… а, так вот и текём тут себе, да …

Ещё папа рассказывал, что некоторые зэки до того втягиваются в лагерную жизнь, что уже не могут жить на воле.

У одного рецидивиста закончился срок так он попросил начальника не выпускать его, оставить в лагере. Но тот ответил:

– Закон есть закон – уходи.

Вечером рецидивиста привезли обратно в лагерь, потому что он убил человека в ближней деревне.

И убийца кричал:

– Говорил я тебе, начальник! Из-за тебя душу невинную пришлось загубить!

На этих словах у папы глаза смотрели куда-то вбок и вверх, и даже голос как-то менялся.

Некоторые книги я перечитывал по нескольку раз, не сразу, конечно, а спустя какое-то время. В тот день я перечитывал книгу рассказов про революционера Бабушкина, которую мне подарили в школе в конце учебного года за хорошую учёбу и активную общественную жизнь. Он был простым рабочим и трудился на богатеев заводчиков, пока не стал революционером.

Когда папа позвал меня обедать, я пришёл на кухню, сел за стол и, кушая суп, сказал:

– А ты знаешь, что на Путиловском заводе рабочих один раз заставили трудиться сорок восемь часов подряд?

На что папа ответил:

– А ты знаешь, что твоя мама поехала в Конотоп с другим дядей?

Я поднял голову от тарелки. Папа сидел перед нетронутым супом и смотрел на кухонное окно.

Мне стало страшно, я заплакал и сказал:

– Я убью его!

Но папа всё так же глядя на окно ответил:

– Не-ет, Серёжа, убивать не надо.

Голос у него чуть гнусавил, как у того рецидивиста-душегуба.

Потом папа попал в больницу и на кухню два дня приходила соседка сменившая Зиминых, а на третий вернулась мама и мои брат с сестрой.

Мама пошла навестить папу в больнице и взяла меня с собой.

Папа вышел во двор в больничной пижаме и мне сказали идти поиграть. Я отошёл, но не слишком далеко и слышал, как мама негромко и быстро что-то говорила папе, а он смотрел перед собой и повторял: «дети вырастут – поймут».

( … когда я вырос, то понял, что из Конотопа опять пришло письмо с доносом, но не в Особый отдел, а моему отцу.

Зачем? Ведь это не сулило доносителю расширения жилищных условий, или каких-то других улучшений быта. Или, может, просто по привычке?

А может что и не соседи вовсе.

Просто когда людям плохо, они думают что полегч'aет, если сделать плохо кому-то ещё.

Не думаю, что это срабатывает, но знаю, что такие есть.

У брата с сестрой я ни тогда, ни позже, в жизни не спрашивал про дядю, ездившего с ними в Конотоп, хотя теперь знаю, что так оно и было.

Мама оправдывалась непутёвым поведением папы на отдыхе в крымском санатории, куда он предыдущим летом ездил один по профсоюзной путёвке.

Там он повёл себя настолько легкомысленно, что даже не догадался избавиться от улик на своём нижнем белье и маме потом пришлось отстирывать эти улики в машинке «Ока» …)

Потом папа выписался из больницы и мы стали жить дальше…

В школе наш шестой класс перевели обратно в главный корпус на второй этаж.

За чтением книг и телевизором на выполнение домашних заданий почти не оставалось времени, но я оставался хорошистом, просто по инерции.

В общественной жизни я исполнил роль коня в инсценировке приготовленной силами пионерской дружины школы.

Роль мне досталась потому, что папа сделал большую лошадиную голову из картона и я в ней выходил на сцену изображая конский п'eред.

Мои руки и плечи скрывала большая цветастая шаль и под ней же прятался второй мальчик, в согнутом виде, который держался сзади за мой пояс и исполнял роль задних ног.

Конь в сценке ничего не говорил и появлялся только с целью напугать лентяя, чтобы тот начал хорошо учиться.

Мы выступили в спортзале школы, в клубе части и даже выезжали на гастроли за Зону – в клуб деревни Пистово.

Появление коня повсюду вызывало оживление среди зрителей.

Помимо кино в клубе части я иногда ходил на фильмы в Доме офицеров – родители давали мне деньги на билет.

Там я впервые посмотрел французскую экранизацию «Трёх Мушкетёров».

Народу собралось как никогда.

В толпе перед зрительным залом ходили нехорошие слухи, будто фильм не привезли и вместо него покажут что-то другое, чтоб не пропадать билетам.

На стене вестибюля висел многометровый портрет маршала Малиновского при всех его орденах и медалях. Их у него столько, что на кителе не осталось свободного места – награды свисали даже ниже пояса, как кольчуга.

Глядя на маршала, я думал, что ни на что другое не пойду, хоть и деньги за билет уже отданы.

Но тревога оказалась ложной и счастье длилось, под звон шпаг, целых две серии в цвете.

Освоение библиотеки части шло весьма успешно.

Мало того, что меня давно перестали пугать картинки в прихожей, так я ещё стал заправским полколазом.

Поскольку шкафы с книгами стояли довольно тесно, я наловчился взбираться на самый верх упираясь ногами в полки по обе стороны от узких проходов. Не могу сказать, что на недосягаемых прежде полках нашлись особые книги, однако, приобретённые навыки альпинизма повышали моё самоуважение.

Как и в том случае, когда Наташа отвлекла меня от диванного чтения известием, что в подвале соседнего дома обнаружена сова.

Конечно, я сразу же выбежал вслед за ней.

Это был подвал углового дома, и тамошний коридор освещала одинокая лампочка, уцелевшая во время шпоночных воен.

В конце коридора под проёмом в приямок на полу сидела крупная птица – куда больше совы. Целый филин. Он покачивал ушастой головой с загнутым клювом.

Понятно, почему малыши не решались подойти.

Я действовал не раздумывая, как будто каждый день сталкивался с филинами – снял свою рубашку и накинул её на птицу, а потом приподнял с пола за когтистые ноги. Филин не сопротивлялся под покровом моей одежды.

Ну, а куда же его ещё, если не к нам домой? Тем более, что я не одет.

Мама не согласилась держать дома такого великана, хотя у соседей Савкиных в квартире жила здоровенная ворона.

Мама сказала, что бабушка Савкиных целый день подтирает вороний помёт. А у нас кто будет, если все на работе и в школе?