Ад без жала

Знайка решила выйти на улицу, там можно было бы что-то предпринять. Она по стеночке пошла к выходу, уронила бабушкин батожок (палку нашла и срезала бабушка, а внучка очистила от коры ее рукоять и украсила резными крестиками, иксиками и спиральками вроде резьбы винта всю остальную поверхность; почему-то бабушка сегодня отправилась в дальний путь без палки, несмотря на свои шпоры). Васька слез с подоконника и прошел вперед. Он побежал по лестнице, потом остановился подождать хозяйку, а та медленно ползла, цепляясь за перила. Нет, до больницы она уже не доберется. Девочка хотела бы прилечь прямо в подъезде, там всегда было прохладно, но тогда ее могли бы принять за пьяницу и вызвать милицию, как однажды случилось с ее отцом. Потому она старательно слезла по лестнице и улеглась на лавочку у входа. Их на самом деле было две - одна пошире, и над нею по решетке поднимался вьюнок. Его цветки сейчас уже дрябли и увядали, но шмели все еще кормились на них. Вторую, узкую, увенчивало странное растение с плодами наподобие колючих огурцов; внутри каждого огурца было что-то вроде сетки, свернутой словно бы дольками, и крупные семена. Девочка села под вьюнком, потом мягко легла на бочок, перевернулась на спину, вяло сбрасывая сланцы. Она вытянулась как в гробу и прикрыла глаза локтем. Не надо было открывать глаз, чтобы видеть, как прилетел и улетел единственный шмель и как Васька плотно устроился в ногах. Тут было светло и прозрачно, но чуждость и неподвижность мира никуда не делись.

...

Маме показалось, что приехал без предупреждения отец девочки и свалился на лавку пьяный. Точно так же падали сюда другие алкоголики, а он вот так вот мучительно прикрывал глаза от света. Мама похолодела и увидела лужицу желчи под лавочкой. Но, уговаривала себя она, муж не собирался приехать, ничего не писал. Его ноги не поместятся сюда, а сейчас хватило места даже для кота. Васька подошел к ней и стал тереться об ноги. Мама рассеянно погладила его. Нет, это дочка. Но неужели пьяная? Неужели гены отца сказались так рано?

– Что произошло?
– грозно (а на самом деле испуганно) спросила мама.

Знайка осторожно убрала руку и открыла глаза:

– Мама? Я ничего не сделала...

Нет, с облегчением увидела мама, глаза у нее растерянные, мутные, но трезвые.

– Доченька, что случилось?

– Не знаю... Голова болит. И тошнит.

– Давай сядем и пойдем домой.

– Там душно!

Девочка резко села и чуть не упала назад. Мама подхватила ее под локоть, и она опустила ноги, нащупала сланцы. Мама потрогала дочкин лоб, и тот показался ей горячим - она за доли секунды убедила себя, что лоб горячий.

– Сегодня солнце не печет. Ты что, опять гуляла без панамки?

– Угу.

– Ты что делала?

Девочка рассказала про невылупившуюся стрекозу и про старика, который оседлал Синбада. Пожаловалась, что ничего не понимает. Мама тоже ничего не поняла, подумала, что у дочки начался бред. Но взрослым нельзя ничего не понимать, и она притворилась знающей:

– Это болотные испарения. Пойдем домой.

Знайка снова поползла, цепляясь за перила, теперь вверх, а мама поддерживала ее под локоть. Дома девочка снова повалилась на кровать, мама прикрыла ее простынкой и села на стул напротив. Солнечный удар или какая-то инфекция?

– Все-таки, что случилось?

Дочка еще раз рассказала про стрекозу и старика. Мама вышла, принесла мокрый компресс и осторожно положила дочери на лоб. Та тут же скривилась, как от боли, и тряпку сбросила:

– Не-ет! Больно.

Мама раздернула занавески и открыла окно. Тиша тут же сел у проема, а Василий прыгнул на подушку (он не любил спать на подушках, проваливался в них), свернулся вокруг хозяйкиной головы и замурлыкал. За окном затявкала какая-то мелкая собачка Мама обернулась и увидела, как страдальчески дочь прижимает ладошки к глазам и как странно, беззащитно она теперь выглядит - словно ангелок в полосатом меховом нимбе.

– Закрыть окошко?

– Угу.

Мама так и сделала, закрыла окно на защелку, задернула темные занавески, включила вентилятор - и как последнее средство диагностики достала градусник. В их доме было принято мерить температуру ровно десять минут, и мама уселась ждать. Дочка оторвала ладошки от лица и снова прикрыла глаза локтем, как ее отец.

