Ад
Шрифт:
— Как? — послышалось издали.
Поддерживаемый Лианной, я тяжелой поступью подошел к Беловоду и сел на краешек кровати. На место, которое уже стало моим.
— Как? — повторил Вячеслав Архипович.
И я, обозленный тем, что разрешил слезам возобладать над собой, короткими корявыми фразами рассказал Беловоду обо всем, что произошло с нами.
— Так, так, — словно что-то утверждая, простонал профессор, когда я замолчал. — Это я виновен во всем, Роман. Я, только я. Когда вы ушли, я много, очень много размышлял над тем, что происходит вокруг. И пришел к выводу… Пришел к выводу, что именно наша лаборатория своим изобретением, верней, его испытаниями, пробудила все эти дьявольские силы. Ведь уже были намеки на
— Бросьте, Вячеслав Архипович, — попробовал я успокоить профессора. — Не берите такого в голову. Не надо фантастику к реальности припрягать. Землетрясение как землетрясение. И страшнее бывают.
— Не бывают. И это — не фантастика, Роман. Это — фантастические недальновидность и безответственность. Или же завышение своих возможностей и высокомерная спесь от их использования. Что в науке равнозначно преступлению. Что мы знаем об окружающем мире? Только то, что сами навыдумывали, подперши свои выдумки стройными теориями и формулировками, да и намалевав с их помощью так называемую картину мироздания. А эта картина не желает влезать в рамки, определенные нами! Потому что это именно мы должны быть ее тонами и полутонами, а не наоборот. Если — наоборот, то и выходит все то, что творится вокруг. Мы думали, что осуществляем эксперимент в области энергоинформационного обмена. Другие думали, что мы разрабатываем новый вид оружия… Видишь, Роман, между собой разобраться не смогли, а хотели с природой разобраться, — и Беловод горестно взмахнул рукой.
— Так можно докатиться до утверждения, что человек вообще не должен влезать в дела природы, — осторожно возразил я. — Но это мы уже проходили. Я, Вячеслав Архипович, с уважением отношусь ко всяческим религиозным пристрастиям, но давайте все-таки оставим людям — человеческое, богу — божье, а природе — естественное. Все свои ошибки должны и делать, и исправлять только мы сами. Это — не только наша обязанность, но и наша свобода. А не еще кого-то или чего-то.
— Роман, а ты никогда не думал над тем, что идея бога чисто технически является идеей конструкции самого обыкновенного предохранителя для ограничения количества — или критической массы — тех самых человеческих ошибок, о которых ты говоришь? В какой-то момент моя человеческая натура, мой научный азарт возобладал над этим предохранителем. И что же вышло? Мы вызвали созданий, про которых хоть чуть-чуть что-то знали. Я имею в виду НЛО. Но заодно с ними вызвали и силы, о которых вообще представления не имели и не имеем. Кремняков. Хотя, как мне кажется, наши предки что-то знали о них и даже более того: боролись с ними. Когда я услышал от вас про все эти инфразвуковые чудеса кремняков, то вспомнил про древние дольмены и менгиры. Есть гипотеза о том, что они являются акустическими резонаторами. Для чего же их применяли наши пращуры? Что, других хлопот не было?
— Эдак мы сейчас вообще в мистику ударимся, — мрачно заметил я.
Беловод тяжело откинулся на подушку:
— Хорошо, не будем пока спорить. Но… Но вот и Лианна про кремняков что-то знает. Она как-то чувствует их. Телепатирует, что ли. Помнишь, перед тем как вы ушли, у нее видение было? После этого она их еще несколько раз видела.
— Да, да, Михай, — шевельнулась Лианна, до этого времени внимательно слушающая нас. — Они уже давно внутри Земли живут.
— Условия для них там хорошие, — вставил Беловод.
— Ага. На поверхности им холодно. И чтобы разогреть планету, они создали нас, людей. Чтобы мы планету сверху немного раздолбили, подробили и им путь наверх высвободили. Однажды у них это уже вышло.
— Насколько я понял, — снова влез Беловод, — похоже на то, что речь идет о Венере. Там они уже живут на поверхности.
