нина могла говорить так потому, что давала Йену свободу: она ему доверяла. Сейчас она сказала это из-за того, что ей было просто безразлично, куда он собирается: ей хотелось как можно скорее остаться наедине со своими мыслями.
Добрев снова опустила глаза в текст.
Сомерхолдер подошёл ближе к ней.
— Нина, тебе теперь настолько наплевать на меня? — спросил он, скрестив руки на груди и облокотившись на столешницу.