Ад без жала

Девочка знала, что художником ей не бывать - ученики становились оформителями, фотографами или учителями рисования (к этому стремится Оля Волкова). Оля этого и хочет, а вот для бывшей Знайки такой путь заказан - даже отец, пьяница-оформитель с трясущимися руками, способен рисовать лучше, чем она. Девочка почти потеряла зрение на левый глаз и вместе с ним способность видеть объемы и расстояния. Хорошо - но есть же еще плоскостная живопись! Но и тут незадача - у нее совсем нетвердая рука, карандаш ползет сам собою и получается у нее всегда не то, что задумано. Но есть способность видеть и находить в красках любые оттенки цвета, да еще очень затейливое воображение. В художке теряют власть и остаются за порогом ссоры с учителями, мамина депрессия (она все два года напоминает дочке, что та оставила бабушку одну в огороде; Знайка в это время была на уроке рисунка, а когда вернулась, оказалось: она перестала быть Знайкой, потому что бабушка умерла), потери и даже любовь. Есть гипсы, есть старые предметы и множество журналов из глянцевой тяжелой бумаги, и в них - очень интересные картины и скульптуры самых разных времен. Там имеет значение твоя способность видеть мир и душу и подбирать для этого формы. Михаил Вениаминович (по-детски " Витаминыч") говорит, что ученики рождаются или живописцами, или графиками. С живописцев он не требует чрезмерной точности рисунка, а с графиков - чувствительности к оттенкам. В художке царят импрессионисты и имажинисты. Детям надо уметь видеть и выражать увиденное, а хорошей технике они научатся позже.

Никто из них, знал Витаминыч, профессиональным художником не станет, если только чудо... Но учить писать их как можно лучше необходимо. Как-то раз Михаил Вениаминович поставил натюрморт с восковыми морковками на синем фоне и добавил туда настоящий кочан капусты. Сначала его ученики отрывались - морковь отбрасывала пламенные рефлексы на синее (чего он и добивался), а капуста получилась просто загляденье - льдистая, холодная, граненая! Но тут ребята попались в ловушку. Настоящий кочан увядал, а вместе с ним жухла, зеленела и рыжела нарисованная капуста. Тускнели морковкины рефлексы, и кое у кого аппетитный натюрморт сделался похож на помойку. Тогда учитель провел занятие о том, почему нарисованные продукты выглядят тухлыми и как быстро надо писать настоящий хороший натюрморт.

Он высокий, рыжеватый, с чуть покрасневшими глазами, очень добрый и тихий. Большой фантазер.

Никто, кроме девочки, не переоделся, сидели в коричневых платьях и синих костюмчиках. А она, отсидев физкультуру на лавочке (играли в волейбол - для того, чтобы верно отбить мяч, нужно видеть двумя глазами), сунула форму и туфли в пакет, осталась в синем спортивном шерстяном костюме и смешных розовых кедах - единственных, какие ей налезли. По мнению девочки, она в них походила на гуся лапчатого. Гуси тоже так думали. Во время стометровки по стадиону ее, сверкающую розовыми подошвами, преследовала в бреющем полете целая стая гусей - отчего она очень улучшила свои до того скромные спортивные результаты. Писать в костюме и кедах куда удобнее, это уже не школа. Пишешь в форме с фартучком - и рисунки получаются детские, в рамках школьного. Только одна ученица постарше взялась выразить контраст голубой и желтоватой белизны - облаков и черемухи. Большинству было важнее правильно написать деревянный дом с фасада. Но те, кто в розовых кедах, легких путей не ищут!

