А жизнь продолжается

— Я? — переспросила она.

Конечно же, Гордон шутил, но в этой шутке была немалая доля истины. Без матери в усадьбе ему приходилось туго, он понятия не имел о том, как вести хозяйство, Стеффен иной раз этим пользовался и гонял лодыря. Жатва закончилась, хлеб собран, почему же он сразу не стал его обмолачивать? Дожидается, чтоб поели мыши? Стеффен оправдывался тем, что не хватает рабочих рук, но он и палец о палец не ударил, чтоб принанять людей; если он куда и выезжал вечером на велосипеде, то только к своей невесте за город, а вернувшись наутро, обнаруживал еще большее нерадение. Прежде мать Гордона присматривала и за молотьбой, и за Стеффеном, и за всем остальным, но теперь она зажила своим домом. Ну а с картошкой что, ее же пора копать?

Мать прикинула по времени:

— А как же.

Гордон:

— Видишь, я не так уж и глуп, я несколько лет подряд записывал, когда мы копали картошку, и могу теперь свериться. Ты вот смеешься над тем, что я все записываю, но как бы я тогда все упомнил, скажи на милость!

Да, этого у него не отнимешь, Гордон Тидеманн только и успевал записывать, он хозяйничал с помощью записей, потому что у него ни в голове это не держалось, ни душа к этому не лежала. В своих школах он не учился возделывать землю, он учился письмоводительству. Примечал ли он когда погоду, заботясь о яровых? В какую пору для пашни и луга нужен дождь, а в какую вёдро? Ведь если выходило наоборот, нужно было приготовляться заранее, чтобы ненастье не застало врасплох!

Он продолжал подшучивать над матерью:

— Ты даже не предупредила, что подаешь в отставку, ты просто сбежала. И Юлию не выучила, чтоб она могла заступить на твое место. О себе я не говорю, у меня и так дел хватает, а вот Юлии сам Бог велел.

Мать подумала, а ведь он же прав. И, что удивительно, почувствовала себя виноватой, ее сын нуждается в помощи, это ее растрогало.

— Обещаю, что буду к вам почаще наведываться! — сказала она.

— Да уж, пожалуйста! — воскликнул он обрадованно. — Поговори с Юлией, попроси, чтобы она взяла все в свои руки. Я мог бы и сам ее попросить, но тебе это ловчее, что я в этом понимаю… у меня ничего не получится. Но помни, мама, это исходит не от меня, идея целиком твоя!

Хотя перед этим он растрогал ее до слез, тут она ну просто не могла удержаться от смеха, какой же он трусишка, а вместе с тем внимательный и заботливый. В то же время она немало гордилась тем, что в усадьбе без нее было не обойтись.

— Ну, мне пора, — сказала она.

Сын посмотрел на часы:

— Нет, посиди еще немножко, я дожидаюсь Подручного. Он человек аккуратный, будет здесь через несколько минут.

— А что тебе от него нужно?

— Хочу спросить, надо ли артельщикам выходить в море.

Пришел Август, снял шляпу, поклонился обоим и вытянулся в струну. Он выглядел молодцом: после того как с влюбленностью было покончено, он спокойно ел и мирно спал и даже поправился.

— Подручный, я обратил внимание, вы не забрали свое жалованье за несколько месяцев, — сказал консул.

Август был к этому совсем не готов.

— Разве? — ответил он уклончиво. Ну значит, у него, наверно, не было времени…

— Вот, пожалуйста! — сказал консул, протягивая ему конверт.

Август пробормотал, что эти несколько месяцев он как раз на консула и не работал.

— Ну как же, по-моему, вы всегда были под рукой. Пусть даже и не целый рабочий день.

— Так ведь я же и жил здесь, и столовался…

Консул легонько нахмурил лоб, и Август понял, что возражать не следует, а лучше сказать спасибо.

— Теперь мы с матерью хотели бы спросить вас вот о чем: как вы посоветуете, посылать мне артели в море?

— Вы получили сообщение, что идет сельдь?

— Нет.

Август поразмыслил.

— Вообще-то в море всегда водится сельдь, — сказал он. — Но чтоб именно сейчас и в наших северных водах… я пока что-то не слыхал, чтобы где-то заприметили кита или птиц.

— Вы считаете, что слишком рано, я правильно понимаю?

— Картошка-то еще не выкопана.

— Так на картошке все равно будут женщины.

— Да, но дело тут не в этом, а в сроках. Так уж у людей повелось, что одно следует за другим.

— Сколько бы вы подождали, будь вы на моем месте?

В ответ на такой дурацкий вопрос Август покачал головой и принялся терпеливо объяснять:

— Да нет же, тут все зависит от известий и слухов, от того, о чем толкует народ у церкви и что передает телеграф. А еще есть старинные приметы и лунный календарь. Но, как уже было сказано и говорено, в море от века не переводится сельдь, и через месяц-другой к нам наверняка придут кое-какие вести.

— Спасибо, Подручный, это все. Если вы домой, поедемте вместе с нами?

Не желая обидеть консула отказом, Август уселся в автомобиль. Сперва они подвезли мать консула к аптеке, а потом покатили в усадьбу, только Август тотчас же вернулся обратно в город. У него была назначена очень тайная встреча с фру докторшей.

— Ну вот, я это сделала, — сообщила фру Эстер.

— Ага, — сказал Август, — все-таки сделали!

— Я ношу ее здесь, под сердцем, — показала она рукой.

— А он что?

— Я ему ничего еще не говорила. Но теперь придется, иначе он и сам догадается. Август, не оставляй меня, ты должен пойти со мною домой.

— Я и не думал вас оставлять.

— А если он разозлится, ты мне поможешь.

— Не сомневайтесь! — заверил Август.

Бедная малютка, красавица фру Эстер, как же она боялась своего мужа! Черт знает что! — подумал про себя Август. Они шли по направлению к ее дому, медленным шагом, им надо было столько всего обсудить. Она волновалась по поводу предстоящего объяснения, он же был совершенно спокоен, даже чуть ли не предвкушал возможную стычку. Ее все еще раздирали сомнения, хотя ничего уже не поправишь и надо покориться судьбе. Ей хотелось девочку, ну а вдруг это будет мальчик?

— Да ну, — сказал Август, — ничего страшного. Единственно, придется повторить это еще и еще, пока не получится девочка!

— Нет, — возразила она, — тогда выйдет, будто я делаю ему назло.

— Так я же всякий раз буду вам помогать, — пообещал Август.

Хотя в его словах было и немного здравого смысла, она все же утешилась и приободрилась. Его готовность прийти на помощь, казалось, не имеет границ.

Однако все закончилось вовсе не так, как они ожидали.

Когда они вошли в гостиную и уселись и к ним присоединился доктор, фру Лунд заметила, что муж ее чем-то озабочен. Неужто он успел обнаружить, что она его провела? Она сидела как на иголках, с побледневшими губами, и болтала без умолку, обнажая два ряда ослепительно белых зубов, они оттого были белые, что в детстве она грызла уголь.

— Что-то ты сегодня разговорилась, — сказал ей доктор.

— Да? Может быть.

— Ты, наверное, думаешь, что я на тебя сержусь, но это вовсе не так! — Он вытащил из кармана листок и, засмеявшись, протянул ей: — От твоего возлюбленного!

— Ах это! — воскликнула она, обрадовавшись тому, что он так ничего и не обнаружил.

— Ты оставила письмо на плите, — сказал он. — Служанка могла взять его и прочесть.

— Мне до этого письма и дела нет, — ответила фру Лунд. — Раз оно не от тебя, на что оно мне?