Абдулов, гуляющий сам по себе

– Да ну... не верю... казнят!

– Казнят, - засвидетельствовал Аллах.
– Прощать не призываю, но убивать их не следует.

– Убивать вообще не следует, - сказал Бог.

– В общем, конечно, - уклончиво ответил Аллах.
– По крайней мере, не из-за литра водки.

– Я не буду их убивать, - сурово пообещал Федя.

– Но вот пить дурманящие напитки, - неожиданно зло добавил Аллах, нельзя ни в коем случае!

– Чего там...
– махнул рукой Федя.
– Мне жить осталось с гулькин нос. Рак мозга у меня.

– Не знаю, сколько тебе жить, - возразил Бог, - то есть знаю, но это не важно... но никакого рака мозга у тебя, Федор, нет в помине. А что касается водки, то в этом вопросе Аллах совершенно прав.
– И помолчав, Бог добавил: Можно выпить на праздник.

– И на праздник нельзя, - заспорил Аллах.

– Погодите! Погодите!
– крикнул Федя.
– Вы тут опять поругаетесь, а я главного-то еще не спросил! Что же выходит по вашему, хорошую я жизнь прожил? Не зряшную совсем? А? Как оно выходит-то?

Заскрипели кресла, Бог и Аллах встали.

– На ужин, Федя, - сказал Бог голосом Петровича.

– Как же выходит-то?
– кричал Федя, но Бог отвечал одно:

– На ужин... на ужин...

– На ужин!
– бубнил Петрович.
– А то без нас, понимаешь, все столы займут. Пятнадцатая палата, подъем, вашу маму!

– Я огурцов лучше поем, - сказал Федя.
– И луку.

– Как же без каши?
– Петрович даже расстроился.
– Без горячего жить нельзя.

Справа от меня пронзительно скрипела пружинами кровать: вставал Славка.

– Без горячего можно!
– веселился он.
– Это без горючего нельзя.

И выскочил из палаты: побежал ложку мыть.

– Один про баб, а другой про водку, - начал было Петрович, но замолк, глянул на меня, потом на Федю, и спросил:

– Значит, кашу кушать не будете? Зря!

И вышел, пошел кушать кашу.

– Салат огурцовый уважаешь?
– предложил мне Федя.

– Уважаю, - ответил я.

Мы поставили на тумбочку белую миску, порезали зеленый лук и огурцы, полили подсолнечным маслом, стали хрустеть.

– Федя, а Федя!
– прохрустел я.

– А?

– Тебе девочка под колеса бросалась?

– Курва, - задумчиво сказал Федя.
– На саночках каталась, ну и на дорогу. В темноте-то. А ведь задавишь - разбираться не станут, гады... И я в стенку - хрясь! А если бы разрешили, так я бы всех их давил, кто нарушает. Я и в больницу ее не повез - не будет под колеса лезть.

– Врешь.

Федя отложил ложку и посмотрел на меня недоуменно.

– Я?!

– Ты.

– Да за такие слова... Почему это я вру?

– Потому, - торжественно сказал я, - что ты - очень хороший человек.

Федя внезапно засмеялся.

– С ума ты навернулся, - сказал он беззлобно.

– С дочкой помирись.

– Нет!

– рубанул Федя, жуя.
– Я и жене сказал: пусть эта скотина не вздумает в больницу заявиться - с лестницы спущу под зад коленкой! Скотина. Вот убил бы ее. Я ей говорил: что такое сделаешь - убью. Она меня знает.

– Пошел ты к черту, - посоветовал я, лег, отвернулся.

– Нет, я такой, я пополам не делюсь, - с удовлетворением в голосе продолжал Федя.
– Или люблю, или ненавижу. А если ненавижу - ты хучь режь меня!

Я не откликался.

– Тут интересного зверя показали из мира животных, - начал было Федя.

Но продолжать не стал. Пошелестел газетой "Красная звезда". Доел салат.

– А почему это я хороший человек?
– спросил он наконец.
– И про Олю эту... из-под колес... откуда знаешь?

– Был у меня, Федя, сон, - отозвался я, лежа на боку, спиной к Феде. Будто сидишь ты с Богом и с Аллахом, и они всю твою жизнь перебирают. И выясняется, что ты все-таки человек-то хороший.

– А что они еще говорили там?
– заносчиво спросил Федя.

– Про тюрьму говорили.

– А про тюрьму я сам вчера рассказывал!
– почему-то обрадовался Федя. Ты знаешь, как такие сны получаются? Ты послушал, а в мозгах у тебя подкорка, и записалось, как на магнитофон. Вот. Понимаешь ты? А Бог с Аллахом - это... хе!.. не верю я в них.

– Ну, а тигр?
– спросил я.

– Какой такой тигр?

– Гнался в тайге, на лесоповале, тигр за тобой?

– Что за хреновина!
– Федя возмутился.

– Тебя послали конвоиры сучья рубить...

– Ну, посылали, ясное дело, сколько раз...

– А за тобой тигр погнался.

Федя молчал, и становилось ясно, что с тигром вышла накладка: то ли Бог с Аллахом перепутали, то ли Федя сам забыл.

– Дурак, - мрачно сказал Федя.
– Плетешь незнамо что.

И вышел, дверью хлопнул.

Потом вернулись Петрович со Славкой, долго хвалили кашу, корили меня за то, что не пошел с ними.

– А Абдул наш где?
– спросил Славка.

Петрович уже стоял у распахнутого окна, дышал.

– Вон, - сообщил он.
– Во дворе гуляет. Кругами ходит, как в клетке.

Мы встали рядом с Петровичем. С малой высоты второго этажа различимо было сердитое лицо Феди. Он кружил по двору в хороводе синих пижам.

– Абдул!
– крикнул Славка.
– Сам по себе гуляешь?

Федя оборотился, поднял голову, увидел нас в окне. Постоял, махнул рукой, и пошел писать следующий круг.

– Как так "сам по себе"?
– пробормотал Петрович.
– Люди же вокруг. С людьми и гуляет.

Мы втроем стояли у окна, грелись на вечернем майском солнце, и смотрели, как четвертый из нас гуляет с людьми по двору.