Ад

— Так оно же… — заскулил было Огузок.

— Цыть! — выкрикнул Капитан Дебаркадера. — Знаю, что сказать хочешь. Но душу, ее в любом виде принимать надо. На то она и душа. На то мы и люди…

…Что-то оно не то, — подумал он. — И надо же было мне такую свободу выбрать: полюбить Директрису Бакена…

…Директриса отплывала все дальше и дальше, а Капитан рубил, рубил металлические тросы игрушечным пластмассовым топором и знал, что будет делать это до скончания веков, до того времени, пока из реки не вытечет вся вода и затопленные коряги не пронзят его своими кривыми пальцами…

…Давайте сфотографируемся на память, — горько воскликнул Капитан Дебаркадера, но Огузок и Маячный Вор лишь улыбались, высунув языки (будто двойное жало обрюзгшей от старости гадюки), и двигали ими из стороны в сторону, дразнясь в черной рамке видоискателя…»

Я бросил взгляд на пол, где лежал фотоаппарат Алексиевского, а Беловод грустно покачал головой:

— Вот и Сергей… Заблудшая он душа! Любил этот мир и ненавидел себя в нем, а всем казалось, что наоборот…

Но я не слушал профессора, уставившись на грязный паркет. Фотоаппарат… Фотоаппарат! Журналистское оружие Алексиевского, которым я пользовался перед самым землетрясением!.. Когда убили Паламаренка… Но как же… Впопыхах сунув бумаги Михалыча за пояс, я схватил похожую на мыльницу коробочку, уже понимая, что хватать надо не это. Что там плел Алексиевский, после того как внезапно появился после своей «глубокой разведки» к сатанистам?.. Что-то о том, что нашел фото-мастерскую какого-то знакомого и проявил пленку… Какую пленку? Неужели ту?!

Я снова бросил фотоаппарат на пол и схватил хрустящий жмут пленки, распрямляя его и поднося к окну на свет. Надо сказать, что у меня была одна странная особенность: я почти безошибочно различал лица на негативах, и это в пору моей туманной юности давало мне возможность выиграть на спор не одну бутылку пива. Сейчас призом было не оно. А что-то намного более весомое.

Я, прищурившись, вглядывался в последний кадр, внезапно обрывающийся в пустое пространство, и видел белое лицо ненависти, упершееся в меня, прежде чем его обладатель поднял пистолет. Теперь, благодаря настырности Алексиевского, который не поленился найти фотоаппарат на месте преступления, я точно знал, кто убил мэра. И у меня было доказательство.

Вот теперь я пойду к Мельниченко и расставлю все точки над «и»! Потому что человек с негатива представлял реальную опасность, и депутат должен был это понять.

Я уже резко развернулся на месте, но бежать к майору мне не пришлось. Дверь вдруг распахнулась и, чуть не у пав от толчка в спину, в комнату влетела Лялька. Господин народный депутат застыл в дверном проеме. Однако я смотрел не на него, потому что за ним, защищенная его фигурой, выблескивала черными очками рожа Гемоновича. Убийцы Дмитрия… Убийцы Паламаренка.

День шестой

1

Это была странная ночь без ночи. Невидимое и незаходящее солнце никак не могло пробиться своими лучами к серебристым миражам потрескавшейся земли. Ненасытные слова метались по комнате-палате, не давая мне возможности заснуть. Впрочем, — спать почему-то не особо хотелось. В голове стоял тихий звон, и непонятно было, то ли это действительно звенят клетки изможденного мозга, то ли вибрируют атомы окружающего пространства от яростного желания прорваться сквозь замершее время.

А время и действительно словно замерло, застыло плотной прозрачной глыбой, в которую навсегда вмерзли наши осунувшиеся тела. И не было сил о чем-то думать, чего-то желать, или хотя бы мысленным взором попытаться ощупать сверкающую твердость этой глыбины. Не было сил для того, чтобы сделать неосторожное движение и, ударившись об эту твердость, с болью почувствовать, как она рассыпается миллионом острых, мерцающих и покрасневших от нашей крови осколков. И не было сил…

Как сказал мне Беловод, я с полчаса не приходил в сознание после того, как прыгнул на Гемоновича и получил удар арматуриной по голове от камуфляжника, стоявшего рядом с ним. Потом еще с полчаса я, сбрасывая с себя Ляльку с Лианной, висящих у меня на плечах, крушил закрытые двери. Потом минут пятнадцать просто орал, требуя отвести меня к Мельниченку, пока хриплый и потусторонний (в прямом смысле, поскольку звучал он с той стороны закрытой двери) голос не разъяснил мне, что Григорий Артемович сами утром придут к нам, а до этого все мы «немножко арестованы». После этого я упал прямо на голые пружины кровати, на которой Лианна недавно жгла документы, и уперся незрячим взглядом в белый потолок.

