Абсолютные новички

Казалось, что все, чего не хватает для полноты картины – это Король Тед собственной персоной. И я всегда, проходя через этот район, думал, что это великолепный бело-зеленый театр комедии, которым я восторгался, как бы грустно это не было.

Итак, я рыскал по Белгравии в своем новом римском костюме, что было подвигом первооткрывателя в Белгравии, где люди все еще носят пиджаки, свисающие ниже того места, которое портные называют «сидячим». А на шее у меня висел мой Роллейфлекс, его я всегда держу наготове ночью и днем, потому что неизвестно, когда может случиться катастрофа, например, самолет рухнет на Трафальгар-сквер, и ее я смогу продать ежедневным газетам, в которые заворачивают рыбу или жареный картофель. Либо какой-нибудь скандал, например, известные персоны с различными нелицеприятными женщинами, его очень выгодно продал бы маленький Уиз.

Это привело меня к Уэйн Мьюз Уэст. Как и остальные тихие Лондонские заводи, это была вполне сельская местность, с мостовыми, клумбами, тишиной и запахом конского навоза повсюду. Я увидел мотороллер «Веспа», припаркованный возле недавно построенной конюшни, и сгорбившуюся над деревянной кадкой возле хромированной входной двери фигуру в шелковом розовато-лиловом тайском летнем костюме.

Я щелкнул пальцами, пытаясь обратить его внимание на себя.

– Здорово, – сказал он, глядя вверх и улыбаясь мне. – Ты хочешь, чтобы я позировал для тебя возле моей «Веспы»?

– Вам не могли выдать что-нибудь с четырьмя колесами? – сказал я. – Вы, наверное, из какой-нибудь испорченной маленькой страны?

М-р Микки П. был не очень доволен.

– Я разбил ее, – сказал он. – Это был Понтиак Конвертибл.

– Это наше правило левой стороны такое неудобное.

– Я знаю правила, в меня просто врезались.

– Как всегда, – сказал я.

– Что?

– Стойте спокойно, пожалуйста, и улыбайтесь, если хотите такой снимок.

Я щелкнул его несколько раз. Он стоял возле своего скутера, как будто это был арабский пони.

– В вас всегда врезаются, – объяснил я. – Всегда вина лежит на другом.

М-р Пондорозо прислонил свой скутер к стене Уэйн Мьюз Уэст.

– Ну, я не знаю, – сказал он, – но в вашей стране очень много плохих водителей.

Я перемотал катушку.

– А в вашей стране они какие? – спросил я его.

– В моей, – сказал он, – это не имеет значения, потому что дороги широкие, а автомобилей меньше.

Я поглядел на него. Мне хотелось выяснить, откуда он, но я не хотел задавать прямых вопросов, что всегда мне казалось грубым путем разузнать вещи, которые при некотором терпении люди скажут тебе сами. К тому же, мы все еще были на подготовительной стадии, необходимой при встрече со взрослыми, неважно, какой расы.

– Вы латиноамериканец? – спросил я у него.

– Я родился там, да, но живу в Соединенных Штатах.

– О, да. Вы представляете обе страны?

На его лице появилась дипломатическая улыбка.

– Я работаю в ООН. Пресс-атташе делегации.

Я не спросил у него, какой.

– Интересно, могу ли я спрятаться у вас дома от этого яркого света, чтобы поменять катушку?

– Чтобы что?

– Перезарядить камеру. Кстати, – сказал я, разглядывая его в галерее, – я думаю, что нам с вами надо поговорить о фотографии. Сюзетт прислала меня, вы ее встретили у Хенли.

Он поглядел на меня осмотрительно и пустым взглядом, потом вновь вернулся к дипломатической улыбке и похлопал меня по плечу.

– Заходи, – проговорил он, – я ждал тебя.

Изнутри квартира выглядела клево и дорого – знаете, с покрытой стеклом белой металлической мебелью, американскими журналами, комнатными растениями и сифонами, но было ощущение, что ничто из этого не принадлежало ему, в чем я и не сомневался.

– Выпьешь? – спросил он.

– Спасибо, нет, я не буду, – сказал я ему.

– Ты не пьешь?

– Нет, сэр, никогда.

Он уставился на меня, держа бутылку и стакан и казалось, что он впервые по-настоящему заинтересовался мной.

– Тогда как же ты сдерживаешь себя?

Мне так часто приходилось разъяснять это старшим собратьям, что это превратилось уже почти в рутину.

– Я не использую кайф от алкоголя, – сказал я, – потому что весь нужный мне кайф я получаю от себя самого.

– Ты вообще не пьешь?

– Либо ты пьешь много, либо, как я, ты не пьешь вовсе. Ликер создан не для придачи энергии, а для оргий или для полного воздержания – это единственно мудрые отношения между мужчиной и бутылкой.

Он покачал головой, и налил себе немного смертельного варева.

– Так значит, ты – фотограф?

Я понял, что мне нужно быть очень терпеливым с этим типом.

– Так точно, – ответил я и продолжил, еще не подозревая, с какими странностями мне придется столкнуться. – Какие снимки вам нужны?

Он выпрямился и напряг свой торс.

– О, я бы хотел, чтобы ты сфотографировал меня.

– Вас?

– Да, это что, необычно?

– Ну, да, немного. Мои клиенты обычно заказывают снимки с моделями, делающими то и се…

Я пытался осторожно намекнуть ему на его странности. Но он сказал,

– Я не хочу моделей, только себя.

– Да я понимаю. А что вы будете делать?

– Атлетические позы, – ответил он.

– Только вы один?

– Конечно. – Он видел, что я все еще был растерян. – В моей гимнастической форме, – добавил он.

Он поставил стакан и бутылку и отправился в соседнюю комнату, пока я листал американские журналы, посасывая тоник. Потом он вышел одетый – клянусь, что ничего не выдумываю – в пару голубых баскетбольных кроссовок с белыми шнурками и черные трико. Его обнаженная грудь была покрыта густыми волосами, как рождественская открытка, а на голове у него была маленькая круглая купальная шапочка.

– Можешь начинать, – сказал он.

– Сколько поз вы хотите?

– Около ста.

– Серьезно? Это обойдется вам недешево… Вы хотите делать что-нибудь конкретное или просто позировать?

– Я полагаюсь на твое вдохновение.

– О" кей. Тогда просто ходите вокруг. Ведите себя естественно.

Щелкая аппаратом, я продумывал основные вопросы, которые мог бы задать ему; мне было интересно, был ли он банкротом, или лунатиком, или у него были столкновения с законом, как у многих жителей столицей в эти дни. Этот сумасшедший латиноамериканец неуклюже бродил среди мебели в своих апартаментах, принимая нарциссические позы, будто он уже восхищался снимками этого огромного великолепного мужчины.

Через какое-то время после этих движений в тишине – он потеет, я гоняюсь за ним, щелкая фотоаппаратом, словно профессор с сачком для бабочек, – он схватил свою выпивку, рухнул в белое, покрытое блестящей кожей кресло, и сказал:

– Возможно, ты способен мне помочь.

– Я тоже так думаю, М-р Пондорозо.

– Зови меня Микки.

– Как скажете, – сказал я ему, делая непоколебимый вид, и перезаряжая свой аппарат.

– Дело вот в чем, мне нужно закончить исследование для своей организации о пути британского народа середины ХХ столетия.