— Люди! — даже застонал я. — Вячеслав Архипович, да мы что, окончательно здесь взбесились?
То были созданиями какого-то абстрактного бога, а с недавнего времени — тупых раскаленных булыжников!.. Кого вы слушаете!..— Подожди, подожди, Роман! Все же сходится. Сам подумай: как только у человека появились искорки разума, то он только тем и занимается, что как не землю сверлит, то взрывчатку изобретает…
И он начал приводить длинный перечень доводов «за», загибая пальцы на руках и обращаясь то ко мне, то к Лианне. Казалось, тень Бабия тихонько притаилась на подоконнике и внимательно слушает своего учителя. В конце концов я понял, что изложением этих бредовых теорий Беловод пытается приглушить свою боль от гибели Дмитрия, да и меня отвлечь от этого. Такой себе реквием в пустой больнице. Кстати, почему профессора так до сих пар и не вынесли из нее?..
А Беловод говорил все тише и тише, пока в конце концов не замолк окончательно. А через минуту тихо спросил:
— Роман, у тебя спички есть?
Я удивленно посмотрел на него:
— Вы же не курите.
— Да нет, не для этого. Насколько я понял, документы, которые были у Дмитрия, сейчас находятся у тебя?
— Да.
— Их необходимо уничтожить. Желательно — сжечь. И чем скорее — тем лучше.
— Это обязательно?
Беловод вздохнул:
— Роман, ты еще не понял. Мы находимся под арестом. Тамара все-таки пошла к Мельниченку. Тот хотел было нас в другое помещение перевести, но Лианна, — Беловод, грустно улыбнувшись, посмотрел на девушку, — такую битву устроила, что ой!.. А здесь вдобавок ко всему начался тот бой между тарелками и кремняками, о котором ты рассказывал. В конце концов решил Мельниченко нас пока тут оставить. До лучших, так сказать, времен. Только охрану возле комнаты выставил.
Я вспомнил про оранжевожилетчиков, сидящих в коридоре.
— Те?! Да разве это охрана! — скривился я. — Я их за секунду в разные стороны разбросаю. Прямо сейчас. Потому что меня уже, наверное, заждались. Да и Ларису… — и, не закончив фразы, я пошел к двери.
— Подожди, — остановил меня Беловод, — сначала уничтожь, пожалуйста, документы.
Я остановился:
— А не жалко?
— В этой голове, — профессор постучал себя по лбу, — все, что надо, есть. Лазер тоже надо разбить. Выберемся из этого переплета, вместе подумаем, своевременна ли такая аппаратура… Да и вообще нужна ли она нам.
Бумаги я решил сжечь прямо на второй кровати, стоявшей под самым окном. Потому что она представляла собой древний раритет с панцирной сеткой. Я вытянул из кофра толстенную папку, которую недавно — давно? — видел в квартире Беловода и высыпал бумаги на синие облезшие пружины. Вот только спичек не было.
— Лианна, — позвал я девушку, вспомнив о портфеле Алексиевского, — а тащи-ка сюда этого кожаного монстра.
Моя боевая подруга быстрой походкой приблизилась ко мне и присела на корточки, наблюдая за тем, как я роюсь во внутренностях обшарпанного чудовища. Вот оттуда появилась кипа измятой бумаги (черновики, которые Алексиевский просил сохранить), фотоаппарат, жмут фотопленки, плоская бутылочка из-под коньяка и в конце концов с самого дна изящная, хотя и несколько обтрепанная, зажигалка. К счастью, она работала.
Приказав Лианне жечь бумаги, на что она согласилась с детской радостью, я начал перелистывать изрисованные какими-то загогулинами, по двадцать раз перечеркнутые, черновики Сергея Михайловича. Продираясь сквозь его нервный почерк и великое множество исправлений, я выдергивал из текста отдельные фразы, не замечая, что произношу их вслух.
«—Понимаешь, Огузок, — сипло говорил пьяный Капитан Дебаркадера, — ругань — это одно из средств высвобождения души из плена тела. Она, — икнул он, — исполняет ту же самую роль, что и молитва. Поэтому ты не обижайся на меня. Я же с тобой душой своей поделился, а ты ее не принял.