Девочка выбрала не то чтобы дворик, а закоулок меж двух заборов, туда вываливались тяжелые ветви черемух и пока еще спящей сирени. Задание будет сделано, потому что будут написаны две половины разных старых домов. Здесь тень, и черемуховый цвет похож на слоновую кость. Хорошо, что сирень и черемуха недолго цветут вместе - бабушка всегда предостерегала: ставить вместе цветущие кисти нельзя, получается яд, и начинается головная боль, как от болиголова. Наверное, потому в этот закоулок никто не ходил, он зарос. Дома стали почти черными, лишь сверху пробегают узкие алюминиевые блики. Облака оттуда не видны, есть только клочок очень чистого, даже какого-то наглого неба. Зелень сирени спокойна и равномерна. Серость домов и слоновая кость черемухи дают впечатление чего-то старинного, а свежая листва - новизны. Вот на этом пейзаж и построим. Отец говорил: это дураки смотрят полминуты и потом пишут десять минут, а нормальные художники смотрят десять минут и кладут всего один мазок. Девочка-художница и, видимо, все-таки дура, и смотрела и писала минут по пятнадцать без перерыва. Потому пейзажи и натюрморты получались довольно странные.

Михаил Вениаминыч никогда не возражал против фантазий - не то что преподаватель рисунка. Более того, он умел управлять фантазиями. Года за три до этого, еще до настоящей перестройки, президент Рейган, актер, изо всех сил запугивал мир ядерной войной. Поползли слухи, что нейтронная бомба оставит все, уничтожит только людей. Что лазер из Космоса (нашего мирного Космоса!), будет охотиться на людей и боевую технику. Злющий физрук объяснял, как реагировать на сигналы воздушной тревоги и как сшить ватно-марлевую повязку, в которой нечем дышать. Дети пугали друг друга, и кое-кто даже перестал спать. А хитрый Витаминыч взял себе в помощь обычную программу для художественных школ. Сначала он провел занятие по истории искусств - об антиядерных плакатах. Демонстрация началась с произведений самых страшных и безнадежных, например, о горилле, которая нашла в пустыне человеческий череп. А закончилось карикатурой о том, как жирные капиталисты катят Землю к войне, но огромная толпа простых людей перехватывает ее и уводит к миру. Затем Михаил Вениаминыч объявил конкурс плаката. Тема: как дети могут воспрепятствовать ядерной войне. Каждый отрабатывает свою идею. Все это происходит в классе, открыто. Все в друг у друга видят. Работа продолжалась пять недель, и конкурс выиграл мальчик, чьи работы и до, и после считались скучными, ему постоянно попадало за избыток коричневого. Он нарисовал ядерную боеголовку СС-20 и целую толпу детей с инструментами. Дети ее пилили, скоблили, строгали и сверлили - всячески портили, от боеголовки уже оторвался изрядный кусок. На земле вокруг валялись металлические стружки и росли цветы. Этот плакат оценили все и решили повесить на почетное место рядом с "Шоколадницей". После этого страхи ушли в прошлое. Недаром в каждом выпуске находится кто-нибудь и дарит учителю на прощание своей рукой набросанный портрет.

Уроки на пленэре спаренные, и учитель решил, что пора вмешаться и проконтролировать. Он пошел по кругу, беседуя - поправил там, дал указание здесь и, наконец, добрался до ученицы в спортивном костюме. Ошибки у нее, само собою, были - потому что видит девочка одним глазом. Даже сейчас, несмотря на избранную цель, она не смогла добиться нужного ощущения глубины. Ее проулок уводил куда-то мимо домов и кустов, но в том месте не было ничего, кроме ядовито-бледного неба меж облаков. Учитель решил, что недостаточно глубоки тени и показал, как их углубить, чтобы задержать взгляд зрителя на пустоте между домами. Ученица сделала, но возникла еще одна проблема - пейзаж словно распался пополам и вертикально, и горизонтально. Теперь ни два дома, ни земля и небо не были связаны. Витаминыч похмыкал в сомнении, а ученица решила, что не миновать ей тройки за пленэр. Но хуже тройки оценок в художке не бывает, а потому теперь можно поэкспериментировать.

Она вспомнила вредного козла с черным крестом на спине. Но третий белый, кроме облаков и черемухи, тут был явно лишним. Тогда она набросала контуры его тем самым неопределенным серо-синим, какой бывает в тенях и на рыбьих спинках. Козел стоял, опираясь мохнатыми копытами на забор, и обгладывал куст сирени. Козла породила прозрачная тень, поэтому он получился синим, весь из лазури и ультрамарина. Лукаво косил его золотистый глаз, но и этого было мало. И девочка написала ему явно золотые рога. Козел и куст соединили дома, а рога дали яркий блик, переход от снежной белизны туч к живой белизне цветов. Учитель решил не вмешиваться и улыбнулся про себя, а девочка этого не заметила, вся ушла в работу.

