Адамант Хенны

Однако вскоре стало видно, что накатывающаяся водная громада не собирается тратить силу в бессильной ярости, смывая в Великое море жалкий мусор. Она мало-помалу теряла быстроту и напор, гребень её опускался – и вместе с ним замедлял ход дивный белоснежный корабль под странными косыми парусами, очень напоминавшими развёрнутые крылья готового взлететь лебедя. Нос корабля был выгнут подобно шее гордой птицы, навершие его украшала лебединая же голова.

Волна разглаживалась, чудесный корабль замедлял свой бег, явно намереваясь пристать к берегу.

Пёс в ногах у Миллога уже не рычал. Просто стоял, готовый биться до последнего и встретить смерть, как подобает воину – лицом, а не спиной. Волна тем временем совсем исчезла – словно и не было никогда грозного вала, мчащегося к берегу точно сам Ульмо…

Дивный корабль замедлил ход. Немного не доходя до берега, он остановился, с лёгким плеском упали якоря. Казалось, от белых парусов и бортов исходит мягкое сияние, заметное даже сейчас, ярким безоблачным утром. Лёгкая серая лодочка летела по водной глади, словно невесомая пушинка; двое гребцов на носу и на корме едва-едва шевелили длинными вёслами. Кроме них, в лодке сидели ещё двое – в легких накидках с капюшонами, защищавшими от яростного южного солнца.

Миллог слабо замычал. С каждой секундой в простой душе ховрара нарастал панический, небывалый ужас, слепой, бессмысленный, от которого люди бросаются в пропасти или закалывают себя, чтобы только избавиться от нестерпимой муки. Ноги его приросли к прибрежному песку.

Глухо рыча, пёс отступил на шаг, припадая к земле, – словно готовился к прыжку. Глаза его вспыхнули алым огнём, самым настоящим пламенем, превратившись в два пламенеющих карбункула.

Лодочка скользила к берегу – и Миллог только и мог, что бессильно следить за ней, не в силах не то что сдвинуться с места, а и просто отвести взгляд. Пот лил с него, точно дождевые капли – он стал похож на ходячего мертвеца.

Лодочка ткнулась носом в песок. Две фигуры в накидках осторожно, стараясь не замочить ног, выбрались на песок. Мужчина, немолодой, в полном расцвете сил, – и женщина, о которой менестрели сказали бы что-нибудь вроде: «Прекрасна, как сама Любовь!» Дивные золотистые волосы, казалось, хранят отблеск иного, иномирового света, иномирового блаженства, открытого лишь немногим…

Гребцы поспешно – даже слишком поспешно, на взгляд ховрара, – оттолкнули лодку. Лёгкое судёнышко стрелой полетело прочь; несколькими взмахами гребцы подогнали его к борту дивного корабля, поднялись на борт – и судно, немыслимым для парусника образом развернувшись, быстро пошло прочь, на глазах исчезнув во внезапно сгустившейся дымке. Пришельцы остались на берегу.

Женщина казалась молодой – и в то же время никто не осмелился бы назвать её юной. Мудрость веков читалась в её взоре. Мудрость бессчётных веков, боль и надежда, горе и радость. И не было смертного, которого этот взгляд оставил бы равнодушным.

Мужчина, гордый, статный, отличался пронзительным взором ясных глаз. Движения его казались быстрыми и порывистыми; и он, и его спутница не имели при себе оружия. Проходя мимо остолбеневшего Миллога, чудные пришельцы не удостоили его и взглядом – и тут в воздухе словно бы мелькнула серая молния. Пёс прыгнул, и глаза его пылали в тот миг ярче самых горячих углей.

Раздался испуганный вскрик. Бросок пса опрокинул золотоволосую странницу на землю, зубы разодрали ей плечо и вот-вот должны были сомкнуться на горле…

С гневным возгласом черноволосый мужчина, схватив пса за загривок одной рукой, легко отшвырнул его шагов на десять в сторону и сам шагнул к нему, прикрывая раненую. Белая накидка окрасилась кровью.

