Абрамка

Обливаясь слезами, я решила переместиться на диван – не оставаться же в самом деле посреди веранды. Но только я шевельнулась, как ощутила, будто в ногах, налитых вместо крови каким-то расплавленным металлом, этот самый металл взыграл и забегал вверх-вниз. Я пошевелила ногами, металлическая волна поднялась с новой силой.

Господи! Мои ноги всего-навсего затекли от неудобной позы под диваном. Ужас немедленно сменился стыдом той же силы. Мне отчего-то стало стыдно разом за всё: и за свой визит в этот дом, и за лежание под диваном, и за глупый испуг, и за страх показаться Люггеру больной и смешной – словом, почти за весь свой сегодняшний день.

Спустя пару минут, я пришла в себя. Теперь мне предстояло подумать, как выбраться из дому – ведь на сей раз Люггер совладал с замком. На всякий случай я подёргала дверь. Но задвижка держала её прочно, замок был исправен. И мне ничего не оставалось, как лезть в окно.

Помню, мысль о том, что рядом с окошком не должно быть отпечатков моих пальцев показалась мне удачной и своевременной. Ведь окно найдут открытым. Следовательно, если Люггер вызовет милицию, первым делом станут исследовать окно. Отпечатки в комнате я могла оставить в последнее своё посещение Марии Ефимовны. Но если на оконную раму поверх прочих лягут мои пальцы, я не смогу объяснить это явление. Решение нашлось тут же. Сняв с себя майку, я намотала на руку этот кусочек ткани и принялась орудовать рядом с окном как заправская форточница. Стоит заметить, что под майкой на мне не было другой одежды, однако, воспользоваться банданой почему-то не пришло мне в голову.

К счастью, никаких затруднений не возникло. Я распахнула раму, выпрыгнула на улицу, натянула майку и рысцой побежала к калитке. Уже на улице я вызвала такси «к пересечению Большой Московской и Южной» и сама поспешила к назначенному месту. Мне снова повезло: я никого не встретила, такси – сине-зелёная «шестёрка» – пришло быстро, и очень скоро я была дома.

Первым делом я переоделась и вымылась. Затем прошла в кухню, где столкнулась с матерью. Она гремела какими-то кастрюлями возле плиты, и вид её ничем не выдавал давешнего недуга. Напротив, уже и спина, и затылок выражали настроение воинственное и готовность сию же секунду схлестнуться с кем угодно. Заслышав, что я вошла, мать резко обернулась.

– Ну что? – отрывисто спросила она.

Я усмехнулась: как будто она посылала меня в магазин за кефиром.

– Его не было.

– Что ж ты так долго? – недовольство её возрастало. Мне показалось, что сейчас она прибавит что-то вроде: «Тебе ничего поручить нельзя, хоть самой иди».

– Ждала, – ответила я.

Мать отвернулась к плите.

Мне хотелось спросить о Лизе. Но, не зная, чем может обернуться мой вопрос, я решилась подождать подходящего момента, а пока выпить чаю. Я рассчитывала, что мать сама заговорит. Но мать молчала.

Наконец чай был выпит, а подходящий момент так и не наступил. Я решила действовать напрямик.

– А где Лиза? – как можно беззаботнее спросила я. – Почему она не ужинает?

Мать, не оборачиваясь, чему-то усмехнулась.

– Наужиналась…

– Вы ужинали? – притворно удивилась я.

– Она здесь больше ужинать не будет, – объявила мать. И по её тону, и голосу было понятно, что она необыкновенно довольна собой.

– Почему? – снова притворилась я.

– Значит, так! – наконец-то мать повернулась ко мне, уперев руки в боки. – Здесь вам не малина и не притон. И я в своём доме никому не позволю устраивать преступные сходки! Понятно? И убийц я у себя селить не стану! Не ста-ну!.. Это ж надо… Мальчика убить… больного! Это кем же надо быть!.. А меня-то чуть до смерти не довела!.. Я такие вещи не прощаю!.. И передай им, что они свиньи! Московские свиньи! – на последних словах мать сошла на визг.

– Кто свиньи? Кому передать?

– Все они! И Ольга Петровна, и Татьяна Петровна, и Лизка ихняя… Все свиньи!