Тут налетел пыльный шквал, зашевелились облака и стали стремительно темнеть. Кое-кто принялся лихорадочно замазывать нарисованные облака фиолетово-синим, превращая их в тучи, а тени - серым. Делать этого ни в коем случае нельзя - весь пейзаж придется писать по новой. Витаминыч посмотрел в небеса и сказал:

– Все, не надо портить. Урок окончен. Свет ушел.

Ученики подхватили рисунки, гуашь и акварель. Собрались в художку, ведь время еще не истекло. И тут брызнул дождь. Странно, но небо за секунду до него расчистилось и стало ослепительно ярким. В пыль упали капли - с копейку, две копейки, с пятак величиной, а потом слились. От дождя пахло пылью. Девочка запрокинула лицо и увидела, как из некоего эпицентра летят вниз тяжелые алмазные искры, яркие капли, в каждой из которых - фрагмент радуги. Такого ей ни за что не написать!

Прикрывшись кто своим листом, кто палитрой, дети гуськом побежали в художку. Учитель подобрал забытое и ушел за ними.

Когда ввалились туда, этот дождь уже кончился. Девочки хотели закончить портреты своих домов, но Витаминыч сказал - нет, свет изменился, и все придется начинать сначала, лучше это сделать в другой раз. Он велел расходиться по домам, пока не началась гроза.

Девочка размышляла над пакетом - переодеться в сухую форму или нет? Но Михаил Вениаминыч попросил:

– Останься. Сейчас пойдет дождь.

Он стоял и внимательно смотрел в окно, упершись кулаками в подоконник. За окном в самом деле сильно посерело. Идти домой было километра два-два с половиной. Пока ученица отмывала кисти, учитель начал спасение работ. Кое-что размыло. Высыхая, пейзажи покоробятся... Когда девочка присоединилась к нему, Витаминыч прикидывал, как разместить работы: если приколоть их на мольберты, размытые краски стекут, и все испортится окончательно. Вместе они присмотрели горизонтальные плоскости поровнее и прицепили пейзажи прямо к столам. Работы с замазанными облаками получились очень даже ничего - ясный свет еще не ушел, но тучи превратились в темные призраки и дали нужный контраст. Кое-кому повезло - вода размыла краски так, как нужно, так произошло и с синим козлом - его шерсть распушилась, а рога испускали настоящее сияние. Та девочка, что искала контраст облаков и черемухи, перестаралась; облака смотрелись как небесные сугробы (чем они, по сути, и являются, это не так страшно), а вот черемуха у нее цвела ядовито-лимонными и охристыми цветами. Козел хорош, но это случайность, ему просто повезло. Человек пять рисует лучше ее, но и они станут учителями рисования или оформителями. На следующем занятии, Витаминыч обещал, они будут учиться писать воду, а ей не дается даже изображение стекла... Художником ей не быть - даже таким, как отец. Но уметь видеть и зарисовывать нужно театральным режиссерам - и почему бы нет? Девочка втайне думала, что может стать искусствоведом, но тогда есть риск умереть от зависти к настоящим художникам и писателям. Хирургам тоже над уметь видеть, а у нее еще и безошибочная зрительная память - но и хирургом ей не бывать при одном-то зрячем глазе и корявых руках. Врачом? Вероятнее всего.

Михаил Вениаминыч видел, как придирчиво ученица разглядывает работы, как сокрушенно поджимает губы. Вот и дождь - сплошная стена и словно бы кидает в окно дробью. Град? Девочка в это время подумала о проволочных бичах. Живописцы вообще разговаривают немного, а уж о себе - тем более. Так что девочка удивилась, когда учитель первым заговорил с нею.

– Я делал диплом, - пожаловался он, глядя в окно.
– Писал девушку под дождем. Но мой учитель, Красильников, - Михаил Вениаминыч все еще был обижен, но именно тогда и понял, кто он есть - не художник, учитель.
– Красильников сказал, что это плагиат. Пожалел и поставил тройку.