А у нас во дворе

Они стояли модно одетые, в кожаных косухах нараспашку - им жарко, у них любовь. Красивые, свободные. Хмельные. Оба показались мне чужими. Нет, хуже, марсианами, незнакомыми и далёкими. Сергей обнимал Танечку, раскрашенную подобно североамериканскому индейцу, вышедшему на тропу войны. Буквально повесил свою, уж я-то знала насколько, тяжёлую руку на её тощее цыплячье плечико. Она обхватила его за талию.

О, как мне хотелось провалиться сквозь землю! Как я желала больше никогда не видеть их! Или пусть хлынет ливень, смоет самодовольную ухмылочку с физиономии Лавровой, заодно и боевую раскраску смоет, чтобы все видели её настоящее лицо. Небо мне показалось с овчинку. Впервые я чувствовала себя ребёнком, действительно мелкой, по любимому выражению Логинова, маленькой и незначительной. Вконец оцепенела, когда они у всех на глазах принялись целоваться. Пьяные, что с них взять?

Боль родилась в груди. Острая, режущая, непереносимая. Мой Логинов теперь не мой. Получите и распишитесь. Я предполагала, что когда-нибудь жизнь нас разведёт, дав мне взамен нечто удовлетворительное. Но не ждала так скоро, без всякой замены, без амортизации и обезболивающего. Всё моё существо скрючилось от боли.

– Ты чего ёжишься?
– спросил Воронин, отхлёбывая портвейн и передавая бутылку мне.

– Замёрзла, - я приняла бутылку.

– Выпей, согреешься, - посоветовал Славка.

А что? Логинов сам датый, следовательно, не полезет воспитывать, не имея на то морального права. На виду у Серёги я приложилась к горлышку бутылки и сделала не один, целых три больших глотка, за что ребята меня чуть не придушили. Танечка хихикнула. Логинова от моего гусарства перекосило всего. Вмешиваться, тем не менее, не стал, помнил про свою отставку.

– Ну, как?
– Славка хитро косил глазом.
– Согрелась?

– Не-а, - у меня возникла настоятельная потребность остаться в полном одиночестве, забиться в тёмный угол и повыть, поскулить бродячей тоскливой собакой.
– Пойду в свой подъезд, погреюсь, потом вернусь.

Не планировала я возвращаться. Думала на чердаке засесть. Там отскулиться. Воронин, похоже, просёк моё настроение, не поверил в скорое возвращение. У него, совершенно определённо, имелись конкретные виды, и он не собирался отпускать меня одну.

– Народ!
– кинул клич Славка.
– Есть предложение: идём к Антоше в подъезд и греемся до салюта.

Идею восприняли на "ура", тем более, что в моём подъезде зависали часто. Наши жильцы переносили молодёжную тусовку спокойнее, чем в других местах. Не гоняли, не вызывали участкового, просили только на гитарах потише бренчать да ора не устраивать.

Весёлой толпой мы отправились греться. Сладкая парочка ни с того ни с сего пошла с нами. Я судорожно искала предлог сбежать домой окончательно и бесповоротно. Невыученные уроки? Не используешь - идут осенние каникулы. Голова разболелась? Сразу, без причины - никто не поверит. Так ничего и не выдумала, промаялась до салюта, стараясь не глазеть в сторону бессовестной парочки. Уже после, когда отгремели последние салютующие выстрелы, сослалась на головную боль.

Никто не удивился. Стреляли у нас обычно в небольшом скверике, - четыре остановки от дома, - на компактной горке. По традиции окрестная молодёжь кантовалась рядом с пушками, вернее, у самого оцепления. Грохот там стоял невообразимый, похожий на военный артобстрел, выдержать который и фронтовикам было трудно. Это считалось особым шиком.

Прямо от пушек, законно откосив от дальнейшего гулянья, я дёрнула домой, невольно таща на хвосте Воронина, продолжавшего надеяться не пойми на что.

– Надо меньше пить, - выдал сакраментальную фразу Логинов, когда я проходила мимо. Я кинула на него угрюмый взгляд. Чья бы корова мычала!

– И бельишко у меня не по сезону, - буркнула в ответ, - и ботиночки на тонкой подошве.

Лаврова пьяно хихикнула. Длинная и тонкая коричневая сигарета с ментолом, казалось, приклеившаяся к уголку её ярко накрашенного рта, выпала, шлёпнулась в лужу, слабо зашипела. Правильно, пусть Танечка не обижает маленьких, меня то есть.

Мы с Ворониным пересекли улицу, нырнули во дворы и уже там пошли медленней, укрытые от холодного ветра тесно стоящими пятиэтажками. Почти до самого дома Славка молчал, обмозговывая что-то, вдруг спросил:

– Что у тебя с Логиновым?

Я чуть не споткнулась. Раскрыла варежку от изумления.

– Ты часом не ослеп? С Лавровой меня не перепутал?

– Значит, показалось, - сам себе бормотнул Славка.

– Когда кажется, креститься надо, - тихо возмутилась я.
– Мы что, так с Лавровой похожи?

– Вы?
– Славка смешливо хрюкнул.
– Никогда. Танька редкостная сука. Далеко пойдёт.

– Если милиция не остановит, - тема меня заинтересовала, и я слегка взбодрилась.

– Такую не остановит, - предсказал Славка.
– Ей главное - на финише первой быть. Ради этого она кого хочешь протаранит.

– Слав, как думаешь, почему она на меня взъелась? Что плохого я ей сделала?
– задала вопрос и сразу поняла: я действительно чем-то мешаю Танечке, никаких выдумок.

– Твоя наивность, Тош, далеко за гранью фантастики, - Славка оседлал любимого конька.
– Непонятно, как человек, растущий на улице, среди шпаны, может быть до такой степени наивным.

Вот чудик. На улице другие нравы, другие законы. Всё попросту. Выполняй дворовый этикет, чти дворовые законы и спи спокойно. Ещё и уважением заслуженным попользуешься.

– Тебе от моей наивности плохо?
– у меня адски зачесался нос. Или "пить", или "бить". Эта примета, как и пустое ведро, всегда срабатывала.

– Плохо тебе, дарлинг. Не замечаешь того, что у тебя под носом творится. Спрашиваешь, чем помешала Лаврушке? Собой.

– Это как?
– я в растерянности остановилась.

– Ты есть, и этого вполне достаточно. Что, опять не понимаешь? На пальцах объяснять, как полной идиотке?
– Славка рассердился.
– Ты ахаешь от её шмоток?

Я отрицательно потрясла головой. Меня мои вполне устраивали. Её шмотки носить - совсем по-другому себя ощущать будешь, во двор не пойдёшь, по пустырям не поползаешь.

– От её очередных туфель?

Нет, конечно. В таких, какие она носит, особо не походишь, ноги собьёшь.

– А от её высказываний тащишься?

Я снова помотала головой. От чего тащиться, от непререкаемых интонаций? Смысл её сентенций убог и неинтересен до крайности. Мне, во всяком случае.

– А её статусу завидуешь?
– Воронин начинал посмеиваться.
– Ну, вот видишь. Ставлю диагноз: избыток независимости. Повиляй перед ней хвостиком, и отношения наладятся.