Абрамка

Сначала всё было очень торжественно. Мать выглядела довольной чрезвычайно. Люггер методично уплетал всё, что предлагали ему. Иван Петрович не сводил умилённых глаз с Лизы, то кивая, то подмигивая ей. Лиза смущалась и отводила взгляд. Илья старался держаться дружелюбно.

Обычно мы обедаем на кухне, но по особо торжественным дням мать накрывает в комнате. В нашем доме всего три комнаты: моя спальня, спальня матери и Ивана Петровича и общая комната, которая служит нам столовой, гостиной и библиотекой. Иван Петрович намеревается выстроить новый дом – для того, видно, и избирался. Но пока не приступали и к закладке.

Обед наш, в расчёте на Люггера, был особенный, то есть не такой, как подавался матерью обычно. Мать ещё загодя хлопотала на кухне: тушила мясо, процеживала бульон, месила тесто. Готовит она сама и с удовольствием, никого не подпускает помогать – стряпня всегда была предметом её гордости.

– Кушайте, кушайте… – хлопотала мать, предлагая кому хлеба, кому добавки, а кому приправы. – Кушай, Лизунька… Вот… кетчупу возьми к мясу… возьми, возьми!

– Спасибо, – ответила Лиза, – кетчупа не ем.

Она произнесла эти слова тихо, но с такой неожиданной и не идущей к месту твёрдостью, что все притихли и уставились на неё почти с испугом. Только Люггер продолжал безразлично поглощать свой обед.

– Тебе нельзя? – заботливо поинтересовалась мать.

– Это… по соображениям здоровья? – почти в то же время заволновался Иван Петрович.

– Нет, – спокойно ответила Лиза, – это, скорее по… – она задумалась, беззаботно и забавно скосив глаза, – по моральным соображениям.

И снова все испугались.

– Ты не ешь кетчуп по соображениям морали?! – не утерпел Илья. – А что… – он усмехнулся и оглядел всех, как бы приглашая посмеяться, – что аморального в кетчупе?

Лиза шаловливо рассмеялась.

– Да ничего… просто мне не нравится, когда из меня делают дуру.

Мы переглянулись. Даже Люггер оторвал глаза от тарелки.

– В Америке очень любят кетчуп, – сказал он, обращаясь к Лизе, как к ребёнку, которому ставят в пример соседского мальчика.

– Лизавете Ивановне Америка не указ, – вставила я.

Лиза, казалось, меня не расслышала.

– Расскажи нам, Лиза! – вмешался Иван Петрович, заволновавшийся, очевидно, о впечатлении, производимом Лизой. – Расскажи, нам непонятно. Это… это всем интересно. Что за соображения у тебя такие… насчёт кетчупа?

– Ну, я просто считаю, – охотно начала рассказывать Лиза, – что каждая вещь – это послание. А что, например, мне хотят сказать вот этим соусом? – она взяла со стола бутылку. – То, что осуществилась мечта о свободе, равенстве и братстве. И что я, наравне с французскими королями, могу вкушать соусы.

– Ты динамит, Лиза, – фыркнула я.

Все молчали и смотрели на Лизу с каким-то ужасом. Столь глубокомысленные рассуждения относительно кетчупа привели всех в недоумение.

– Ну и что же плохого? – опомнился Илья. – Вкушай себе…

Лиза улыбнулась снисходительно.

– Знаете, – обратилась она к Илье, – пиво называют «шампанское пролетариата». Вот и кетчуп…

– Кетчуп, видимо, «соус пролетариата»? – отозвался Илья.

– Соус… хороший соус – это сложное блюдо, его долго готовить.

– Да! – вставила мать, обрадовавшись знакомой теме. – Соус приготовить не просто.

– А все эти доступные радости и дешёвые удовольствия, – продолжала Лиза, – только создают иллюзию полноценной и обеспеченной жизни. И всё это очень плохие признаки…

Лиза точно и не замечала, какое впечатление успела произвести.

– Но почему же ты так считаешь, Лиза? – разволновался Иван Петрович.

– Кетчуп – это имитация, – повела плечом Лиза. – Это как фальшивый бриллиант.

Такое сравнение позабавило. Люггер блеснул улыбкой. Илья расхохотался.

– Ну, Лизунька… – погрозила мать пальчиком.

– Можно сказать, что имитация – это порабощение, – задумчиво, ни к кому конкретно не обращаясь, произнесла Лиза.

– Ну что ты, Лиза! Такое сильное слово… – заулыбался Иван Петрович.

– Почему? – удивилась Лиза. – Мне подсовывают вот эту совершенно ненужную дрянь и хотят уверить, что и мне доступны все удовольствия жизни. Ещё и деньги тянут. Вместо того чтобы на самом деле сделать что-то… настоящее, мне внушают, что вот это, – Лиза кивнула на бутылку кетчупа, – и есть соус. Это как демократия в обмен на нефть…

Под впечатлением Лизиных слов, мать взяла со стола эту бутылку и принялась читать, что было написано на этикетке. Не найдя ничего, что подтверждало бы слова Лизы, вернула злосчастную склянку на стол.

– Ну, это у нас тут… всё не так, – пробормотала она.

– Ничего особенного у нас нет, – возразила Лиза, – везде то же самое. У нас как всегда всё… всё более грубо и зримо. А я не желаю быть рабочим стадом. Ни здесь, ни… где-то ещё…

– Что же ты, Лиза… – растеряно улыбаясь, начал Иван Петрович, – что же, неужели ты думаешь, что тебе в кетчуп что-то подмешивают?

Люггер, оторвавшийся от еды и рассматривавший Лизу с каким-то презрительным любопытством, едва заметно ухмыльнулся. Илья расхохотался в голос.

– Я думаю, – как ни в чем ни бывало продолжала Лиза, – что меня хотят в чём-то убедить. Хотят, чтобы я поверила.

– Кто и во что? – дерзко и весело накинулся на Лизу Илья.

– Что всё, что мне нужно – это секс и успех. А я не хочу в это верить. Как только поверю, буду стадом.

– Ещё кетчуп! – расхохотался Илья. – Кетчуп, секс и успех…

– Кетчуп – это просто вещь из ряда подобных… таких же наглых и убогих уродцев…

– Нужно понять, что мир меняется, – тихо перебила я Лизу. – И каждому предстоит занять своё место. Будут лучшие особи человеческие. Будет кряжистое большинство. Будут слабые и никчёмные. Кому-то из них не стоит и рождаться, чью-то кончину ускорят… из самых человеколюбивых побуждений. Не всем это сразу понравится. Но потом со спокойной совестью примут и то, из-за чего деды шли на войну. Это нормально… Главное, пусть стадом будут другие. Слабые…