А.Д.А.М.

Шли долго, то и дело ныряли в переулки, пару раз пришлось перелезть через ограждения, но к реке все же вышли. Небольшой склон, заросший травой, спускается прямо к воде. Никому в Двенадцатом и в голову не придет облагородить это место, тем более там, ниже, стоит завод, который постоянно устраивает экологические катастрофы, сливая в реку отходы. На противоположном берегу стоят муравейники, высокие и низкие, длинные и одноподъездные, пристанища сотен людей. Вид, конечно, совсем не такой впечатляющий, как в Шестом, но тоже чего-то да стоит.

Сели прямо на землю, отбросив в сторону банки от газировки. Он провел рукой по мягкой траве и улыбнулся — в черте города зелень можно найти только в строго отведенных зонах, вся остальная территория закатана асфальтом. В кварталах выше Десятого на фонари вешают большие прозрачные банки с землей и растениями, растущими внутри, чтобы оживить улицы. Иногда он забывает, что будущее уже здесь, то самое, о котором писал Азимов, только уродливее.

— Ты переживаешь о нем? — спросила Нанико спустя добрых полчаса созерцания водной глади.

— Людям свойственно переживать о друзьях. — ответил он. — Он мог умереть. Понимаешь, что такое смерть?

— Смутно. — она кинула в воду камень. — Для меня смерть — это не быть, перестать существовать. Не мыслить. — добавила она чуть позже.

— А для остальных?

— О чем ты?

— Что ты почувствуешь, если потеряешь кого-то близкого? — он прищурился, чтобы солнце не слепило.

— Печаль. Мне бы его не хватало. Это недостаточно человечно?

— Не думаю, что кто-то способен словами передать горе, которое испытывают люди после смерти любимых. — он горько усмехнулся. — В детстве я много читал и когда я говорю «много», я имею в виду «нереально много», и никто не смог. А великих было много, менее великих — еще больше, и никто даже близко не подошел к описанию настоящей душевной боли, как мне кажется.

— И лягу тихо, смежу ресницы. И лягу тихо, и будут сниться деревья и птицы5*.

— Красиво. Чье это?

— Цветаева, русская поэтесса. — пояснила Нанико.

— Слышал, что русские очень мрачные.

— Лично ни с одним не знакома, но их творчество пропитано… В общем, если кто-то и способен говорить о смерти, то это они.

— Прочитаешь что-то еще? — попросил он.

— Мне снилось: мы умерли оба, лежим с упокоенным взглядом, два белые, белые гроба, — пауза, — поставлены рядом. Когда мы сказали — довольно? Давно ли, и что это значит? Но странно, что сердцу не больно, — пауза, — что сердце не плачет.6*

— Это просто ужасно. — несмотря на жаркий летний день по спине побежали мурашки. — В хорошем смысле. Черт, правда, я ни разу не слышал ничего подобного.

— Ты об этом говоришь? Об этих чувствах?

— Я сам не знаю, о чем говорю. — он потер ноги, чтобы прогнать холод, охвативший его. — Все ведь в порядке, да? Рён обязательно поправится, мы выбрались из этой передряги почти невредимыми.

— Ты не из-за этого переживаешь. — Нанико обняла его за плечи. — Я вижу больше, чем тебе кажется.

Он хотел спросить, что она видит, но промолчал, задавил этот вопрос внутри, потому что ответ знать не хотел. Вернее, вот он, ответ — лежит на поверхности, вертится на языке, но, если произнести его вслух, окажется, что это правда, придется с ней смириться и как-то жить. А «как-то жить» он устал.

— Ты больше не общаешься с Хлоей? — спросил он.

— Нет. Не знаю, почему.

— Она расстроилась, что ты биомех, вот почему. Решила, что Рён соврал ей.

— Он и правда соврал. — сказала Нанико. — Мы никогда не были парой. Интересно, что она скажет ему, когда его выпишут?

— Скорее всего, попросит уйти из «Лиса», чтобы сохранить отношения. Кстати, о «Лисе». — он достал телефон. — Самое время двигаться в сторону дома, если я хочу успеть на смену.

— Мы еще сюда придем? — спросила Нанико.

— Если захочешь. — он помог ей встать. — Может, когда-нибудь здесь появится что-то красивее, чем усыпанный мусором склон.

Они перелезли через ограждение и снова оказались в раскаленном солнцем городе.

«Вот бы Рёну показать это место». — подумал он.

«Только не с ним». — ответил ему голос Тая.

Наученный горьким опытом, решил зайти в «Синего лиса» с черного хода. Подошел к двери, потянул на себя и понял, что она заперта. Выругался, натянул капюшон на бейсболку и побрел к главному входу. Успокоился только когда понял, что никакой толпы у клуба нет. Да и откуда ей взяться, если все знают, что Рён в больнице?

Расслабился, даже улыбнулся от облегчения, открыл дверь и попал в толпу взбудораженных людей.

Первые несколько секунд на него никто не обращал внимания, и он уже собрался сбежать, как вдруг Курт, стоявший за баром, заорал:

— Зисс! Эй, парни, проведите его!

Один из охранников бесцеремонно схватил его за локоть и потащил к боссу, прокладывая им дорогу сквозь человеческое море как ледокол. Не тот опыт, который хотелось бы получить в жизни, но его хотя бы не лапают, наверное, от страха получить затрещину от громилы.

— Боже, дружище, ты жив. — Курт схватил его в охапку и даже поднял над полом на пару сантиметров. — Хорошо, что не мне придется объяснять посетителям, что случилось.

— Ты собрался на меня это свалить? — прошипел он.

— Друзья, тихо! — заорал Курт. — Прошу вас соблюдать спокойствие! Клуб начнет работу, как только Зисс объяснит нам, что случилось!

Толпа одобрительно загудела. Отлично, теперь еще перед ними выворачиваться наизнанку, будто его недостаточно сильно помяло в аварии, а утром — в участке.

Стоит и не знает, что сказать. Несколько десятков глаз устремлены на него, в зале стоит небывалая тишина, прямо жутко стало от этого человеческого единения.

— Давай, — Курт отступил на шаг назад, — расскажи, что случилось.

— Несколько дней назад, — он старался говорить громко, чтобы все услышали, — мы с Адамом попали в серьезную аварию. В нашу машину врезался внедорожник.

Рён сидит боком, потому что повернулся к Нанико. Яркий свет фар осветил салон.

— Я почти не пострадал, а он…

Осколки стекла летят внутрь.

— …а он…

Он видит, как Рён переводит взгляд на него за долю секунды до того, как искореженная дверь ударяет его в спину.

— …в больнице.

Почти упал на пол, но бармен вовремя его подхватил. Чувствует, как его положили, хлопают по щекам, кто-то кричит.