Пёс с рычанием вскочил. Притворившись, что хочет броситься на черноволосого, пёс вдруг резко метнулся в сторону, ужом проскользнул между мелькнувшими кулаками и вновь ринулся к женщине.

Однако та уже овладела собой и не отстранилась, твёрдо взглянув в самую глубь пылающих яростью глаз пса. Тонкая рука неожиданно потянулась погладить вздыбленную шерсть на загривке собаки. Губы шевельнулись – послышался певучий, мелодичный язык, какого никогда не доводилось слышать Миллогу.

Пёс отчаянно завизжал, совсем по-человечьи мотая головой, точно пытаясь избавиться от наваждения. Золотоволосая сказала что-то своему спутнику, тот шагнул к Миллогу.

– Это… твой… пёс? – медленно проговорил мужчина. Холодные, как сталь, глаза внезапно окатили ховрара ледяной волной.

– Н-нет… – Губы шевелились сами, без вмешательства его собственной воли. – Он… пёс… Серого…

– Кто такой Серый? – Мужчина был очень терпелив.

– Серый… рыбак… море его к нам выбросило… Десять лет назад…

Пёс отползал назад, жалобно скуля. Казалось, он плачет от пережитого унижения. Золотоволосая, по-прежнему сидя на песке и прижимая ладонь к разорванному клыками плечу, пристально, не мигая, смотрела в глаза зверя.

После слов Миллога: «Море его к нам выбросило» – черноволосый кинул быстрый взгляд на свою спутницу. Она столь же быстро, незаметно кивнула.

– Куда Серый делся потом? – продолжал спрашивать мужчина, и повелительная сила серых глаз была настолько могуча, что Миллог продолжал отвечать, уже против своего желания:

– Бросился… в море…

– А что ты делаешь здесь?

– Ищу… тело… Серого…

– В Хараде? – Мужчина насмешливо поднял брови.

– Повсюду… от самого… устья… Исены…

– Вот это да!.. – Черноволосый усмехнулся.

Внезапно женщина поднялась. Не сводя завораживающего взгляда с отползающего пса, шагнула прямо к нему, взяла обеими руками большую лобастую голову – и что-то негромко, с жалостью проговорила на том же не ведомом ховрару языке.

Пёс взвыл так, словно к его коже приложили раскалённый прут. Судорожно рванувшись в сторону, он двумя прыжками исчез в зарослях. Золотоволосая огорчённо покачала головой.

Они прошли мимо Миллога, двое пришельцев из сказки, невесть откуда взявшиеся и невесть куда направлявшиеся, идущие налегке, без припасов, без коней, без оружия… Они ушли – а сердце ховрара внезапно сладко заныло, и он, сам не зная отчего, вдруг рухнул ничком на песок и зарыдал.

Золотоволосая странница обернулась. Взгляд удивительных, зовущих, бездонных, как само принёсшее её на себе море, глаз пронзил Миллога так, что тот скорчился от непонятной сосущей боли в сердце. Ему казалось, что завеса тьмы вот-вот сомкнётся над ним – человеческие глаза не могли, не имели права смотреть на это совершенство.

Спутник златокудрой красавицы остановился и покачал головой, негромко произнеся несколько слов на их тайном музыкальном языке. Женщина согласно кивнула.

– Слушай меня! Ты и твой пёс – вы пойдёте с нами. Хватит искать утопленника. Ты его всё равно не найдёшь… а от гнева Судьбы мы тебя как-нибудь защитим.

Женщина же поднесла сложенные рупором ладони к губам. Над берегом пронёсся зов, ласковый, но в то же время и строгий.

Поджав хвост, из зарослей показался пёс. Он тащился так, словно лапы его были перебиты. Женщина удовлетворённо кивнула – и вновь что-то пропела на своём удивительном наречии. Пёс взвыл, скребя лапами по песку, затем упал на спину… но потом, отбесившись, покорно поднялся и побрёл вслед за новой повелительницей…