Лианна, всхлипывая, присела рядом, а Лялька (тоже, по-моему, всхлипывая) умостилась возле Беловода. Я не прислушивался к тому, о чем они говорили, но чувствовал, как тихий, печальный голос Вячеслава Архиповича успокаивает меня. Лианна тоже перестала дрожать. Да и Лялька, которую я видел со спины, через некоторое время выпрямилась и села уверенней. Умел все-таки Беловод людей в сознание приводить… Вот только как он сам с такой способностью да в такой переплет угодил?..

Оказалось, что первым про изобретение «Луча» узнал Паламаренко. Вернее, Вячеслав Архипович сам рассказал ему, как руководителю города, об этом. И тем самым повел себя по-житейски крайне наивно и неосмотрительно. Потому что Олег Сидорович потребовал, чтобы среди имен соавторов изобретения было указано и имя его зятя — Николая Лохова, человека довольно посредственного, хотя и имеющего некоторые административные способности. Напрямую, естественно, он этого не говорил, но при случае намекал, подкрепляя эти намеки некоторым давлением на хозяйственную деятельность научно-производственного объединения.

В это же самое время интерес к разработкам коллектива Беловода проявил и Пригожа, чисто по-торгашески предложив профинансировать исследования в обмен на информацию о них, но получил крупный поворот от ворот от… Паламаренка. А получил он его в такой резкой форме потому, что Беловод, вспомнив свой политический опыт, осуществил интересную дипломатическую интригу. А именно: назначил Лохова своим заместителем, тщательно, впрочем, дозируя для него информацию о сути изобретения, которое официально состояло в открытии нового способа передачи электроэнергии без проводов. О вторжении в энергоинформационное пространство знало ограниченное число особо доверенных лиц. Лялька с Дмитрием, кстати, в это число до последнего времени не входили.

Впрочем, размышлял я, лучше бы Беловод кричал на каждом углу именно про энергоинформатику. Никто тогда не обратил бы на него ни малейшего внимания: сумасшедших идей в наше время хватает. А вот такое конкретное дело, как возможность иметь огромную экономию средств на проводном хозяйстве, да еще во время жестокого энергетического кризиса…

В общем, дело закончилось тем, что «Лучом» заинтересовалось государство — или СБУ? — в лице неугомонного гременецкого нардепа. Как вышел Мельниченко на Беловода, достоверно известно не было (мне показалось, что здесь замаячила тень Пригожи), но он появился у него в лаборатории и безапелляционно потребовал своего ознакомления с прибором. Дело усложнялось двумя обстоятельствами. Во-первых, к тому времени Беловодом был уже изобретен знакомый мне аккумулятор. А во-вторых, работа в спецслужбах наложила определенный отпечаток на психику Григория Артемовича, и он, кажется, начал подозревать, что официальная версия изобретения прикрывает собой военные разработки. Такой поворот психики, кстати, был свойственен и некоторым работникам СМИ, пришедшим в журналистику из вышеупомянутых военных кругов.

На все требования Мельниченка Беловод резонно отвечал в том плане, что изобретение является частным «ноу-хау», и до того времени, пока не будет доказано, что оно является вдобавок и государственной тайной, никто из посторонних с ним ознакомлен не будет. На что народный депутат пообещал, что за государством задержки не будет. Но какая-то задержка, очевидно, вышла. Потому что Мельниченко на некоторое время исчез, а потом неожиданно началось давление правоохранительных органов на «Луч».

Все это Беловод выложил мне, успокоив Ляльку и старательно обходя в своем рассказе имя Дмитрия. Впрочем, в том, что в этом деле оказались задействованы профессионалы, я не сомневался еще со времен тщательного обыска в моем гостиничном номере. К тому же добавился и обыск в доме Ларисы. Искали документы, которые тогда Дмитрий все время таскал с собой и которые действительно Беловод хотел передать мне.

А потом произошли известные события, и доверие ко мне несколько пошатнулось. Что ж, обвинять в этом было некого: я очень долгое время не появлялся в Гременце. А появившись, начал посещать ненужные места и попадать там в такие же ненужные ситуации. Кроме того, бес его знает, какие изменения могли произойти в моей личной жизни за время продолжительного отсутствия…

Во всей этой истории меня несколько настораживали два момента: неумелый обыск на квартире Беловода, произведенный Айком, и похищение профессора неизвестными людьми. Хотя последние действовали довольно профессионально, но я не верил в то, что такие методы мог использовать Мельниченко… И на кого же тогда работал Айк?..