А началось с ничего...

— Послушайте проект моей речи. Подъехали мы к сельсовету. Толпа. В руках древки без флагов. Встречают. И вот я держу речь. — Вовка прочистил горло, выпятил грудь. — Тар-р-рищи колхозники, колхозницы и маленькие колхознята! Уберем богатый урожай карт…оп-ля вовремя! И не без потерь. Как, Матвей Павлович, тирада? — закончил представление Шрамм, поворачиваясь к всплывшему над бортом Кирееву.

— Отстань. Где Демаревы?

— Здесь, все здесь, Матвей Павлович. Вас ждем.

Сергей наклонился в межрядье — Семен Макарович возле машины. Сгорбленный, придавленный. Ну, прямо горем убитый.

— Слезайте. С маткой беда. — А сам зачем не всхлипнет.

— Оставайтесь, раз такое дело, поймаешь, — отпустил их Киреев.

Сергей помог Юльке выбраться из кузова. Расслабла, трясется.

«Что уж там могло приключиться с тещей? На воскресник провожала — нормальная была», — недоумевал Сергей.

— Что с мамкой? — Юлька еле догнала отмахивающего саженями отца. — Заболела?

Семен Макарович ухмыльнулся.

— Х-ха. Заболела. Ни чума, ни холера не прильнет к ней. Колхозная не убежит, свою картошку прибрать бы за вёдро.

«Вот жук. Да не простой — колорадский».

С заводской площади разбегались по подшефным колхозам машины.

— Отхлопотал! Таисья, отхлопотал, — первым вваливаясь в избу, загалдел Семен Макарович. — Наплел ихнему начальнику, что ты консервами отравилась. Поверил, спасибо ему. Сергунька, запрягай коровешку.

— Запрягайте, я не умею.

— Интеллигенция драная. Складывайте инвентарь в двуколку. Таисья! Провиант готов? Неси.

Семен Макарович, суетясь и ворча, вывел из сарайки корову, затолкал ее в оглобли, засбруил, околесил вокруг упряжки, все ли на месте, открыл ворота, вручил зятю повод.

— Трогай! Девки! Изба на замке? Юлька! Собаку спустишь с цепи.

Сергей свесил голову, бредет серединой улицы. На ухабах ведра позванивают. Семен Макарович поравнялся с поводырем, отобрал конец недоуздка.

— Дай сюда. Ты же третий месяц доживаешь и в поле не бывал. Хозяин. Стесняешься все, сынок директора.

Назревала ссора. Сергею хотелось высказать, кто есть кто, но он пересилил себя: надоела грызня. Юлька никогда не поддерживает. Видно, родители ближе ей, чем муж.

За городом пустырь, неожиданный и неприглядный. В деревне за последним огородом или чистая степь, или пашня, здесь какая-то свалка. Дорога кривлялась между кучами мусора, коровенка неповоротливая, насилу выбрались на простор.

Возле картофельного поля — лесок. Березки принаряженные: воскресенье сегодня. Желтые листья выделяются четко, как золотые монетки на зеленом сукне. И Сергей заметил про себя, что он соскучился по березам. Осень балалайку к празднику урожая настраивает: натянула паутинки и трогает пальцем легонько.

Семен Макарович, пока женщины устраивали стан, выпряг и пустил пастись корову, попримерялся к лопатам, которая ловчее, выбрал, другую подал зятю.

— Ну, благословясь.

И до обеда не разогнулись.

Копал он быстро и расчетливо, лишнего не возьмет, будто сквозь землю видел, глубоко или мелко сидит гнездо. Выворотит его на левую сторону — вся картошка на виду. У Сергея так не получалось. Близко к ботве воткнет штык — режет аж хрустит. Далеко — остается половина. Выковыривать начнет остатки — опять режет. Семен Макарович косился, сопел недовольно.

— Дочь! Ты мужеву копку особо сыпь. Не чистить, не крошить потом, помыл — и в щи. А еще в деревне рос, причиндал.

Юлька складывала изуродованные картофелины в кучку, выцарапывала около нее «брак» и обидно хихикала.

«Тоже мне начальник ОТК нашелся», — хмурился Сергей, злясь на себя, на Юльку и на ее дорогого родителя.

— Ладно, зять, не копальщик из тебя, вози начинай помаленьку, один управлюсь, — распорядился Семен Макарович.

И опять наворочался Сергей. Насыпь, погрузи, стаскай в подпол. Не солома в мешках — картошка. Управились, когда добрые люди спать легли.

А на ужин пересоленные щи.

— Сегодня можно было что-нибудь и повкусней приготовить, — нехотя взялся за ложку Сергей.

— Не пропадать добру. Экономить надо.

— Экономить, экономить. Трое работаем и…

— Кабы ты не ел, а то ведь роток у тебя — ложка вон вместе с черенком влазит.

Ну, это уж слишком. Сергей кусок хлеба — об стол, горбушка сыграла да в щи, соленые брызги — на Семена Макаровича, тесть наотмашь ложкой по лбу зятя — ложка вдребезги, Юлька с Таисьей Петровной прыснули, Сергей вскочил, выстрелил сбитый стул, он пинком с дороги его — и во двор.

Из конуры выскочил ощеренный пес. Шерсть дыбом. Будто на чужого. Третий месяц знакомы, а тоже мировая не берет, рычат друг на друга. Сел Сергей на оглоблю двуколки и голову свесил. Раскаянья зашевелились.

«Не жилось холостому. Нет чтобы в институт пойти, уму-разуму сперва набраться… Семейной жизни захотелось. А семейка, видишь, какая попалась. В загсе давали дураку десять дней на раздумье — отказался. Вчера зарегистрировались — завтра на развод подавать. Но Юлька здесь при чем? Юлька не при чем, и ей живется у отца несладко».

Сергей закинул руки за голову, повалился на отлогое дно тележки и думал, думал, думал…

«Задушит же тебя техника без образования… учиться бы… Киреев и тот понял это… Не поторопился ли я тогда с отцом? Тот ведь хотел, чтоб сын его учился… Не спешу ли теперь оттолкнуться от Семена Макаровича? Хорошо сказал один умный капитан милиции: человек должен быть всю жизнь счастлив, а не жалеть потом, что сам пальцем о палец не ударил для этого… Ничего, мы еще так заживем с Юлой… Это дело поправимое». Сергей повеселел.