Абдулов, гуляющий сам по себе

– Два ребра, - резюмировал Аллах.

– Помню Олю, как же, - не расслышав слов Аллаха, продолжал Федя. Подобрал я ее, в больницу свез: перепугалась ведь, упала... вдруг, думаю, случай травматизма?.. Обошлось. Только меня в больницу положили, не ее.

– Да...
– протянул Бог, и внезапно спросил: - А лес-то, Федор, тяжело было валить?

– У хозяина-то? Тяжело, - охотно подтвердил Федя.
– Мороз под сорок, тайга, звери вокруг...

– Двуногие, - в тон добавил Аллах.

– Зачем?
– не понял Федя.
– Тигры! Киски полосатые по три метра. Сам видел, вот как вас вижу. Меня вертухай в тайгу погнал сучьев нарубить. Доверял, что не подорву. Малолеток ты, говорит, мужик ты. Тебе, мол, подрывать смыслу нету. Я ж на общих был...

– Я запутался!
– перебил Федю Бог.
– Изволь говорить по-русски.

– Могу перевести, - предложил Аллах, но Бог не согласился:

– Пускай совершенствует речь. Без фени, ясно?

– Меня... офицер...
– с запинками заговорил Федя, с грохотом ломая привычные словесные конструкции, - конвоир в лес послал, за сучьями...

Внезапно Федя замолк - испугался слова "сучья".

– Это приличное слово, - успокоил Бог.

– Ну, да, за сучьями... Ты, сказал, побега не устроишь, потому что срок маленький, и статья ерундовая... и вообще с общих работ бежать нету смыслу. Теперь про тигра, можно?

– Можно, - кивнул Бог.

– Ага, так. Иду. Мы рядом с просекой давно уж все сучья порубили. Залез в тайгу. Топорик ма-ахонький! Вдруг слышу: рычит кто. Я сразу понял, кто. Тигр! Слева, через полянку, кусты трещат, тигр скачет. Ну, на топорик надежды нет - и я бежать! Сначала побег обратно к просеке, а сообразил: там зэка без оружия, а верт... а конвоиры пока свои берданки снимут - тигр-то уж вот вон! И я в тайгу!

– О чем тогда думал, Федя? Какие мысли были?
– ласково спросил Бог.

– Об том, что вроде как побег получается. Побег из-за тигра. Бегу, значит. А тигр за мной.

– Тигрица, - уточнил Аллах.

– Точно, тигрица... Все-то вы знаете!
– удивился Федя.

– Меня поражает, - обратился Бог к Аллаху, - ваша неуемная страсть к подробностям, вплоть до натурализма. Ну, помилуйте, так ли это важно: тигр или тигрица?

– Важно, - ответил Аллах.
– Из подробностей складывается истина. Мозаика. Мелочей не бывает.

– Ну да!
– возмутился Бог.
– Как это там: "В деле качества нет мелочей"? Чем вы себе забиваете голову, простите уж великодушно! Сплошная поверхностность, никакого проникновения вглубь, одна - вот как вы сами выразились - мозаика! Тигрица, вертухаи, Хлебозаводской проезд... Я тоже, как вы знаете, всемогущ и всеведущ, и мне, представьте, не составляло труда узнать, что за Федором гналась именно тигрица. Да-с, я знал! Но важно ли это? Да-с, важно ли? Вся эта тяга к подробностям - от слабости, от бессилия, от нежелания или даже от неумения охватить явление, отделить суть. Совершенно неуместные подробности, лишние мелочи, сударь мой...

– Вы все сказали?
– осведомился Аллах.

Бог махнул рукой, отвернулся.

– Могу ли возразить?
– продолжал Аллах.

Бог молчал.

– Именно так, - сказал Аллах, - всегда и заканчиваются споры с христианами и иудеями: "Не хочу слушать" - и все! Это не конструктивный подход.

– У вас конструктивный...
– проворчал Бог.

– По поводу мелочей Магомет сегодня же представит вам меморандум, холодно сказал Аллах.

– Вы не ругайтесь, - попросил Федя робко.

– Мы не ругаемся, - объяснил Аллах.
– Мы дискутируем.

Все трое немного помолчали.

– Так стало быть ты, Федор, - прервал молчание Бог, - отвлек тигра... гм-м... тигрицу на себя?

– Да, так, значит!
– Федя обрадовался возвращению былого разговора. Бежит такая дура за мной, а я, стало быть, от нее. Чую, догоняет, сейчас прыгнет. Развернулся - и топором!
– а она тут прыгнула!
– а я думаю, дай Аллах в лобешник ей засветить!.. И прорубил голову. Она свалила меня, да дохлая уже. Окарябала только сильно. В лазарете потом лежал.

– Вот как вышло, Фатих Исмаилович, - заключил его рассказ Аллах. Помянули меня в мгновение опасности, и я вас не оставил.

– Но я... честно, конечно... все равно в вас не верил, - храбро пробормотал Федя, отводя глаза.
– И в вас...

– Не по вере воздаю я, Федор, а по жизни, - сказал Бог.
– Сколько атеистов обрело царствие небесное!.. эхе-хе... сам удивляюсь. То ли беда, что ты не верил? Ну, не верил...

– Вы уж простите, - на всякий случай попросил Федя.

– Он простит, - заметил Аллах.
– Всех прощает. Либерал. Впрочем, хорошего человека - отчего бы не простить?

– Это я, в смысле... меня?
– вовсе смутился Федя.
– Да ну, какой я такой хороший человек? Плохой я человек. Чего с меня люди доброго видели? Жену вот взять... обижал я ее...
– и, почему-то шепотом, добавил: - И бил...

– Но ананасами кормил?
– поинтересовался Аллах.

– Причем тут ананасы?
– возмутился Федя.
– Разве в ананасах дело? Обижал! Изменял ей, как кот последний, с каждой встречной...

– Но ведь в пятьдесят восьмом году ты ее не бросил?
– обронил Аллах.

– Из-за Альфии-то?
– Федя заерзал снова, но в глазах его появился сердитый блеск.
– Вы, товарищ Аллах, про Альфию... не надо. Я ее... Да что там, елки-то зеленые! Она, поди, померла давно!

– Отнюдь, - возразил Аллах.
– Живет в Ташкенте, Карасарайская улица, дом...

– Не надо, - сказал Бог.
– Теперь-то какой смысл?

– Чтобы не выпендривался, - отрезал Аллах.
– Чтобы полового разбойника из себя не корчил. И вообще, мне надоело выслушивать, как этот осел сам себя оговаривает. Вот про дочь, про дочь - что ты говорил? Фатих, шакал ты облупленный, ты же любишь дочку!

– Махоркину?
– закричал Федя, вставая.

– Сядь, Федя, - тихо, но очень весомо сказал Бог.
– Дочку любишь?

– Люблю...
– так же тихо ответил ему Федя, опускаясь обратно в кресло.
– Курить бы ей не надо. Ведь маленькая легкими болела. Кашляла так: кх... кх... как чахоточная. Мы с женой ночами сидели, будили друг друга - а никак помрет во сне? Потом брат старший из Казани травок всяких привез - тогда мы ее травками поили.

– Кстати, и братьев надо простить, - посоветовал Бог.
– Спьяну они, по глупости. Сами себя казнят.