… а, так вот и текём тут себе, да …

Крыша, конечно, не моя забота – от меня стены и проёмы.

Ну, ещё там перегородки в ванной внутри хаты.

Так, по мелочам.

Почту, приходившую мне на Декабристов 13, перекладывали на вторую полку этажерки, рядом с фотографией Иры.

Она стояла в летнем ручье во время пионерской практики возле города Козельск, на севере Черниговской области, в чёрных спортивных штанах, закатанных выше колен и улыбалась из-под козырька косынки.

Почта не менялась – раз в месяц журнал «Всесвит».

Я раскрывал его и, зажмурившись, нюхал где-нибудь из середины – мне всегда нравился запах свежей типографской краски.

Однако, на этот раз нюхать было нечего – там лежал конверт, который мне сразу не понравился.

Его словно бы второпях вспороли кухонным ножом, а потом в испуге заклеили канцелярским клеем, положив, для верности, ещё два слоя того же клея поверх всего.

Тут явно чувствовалась рука дилетанта; проба пера подрастающего поколения.

Я вскрыл конверт сбоку, но всё равно пришлось отдирать бумажку прихваченную клеем, пожертвовав кусками машинописного текста.

– Что там, Серёжа?– с тревогой спросила моя мать.

– Тебе Леночка не сказала?

– Нет.

– Ну, ещё скажет.

Это был вызов в местный народный суд по поводу иска жительницы Нежина гражданки Иры, на расторжение брака, поскольку семьи, фактически, никогда не было, а я безвылазно провожу время в психушках с диагнозом шизофреника.

В бракоразводной очереди на втором этаже народного суда я оказался вторым – вслед за парой местных расторженцев крупной комплекции.

Они походили на пару голубей-дутышей, совершенно между собой не разговаривали и каждый смотрел в другую сторону.

Девушка немногим старше лет двадцати пригласила их зайти на процедуру.

За дверью несколько минут слышался диалог различной громкости, но одинаковой неразборчивости.

Потом пара вышла, всё так же не глядя друг на друга, но уже покраснело распаренные, как после бани.

По одиночке – мужик первым – они ушли.

В комнате коридорного типа два стола образовывали букву «Т».

Судья сидел по центру перекладины, а пара народных заседателей по бокам её; тридцатилетний белобрысый мужик военноспортивной выправки слева, а справа женщина за сорок, которой давно всё насточертело.

Девушка-писарь сидела за вторым столом, где тот сходился с верхним.

Судья мне сразу же понравился – симпатичный, лет тридцати пяти и похожий на судей из вестернов. Пиджак он снял и даже на жилете расстегнул пару пуговиц – полная Западная демократия.

Я решил ему подыграть и, сев на стул за метр от нижнего стола, принял свою излюбленную позу усталого ковбоя – левая нога вытянута вперёд, опёршись пяткой о пол, а правая пятка покоится на левой ступне.

– А ну, сядь как положено! Не понял куда пришёл?– вызверился белобрысый.

– Если вы покажите как сидеть в постойке «смирно», я с удовольствием повторю вашу позу, товарищ ефрейто…

– Хорошо-хорошо!– вмешался судья. – Пусть сидит, как хочет.

Потом он зачитал иск гражданки Иры про отсутствие семьи, и про психушки, и про диагноз. Закончив, он вопросил меня:

– Что вы про всё это скажете?

– Моя жена всегда и во всём права. Каждое слово её – святая, чистая правда.

Девушка-писарь запротоколировала, чтоб понимали – не только у Цезаря жена вне подозрений.

Судья пустил в ход домашнюю заготовку, которой, по-видимому, раскочегаривал разводящихся:

– Но неужели в вашем браке не было чего-нибудь хорошего?

– Как не быть? Мы были лучшими любовниками института.

Покосившись на невинный румянец девушки-писаря, судья объявил, что этого достаточно и суду всё ясно.

Так были расторгнуты мои с Ирой брачные узы.

~ ~ ~

_~~~бурлак-одиночка

Хлёсткие отповеди народному судье расправили мою грудь, но не надолго.

Всё снова вернулось к страдальческому «за что?!» – ведь я так любил, ведь я так старался…

Вместо ответа оставалось лишь неизбывно томящее мечтание, что в один прекрасный день появится Ира и всё опять станет хорошо…

Тот факт, что Ира этим разводом с логической неизбежностью расчищала себе путь для дальнейшей жизни без меня, ничуть не уменьшал томление по несбыточному и надежду, что всё всё равно будет хорошо…

Однако, страдать бесперестанку занятие довольно утомительное и у меня постепенно сложилось мнение, что развод надо как-то отметить.

Но как?

Обрядов на эту тему я не знал, оставалось лишь импровизировать.

Несомненно одно – мне нужен день не такой, как другие.

Именно за таким днём я и поехал в Киев.

Бабье лето в тот год настолько распоясалось, что, несмотря на первую неделю ноября, я поехал туда в пиджаке.

С оглядкой на глубину осеннего сезона, под пиджак был пододет жилет тёмного сукна.

Он не принадлежал ни к какому костюму «тройке», а был пошит ещё в школе, всё той же остроносой портнихой из ателье рядом с автовокзалом.

Таким вот фраером я вышел из метро на Хрещатике и не спеша двинулся вдоль его привольных тротуаров с мощными каштанами.

Я спустился до мощёной гладкой брусчаткой улицы Красноармейской и двигался дальше под уклон до магазина «Зарубежная книга», чтобы сделать себе подарок присмотренный ещё во время командировок.

Немного тревожило: дождался ли он? Но я был почти уверен и не слишком удивился, когда ярко-красная суперобложка англо-английского словаря «Chambers» замаячила всё с той же полки.

Продавец, оглядев мой праздничный наряд – под жилетом виднелся ворот светло-красной рубахи – вежливо переспросил: точно ли я хочу именно эту книгу?