– Мама, тошнит!

Мама быстро принесла тазик.

– Не вставай. Пусть рвет сюда.

Температура оказалась совершенно нормальной, и вот тогда мама по-настоящему испугалась. Она на самом деле не знала, что это такое может быть. И было в комнате что-то еще, жуткое. Может быть, растерянность несчастного ребенка? Мама приняла решение и встала; Тиша тут же спрыгнул с подоконника и свернулся там, где только что сидела мама:

– Ты, дочура, лежи, не вставай. А я пойду позову бабушку.

– Ладно. Но, мам, это далеко...

– Я быстро.

Когда мама вышла из комнаты, и ей, и Знайке стало немного легче и свободней.

...

Голове стало тепло, кот задремал и сворачивался все плотней, тихо мурлыкая. Знайке вспоминались гнилые плоды (груши и яблоки) и болотная черная вода. Она не опускала взгляда, чтобы перед глазами не появилась горбатая мертвая стрекоза, и вместо нее видела дряблые розоватые вьюнки и ленивых шмелей. Тот, кто схватил ее за плечи, теперь словно бы сел на шею, но не требовал никуда идти. Стрекоза не должна была появиться, но Знайка чувствовала - она шевелится в голове, напрягает горб, хочет распустить мокрые крылья. Нет, крылья в ее голове сухие, твердые и острые, как бумага, и стекло, и жесть. Когда треснет кожа на лбу, стрекоза вылупится, и этого не предотвратить. Но она может схватить и унести Ваську, а он даже не просыпается! Унесет и сожрет прямо в воздухе, ведь она больше тех, что водились в каменноугольном периоде, огромная, сине-зеленая, какая-то зигзагообразная! А Васька все спит, он уже старый. Знайка не хотела, чтобы у нее начинался бред. Но теперь, когда бред уже был, пустая жуть стала менее ужасной.

Девочка мотнула головой, и ее чуть не вырвало. А Васька так и не проснулся, только свернулся еще плотнее. То жуткое, что было в комнате, приблизилось. И старик на плечах ослабил хватку. Стрекоза в голове затрещала крыльями, потянула, и оказалось, что позвоночник девочки - это стрекозиное брюшко. Стрекоза хотела вывернуть ее наизнанку и лишить опоры. Тогда приблизился Черный Монах, и девочка не осмелилась увидеть его лицо. Он склонился к ней, схватил за виски, сдавил и не дал стрекозе родиться. Повисли жесткие крылья, стрекоза снова слада маленькой, а девочка вроде бы задремала.

...

Мама вернулась очень быстро. Девочка услышала ее, тяжелые шаги бабушки и еще какой-то женский спокойный голос. Все сложилось очень удобно: не успела мама выйти за больничные ворота, как подъехал мотоцикл с коляской и высадил бабушку. С коровой и козой все получилось прекрасно, вот только после восьми километров пешком бабушкины ноги стали петь Лазаря. Подруга вручила бабушке большой пакет кроличьего пуха (бабушка предвкушала, как она сегодня вечерком сядет прясть и покажет внучке, как навивать этот пух на суровую нитку) и приказала племяннику отвезти подругу домой.

Это бабушка перехватила маму, а то бы они разминулись; мама от волнения мотоцикла не заметила, и они почти побежали в приемный покой. Там они поймали фельдшерицу Валю и утащили ее с собой.

Дома бабушка пошла отмывать руки щеткой и хозяйственным мылом, а фельдшерица подошла к окну и расположилась там. Знайка приоткрыла глаза и увидела: это тетя Валя, толстая, добрая. Говорят, у нее легкая рука. Неприятный лязг означал, что тетя Валя пришла со своим страшным железным чемоданчиком "Скорой помощи". Бабушка вошла, согревая руки (белый платок она повязала как пиратский капитан):

– Так, убери-ка котов! И выключи вентилятор.

Мама сняла Ваську с подушки. Он, не просыпаясь, свернулся на полу, а Тиша прыгнул на подоконник сам. Бабушка села на стул, посмотрела внучке зрачки и пульс, пощупала сосуды на висках. Лоб девочки показался ей ледяным. Давление оказалось чуть повышенным - но, возможно, из-за рвоты.

– Температура была?

– Тридцать шесть ровно.

– И сейчас нету.

Бабушка о чем-то пошепталась с фельдшерицей; запахло спиртом, затрещали ампулы. А бабушка невозмутимо продолжала: