Адаптация

Справлялся его сиятельство не хуже Келлера. Во всяком случае, куда душевнее и без ненужных витиеватостей вроде «тяжелого времени для отечества» или «непременно понесут наказание». Те, кто в ту ночь защищал базу террористов, наказание уже понесли, а дотянуться до остальных Морозов пока не мог — так что даже не пытался сотрясать воздух, не имея на то причины.

— … устав уставом, а дело делать надо, — продолжил он. — И уж с этим, господа, вы справились, как умели. Так что про допущенные ошибки рассказывать не буду — это вам и без меня объяснят. Я вот что скажу: правильно все. — Морозов чуть возвысил голос. — Правильно, что бы там ни говорили! Армия и флот — вот главная опора для страны. И если уж жандармы с полицией не справляются, значит, опять нам порядок наводить. Я эту гадину с покойным Градовым еще с девяностых годов давил. И дальше давить буду, покуда сил хватит!

Слова звучали отрывисто и чуть неуклюже, но я почему-то не сомневался, что его сиятельство отрепетировал заранее все, вплоть до ругательств, якобы вырвавшихся от избытка чувств. Морозов будто бы невзначай прошелся по Третьему отделению и всем столичным сыскарям, зато военным чинам, даже никоим образом не касавшимся операции в Шушарах, выразил благодарность. Совершенно не изысканно и грубовато, зато так, что присутствующие в зале генералы наверняка сделали нужные выводы.

— … и только так победим. Вместе! — Морозов поднял руку и сжал пальцы в кулак. — Легко не будет, сами понимаете, но уж за будущее я спокоен. Если уж даже среди курсантов такие богатыри нашлись, то ее величество Елизавета Александровна может спать спокойно.

Я не выдержал и поморщился — уж больно нарочитой получилась… скажем, так, оговорочка. Вряд ли хоть для кого-то из присутствующих намерения Морозова были таким уж большим секретом, однако раньше он куда осторожнее выбирал выражения. А сегодня лихо переправил «высочество» на «величество», будто коронация великой княжны казалась ему лишь вопросом времени.

И ведь проглотили… Впрочем, не все. Когда я отыскал взглядом Гагарина, он явно это заметил. И тут же закатил глаза к потолку, покачал головой, заулыбался и совершенно хулиганским образом подмигнул, явно намекая, что намек главы Совета услышал, понял и вполне осознанно вертел…

Ну, допустим, на своей трости.

Так что выдержке Морозова можно было только позавидовать: он лишь на мгновение нахмурился, но в остальном вполне успешно изображал безразличие к каким-то там дурачествам. И принялся громогласно вызывать представленных к награде. Гардемарин, начиная, собственно, с младшего Гагарина, потом остальных, и только потом Камбулата, Поплавского и Корфа.

Господа офицеры получили положенные по чинам ордена, мои товарищи — старшие степени Георгиевских крестов, и уже начал было гадать, чем именно сегодня осчастливят меня, когда Морозов вдруг стремительно свернул церемонию.

— Господа курсанты — можете быть свободны, — проговорил он. — Кроме вас, Острогорский.

Опять?.. Ну ничего себе. Все интереснее и интереснее.

Судя по удивленным взглядам генералов, для них все происходящее тоже стало сюрпризом. Проняло даже старшего Гагарина: он нахмурился, перекинул трость из руки в руку и вдруг принялся сверлить меня взглядом.

Весьма, надо сказать, недобрым.

— С курсантом Острогорским, как вы понимаете, случай особый, — снова заговорил Морозов, когда мои товарищи удалились в сторону лестницы. — Потому как крест первой степени у него уже есть, а оставить без поощрения верную службу короне и отечеству мы попросту не имеем права. Полагаю, все здесь согласны, что его участие в событиях последних месяцев заслуживает внимания, а столь незаурядные способности требуют незаурядной же награды.

Вопрос, конечно же, был исключительно риторическим, однако половина генералов тут же послушно закивала. Вторая замерла в ожидании, и только Гагарин продолжал хмуриться…

Оба Гагарина. Капитан гардемаринской роты, похоже, уже знал, к чему идет дело, и все это ему… нет, не то чтобы совсем уж не нравилось, однако и восторга определенно не вызывало.