– Почему московские?

– А как же? – удивилась мать. – Эта колодница-то давно в Москве. Как сбежала с тем проходимцем…

– А Ольга-то с Татьяной при чём?!

– Да как при чём… – возмутилась мать. – Они родня, одним миром мазаны! Они и Лизку свою привечают – душегубицу… охлынщицу… вшивую биржу!.. Одна шайка! Я и не удивлюсь, что это они её подучили-то… чтоб меня только извести…

Мать, по своему обыкновению, несла ужасную чушь. Но весь её вид кричал о том, что ей необоримо хочется разогнать всех злодеев, провозгласить что-нибудь и навести кругом себя идеальный порядок. И всё упирается лишь в то, где взять злодеев и что бы такое провозгласить. Конечно, проще всего в этом случае обидеться.

Я дождалась, когда мать отвернётся к плите, и, ни слова не говоря, выскользнула из кухни.

Мне нужно было увидеть Лизу…

Постучав и дождавшись Лизиного приглашения, я вошла во флигель. Лиза в каком-то смешном, старомодном сарафанчике с крылышками на бретельках сидела на кровати, ссутулившись и сложив по-турецки ноги.

– Входи, – безучастно повторила Лиза своё приглашение и отвернулась от меня к окну, располагавшемуся как раз напротив входа.

Флигель наш богат всего лишь одной вытянутой от двери к окну комнатой. Впрочем, довольно большой. По левой стороне от входа стоит кровать, маленький письменный столик и старая софа. По правую – секретер и ещё софа.

– Можно сесть? – спросила я у Лизы.

– Да, – она недоуменно дёрнула плечом, точно удивляясь, зачем я спрашиваю.

Я присела на софу напротив. Лиза не сводила глаз с окна. Рассматривая Лизу, я подметила, что она удивительно вписывается в обстановку. Ни царские покои, ни роскошные наряды не пошли бы к ней так, как её сарафан и железная койка, на которой она восседала. Такая странная и смешная, такая одинокая и маленькая и оттого ещё более одинокая.

– Ну как ты? – тихо спросила я.

Лиза снова дёрнула плечом.

– Хорошо, спасибо.

– Что тут было?

– Ничего…

– А мать?..

– Твоя мама говорит, что это я убила, – помолчав немного, сказала Лиза.

– А ты что?

– Я сейчас соберусь и пойду к тёте Оле… а там уеду…

– Нет, я про то, что убила…

– Я никогда и никого не убивала, – спокойно отозвалась Лиза и повернулась наконец ко мне.

Пока она смотрела в окно, я старалась перехватить её взгляд и беспокоилась, оттого что не вижу её глаз. Но стоило Лизе повернуться и спокойно взглянуть на меня, как беспокойство моё возросло. Под её взглядом я смутилась и начала ёрзать.

– Ты что же, думаешь, это он сам? – спросила я.

– Я ничего не думаю, потому что ничего об этом не знаю, – так же спокойно проговорила Лиза.

– А я знаю, – тихо сказала я. Мне снова захотелось поразить Лизу, произвести на неё впечатление.

Я всё ждала, что она начнёт выспрашивать, но она молчала и разглаживала сарафан у себя на коленях. И мне вдруг показалось, точнее я поняла, что Лиза всегда была где-то очень далеко от меня, гораздо дальше архангельской деревни или даже Америки, там, куда мне нет доступа. И меня охватила какая-то жгучая зависть – до тоски, до злобы. И недавняя жалость к Лизе сменилась злорадством и садистским желанием жестокости.

– А знаешь, Лиза, кто убил-то? – оскалилась я.

– Нет… – Лиза удивлённо подняла брови. – Откуда же мне знать…

– Я! Лиза…

Вскочив зачем-то с места, я расхохоталась. Мне было не смешно, но я хохотала как безумная. Больше всего на свете мне хотелось тогда испугать Лизу, хотелось насладиться сполна подстроенной мною же пакостью.

Лиза внимательно и несколько удивлённо следила за мной.

– Зачем? – вдруг совершенно спокойно спросила она.

Меня задело, что она не усомнилась в моих словах и как-то сразу приняла их на веру.