А Вероника просто дура

 - Когда?

 - Сегодня.

 - Хорошо, жду.

 Вечер мы посвятили «разбору полетов». «Брат» несколько раз выражал мне благодарность, настаивая на том, что именно я вдохновила его «на подвиги».

 - Ты была права, когда говорила, что я растерялся от натиска толпы красоток. Я боялся ошибиться, впервые став руководителем, а вместо этого отдал бразды правления в чужие руки.

 - Зато сейчас у тебя получается все просто отлично, - успокоила я его. – И не переживай, не ошибается только тот, кто ничего не делает. Но все-таки впредь будь умнее.

 - Ты о чем?

 - Есть такая фраза: «Глупый учится на своих ошибках, а умный – на чужих». 

– Понял, – Вадим вдруг подмигнул мне. – А ты - язвочка.

– Мне возбраняется критика начальства?

 - Если в мягкой форме, то нет.

 - Я и так стараюсь быть белой и пушистой, Вадим. Например, вместо «дурак» говорю «глупый» или «болван». 

 - Я же говорю - язвочка, - засмеялся шеф и встал. – Спасибо, Маринка, ужин был замечательным, но мне пора.

 - Пожалуйста, и на здоровье.

 В коридоре, привычно чмокая меня в щеку, Вадим шепнул: - Ты – лучшая, и не забывай об этом. А еще напоминаю, что до юбилея папы осталось пять дней. Не подведи меня, слышишь?

 Да, юбилей – это серьезно. Даже без заглядывания в шкаф, я знала, что парадного платья у меня нет, и где купить его – неизвестно. Раньше все проблемы с одеждой я решала с помощью рынка или центрального универмага. Но что же делать сейчас? А, зайду, для очистки совести, в свой любимый отдел на 4-м этаже ЦУМа, и пороюсь хорошенько. Вдруг обнаружится что-нибудь интересное?

Поэтому после работы, под ухмылки любимого коллектива, сразу отметившего сбой в моем графике, я сбежала искать платье. И нашла! Да еще какое! И пусть поют дифирамбы Версаче, Гальяно, Сен-Лорану и Лагерфельду, но видели бы вы, ЧТО сшила наша Житомирская швейная фабрика!

Маленькое платье песочного цвета с золотым шитьем на лифе и рукавах. И это шитье, очень благородного рисунка, делало платье необыкновенно праздничным. Но главное - оно сидело на мне идеально и стоило, кстати, как одна пуговица «лагерфельда». 

 Субботу, день юбилея, я посвятила себе. Так как «сестра сестрой», но ведь каждому на празднике хочется быть красивым. Вот я и баловала себя весь день ароматическими ваннами, масками, дорогим кремом для тела и прочей ерундой. К приходу Вадима я цвела и пахла (в пределах нормы, конечно). Мои волосы «кудряшки Сью» я уложила в поэтическом беспорядке, а поверх платья набросила старинную мамину шаль с золотой бахромой.

Я как раз закончила макияж, когда приехал Вадим. Он с удовольствием рассмотрел меня со всех сторон, а потом сказал:

 - Маринка, я беру свои слова назад. Те, про дуру Веронику. Она не дура, нет. Она полная идиотка. А ты просто роскошно выглядишь. И если бы я не был твоим шефом, то о-го-го ...понимаешь ли.

 - Ладно, начальник, нечего пугать бедную Золушку. Лучше подай пальто и ...где там наша карета? 

 - Прошу, - изогнул колесом руку Вадим. – Карета ждет.

 Наш приход в ресторан был встречен «на ура». Меня с кем-то знакомили и представляли, переводя от одной группы людей к другой, весело подмигивали Вадиму, громко расхваливая его вкус, а еще говорили комплименты мне, поздравляя с «удачным уловом». Но, слава Богу, длилось все это недолго, и вскоре мы сидели за столом, бесконечно кушая и выпивая в честь 60-летия Петра Петровича.

 Вадим вел себя безукоризненно, посвящая свое время только мне. От этого я себя чувствовала настоящей Золушкой, впервые попавшей на бал. И хотя моего принца несколько раз пытались увести «на сторону» различные дамы, он решительно отбивался от всех их домогательств. Когда же я иногда отходила от Вадима, то постоянно чувствовала на себе совсем не братский взгляд, преследующий меня по залу. И улыбался шеф при этом так загадочно, что мой «железный занавес», сотканный из самовнушения о «брате», начал трещать и разваливаться.

Тогда я решила восстановить этот «занавес» танцами. Меня кружили все мужчины по очереди, вплоть до юбиляра. И вдруг во время танца Петр Петрович пожаловался, что у него ужасно разболелась голова. 

 - Я бы выпил болеутоляющее, да нельзя после алкоголя. Так что прости старика, но я пойду присяду.

 - А может выйти на свежий воздух? – предложила я.

 - Хорошо бы, но одеваться на улицу..?

– Можно посидеть в холле, там достаточно прохладно, – предложила я, и мы незаметно улизнули с глаз многочисленных гостей и родственников. Спустившись на первый этаж, я усадила юбиляра на кушетку в углу холла, а потом предложила сделать ему легкий массаж шеи и головы.

 - Меня такому массажу научила тетка, опытный медик. Ее специальность – реабилитация травматических больных, так что можете довериться мне без боязни.

 Со второго этажа гремела музыка, юбиляр сладко стонал, а я пальцами вытягивала из его головы боль, надеясь, что наше отсутствие не сразу заметят.

 - Да, Маринка, - раздался у меня над ухом голос Вадима. – Умеешь ты удивить. Если бы я не видел собственными глазами, то не поверил бы: папа, самый недоверчивый человек во Вселенной, тихо уводит мою подругу, чтобы получить немножко удовольствия.

 - Молчи, сын, - стонал Петр Петрович. – Не мешай.

 - Понял, умолкаю.

 Вадим присел в стороне и закурил, а я, тем временем, продолжила массаж, перейдя на височную часть головы. Когда я закончила, «пациент» крепко спал, откинув голову, и даже всхрапывал иногда.

 Поэтому я тихо сказала Вадиму:

– Последи за отцом, чтобы он вдруг не упал. – И дождавшись кивка, добавила. – А я схожу помою руки.

 - Зачем?

 - Смою грехи твоего папы.

 В туалете я всмотрелась в зеркало и решила, что по-прежнему выгляжу отлично: глаза блестят, косметика на месте, кудри на плечах и спине только украшают меня. Но внутри тревогой ныло сердце: «Что означают взгляды Вадима? Он на меня «посягает» или мне это только кажется? Эх, скорее бы вечер закончился, а с ним и неопределенность». 

Когда я возвратилась в холл, Петр Петрович уже стоял на ногах и что-то энергично втолковывал сыну.

– Мариночка, - юбиляр расплылся в улыбке. – Иди, дай обнять тебя и сказать огромное спасибо. Голова больше не болит, представляешь? И я чувствую себя таким отдохнувшим, что готов танцевать хоть до утра.

 - На здоровье, Петр Петрович. Я рада, что смогла помочь.

 - Только не говори об этом никому, папа, – вставил, улыбаясь, Вадим. – А то к Марине сбежится толпа пациентов, а нам это ни к чему.