— Насколько мне известно, господин курсант поступил на десантное отделение, чтобы связать свою будущую карьеру с особой ротой, — продолжил Морозов. — И пусть ему еще совсем немного лет, этот юноша уже сейчас демонстрирует не только необычные способности, но и отвагу с воинской смекалкой, присущие гардемарину. И поэтому мы с его сиятельством Сергеем Юрьевичим посовещались…

Судя по кислой мине младшего Гагарина, его участие в этом самом совещании было исключительно номинальным. А озвученное решение наверняка принималось то ли на уровне Министерства обороны, то ли вообще в обход регламента, одной лишь волей Совета Имперской Безопасности.

— И господин капитан любезно согласился с сегодняшнего дня зачислить курсанта Острогорского в личный состав особой роты в младшем офицерском звании прапорщика! — громогласно возвестил Морозов. И продолжил уже тише. — Как вы понимаете, случай беспрецедентный, ведь в данный момент господин курсант проходит службу в рядах российского императорского флота. Так что мне остается только просить его носить знаки отличия Корпуса до того дня, когда он будет готов после третьего курса выпуститься в гардемарины уже с положенным по выслуге лет чином подпоручика.

Если бы обстановка позволяла, я бы даже присвистнул. В последний раз на моей памяти что-то подобное случалось… да, пожалуй, никогда. Практику записи всяких недорослей в полки обрубили еще при Павле Первом, и с тех пор возможность «забронировать» наследнику знатного рода теплое местечко отсутствовала — по крайней мере, официально.

А уж прапорщиков с одна тысяча восемьсот восемьдесят четвертого вообще давали исключительно в военное время.

Но для меня Морозов не поленился сделать исключение, и ради этого беспощадно продавил и обоих Гагариных, и еще неизвестно сколько министерских чинов. Ничего себе подарочек!

Тут не то что унести — еще взять попробуй… Без вреда для здоровья.

— Более того, — снова заговорил Морозов, — у меня уже лежит подписанный приказ, согласно которому курсант Острогорский сразу же после присвоения звания по двенадцатому классу будет награжден за боевые заслуги орденом святого Георгия четвертой степени!

Стоявший чуть поодаль бок о бок с Разумовским дядя гордо заулыбался и ткнул пальцем в белый крест у себя на груди. Я же его восторгов по вполне понятным причинам не разделял, и как только Морозов дал положенные по церемониалу команды «вольно» и «разойдись» — сразу же направился к младшему Гагарину.

Судя по выражению лица, тот, как и я сам, испытывал весьма широкий спектр эмоций. И отчаянно хотел то ли обнять меня, похлопывая по спине, то ли вломить пару затрещин… То ли сделать и то, и и другое — в произвольном порядке.

— А я чего?.. — произнес я одними губами. — Я сам охренел.

— Да уж, охренеешь тут… Ладно, разберемся как-нибудь. Пока походишь в почетных гардемаринах, господин прапорщик. А там уж либо эмир помрет, либо с ишаком… — Гагарин многозначительно покосился в сторону Морозова, — случится что-нибудь. А наше дело маленькое. Сказано — значит, надо выполнять.

— Постараюсь не злоупотреблять… оказанным доверием. — Я изо всех сил пытался, чтобы мои слова не прозвучали издевательски. — Через три года перед зачислением все нормативы сдам, слово дворянина.

— Можешь говорить — слово офицера. Право имеешь… Да ладно тебе, десантура. — Гагарин вдруг заулыбался и легонько хлопнул меня по плечу. — Что ни происходит — все равно ж к лучшему. Так что будем пользоваться возможностями.

— Это как? — на всякий случай уточнил я.

— А вот так. Приезжай в субботу на тренировку. Разумовскому, если что, запрос напишу, — подмигнул Гагарин. — Начальство начальством, а нам-то с тобой действительную службу нести. Вот и начнем, стало быть.