… а, так вот и текём тут себе, да …
Шрифт:
Кассирша Комос выдавала нам зарплату.
Для этого автобус привозил нас со стройки на базу, в СМП-615, и в вестибюле на первом этаже административного корпуса мы получали деньги из квадратного окошечка в стене.
Но сначала надо было стоять во взволнованной очереди, а потом сгибаться и засовывать голову в проём окошечка, чтобы там расписаться в ведомости.
Вот эта заключительная поза мне как раз и не нравилась. Голова твоя где-то там, непонятно где, а зад торчит снаружи на милость и усмотрение взволнованной очереди.
Когда
Тем более, что Комос видела, что это я уже на подходе.
Тут-то она и закричала из-за стекла:
– Серёжа! А где голова?
– Меня гильотинировали.
– Чего?! Да что ты из себя строишь? Думаешь диплом получил, так и – всё? Ты ведь с Ольгой к нам в гости приходил. Мы вместе самогон пили!
Вот чего я не люблю, так это панибратства, поэтому так прямо и сказал кассирше Комос:
– Вы ошибаетесь. У вас в гостях мы пили спирт и берёзовый сок, а самогона не было.
Вобщем, поставил её на место; но зарплату она мне выдала и даже хватило вернуть Тоне те 25 руб., которые она мне одолжила на цветы, когда вы в роддоме были.
До этого всё никак не получалось.
Вобщем, из-за болтливой развязности кассирши мне так и не удалось скрыть от бригады свою дипломированность.
Но особой дискриминации ко мне не применяли, а года через четыре я даже привинтил на спецовку значок-«поплавок», который выдаётся вместе с дипломом.
Думаю: а чего он валяется в серванте? Взял и привинтил.
Летом, конечно.
Очень даже неплохо смотрелось – нежно-голубая эмаль значка с золотистой книжечкой на чёрной выгоревшей спецовке х/б.
Месяца полтора так и ходил, а потом утром открываю шкафчик – спецовка на месте, а от значка только дырочка осталась.
Но это не наши, тогда на объект много кого нагнали.
Так что тёще, в следующий свой приезд, я дал вполне предсказуемый ответ:
– Гаина Михайловна, в нашей бригаде десять человек ко мне относятся хорошо, а один положительно.
– Откуда ты знаешь?
– Анкетирование провёл. Устное, по отдельности.
– Так прямо и спрашивал «как вы ко мне относитесь?»
( … интересно, а откуда бы я эти цифры взял? Кстати, некоторые потом тоже спрашивали:
– А ты ко мне как?..)
Да, жизнь перевернулась: прежде я на выходные ездил из Нежина в Конотоп, а теперь из Конотопа в Нежин.
В пятницу, после работы, электричкой в Нежин; в понедельник утренней, шестичасовой – обратно.
Три раза утреннюю я проспал и начал возвращаться вечером по воскресеньям – опасался, что опоздания повлияют на моё место в очереди на квартиру.
( … когда в Америке существовало рабство негров, некоторые их семьи оказались разделёнными.
Допустим, муж на плантации у одного хозяина, а жена за несколько миль у другого. По праздникам муж её навещал.
Такая жена называлась «broad wife».
Я когда узнал, то пожалел, что английский знаю, очень
меня это, почему-то, расстроило …)Из-за того, что в Нежине нет трамваев, автобусы, пользуясь своей незаменимостью, совершенно распоясались.
На столбах возле их остановок висят жестяные таблички с указанием точного времени, когда автобус номер имярек должен тут появиться. Так на эти таблички лучше не смотреть – одно расстройство. По расписанию на жестянке уже три пятых номера должны были пройти, а ты ещё и одного не дождался.
Потом покажется вдали, даря надежду – наконец-то! – и пройдёт мимо не останавливаясь, потому что и так битком.
Но в тот вечер нам с Ирой повезло. Только мы вышли на остановку, тут сразу и автобус подошёл.
Был вечер субботы, а вышли мы потому, что позвонил Двойка и пригласил к себе на преферанс.
На последнем курсе он жил уже не в общаге, а где-то на квартире, вот мы и условились встретиться на главной площади.
Туда всего-то две остановки, так что не подвернись тот автобус, мы бы и пешком дошли.
Ира держалась бы за мою руку, чтоб не скользить в сапогах по снегу, а снег при этом ярко бы белел кругами в конусах света фонарных ламп.
Одеваясь в спальне перед выходом, Ира попросила меня подать пояс от её платья – длинную матерчатую полоску.
Спальня узкая и, чтобы не протискиваться между постелью и коляской, я просто бросил ей пояс. Но один его конец держал в руке, на всякий, если она не поймает.
Но она именно в этот момент наклонилась застегнуть замок на сапогах и второй конец пояса охлестнул её согнутую спину.
Меня поразило до чего точь-в-точь как в кинофильме «Цыган», когда Будулай перед уходом на фронт хлестнул кнутом свою жену.
Типа, у них такой обычай перед долгой разлукой.
Ира даже и не заметила, а я утешился мыслью, что я не цыган, и сейчас не война.
Когда автобус торопливо въехал на площадь, на остановке народу уже скопилась столько, что и в два не влезут.
Я сошёл первым и подал Ире руку – поддержать.
Она едва успела спуститься, как толпа ломанулась в двери автобуса, но я успел отгородить Иру спиной.
И тут раздался вскрик какой-то девушки – её чуть не сшибли с ног, но она успела ухватиться за борт автобуса у двери, чтоб не упасть, а стадо так и пёрло по ступенькам внутрь.
Мне, как человеку не только благородному, но и галантному, это показалось абсолютно неправильным, тем более в присутствии моей жены, и я, со своей стороны потока, крикнул девушке за всех:
– Извините!
Кто-то в толпе не захотел уступать мне в галантности и он решил, что это я толкнул, а может ему было всё равно кого – лишь бы наказать, но, крутанувшись из давки, он нанёс мне удар по скуле.
И тогда я громко сказал – мне даже показалось, что толчея вокруг на миг забыла про автобус и обернулась на мои слова; даже полная луна в небе как-то внимательно застыла, когда я выговорил: