Адаптация

Воспалительный процесс обеспокоил гайто. В перспективе он мог привести к потере носителя. Однако перепрофилирование иммуноглобулинового синтеза и дополнительная стимуляция деления остеобластов должны были изменить ситуацию.

Гайто был доволен.

И носитель тоже, чему способствовал дофаминовый выброс.

Двухэтажное здание сельского управления издали казалось неповрежденным. Только черные рамы зияли провалами, да сквозь плитку проросли бархатцы и астры. Из хищных венчиков торчали псевдотычинки, поблескивающие медвяными каплями приманки. При появлении Глеба цветы закачались, словно перешептываясь. А стоило наступить на один, и прочие втянулись в подземные норы.

Внутри дома ничем не пахло. Из щелей кондиционера свешивались нити паутины. Одна из дверей была разнесена в щепки, а содержимое коморки вытащено в коридор. Валялись древние гроссбухи, собирая пыль, притаилась в углу чернильница, и желтоватый череп с подоконника пристально следил за Глебом.

– Здорово, Йорик, - поприветствовал Глеб.

Остальные кости лежали в уголке, прикрытые желтоватым тряпьем, словно спрятанные про запас. И шелест крысиных лап, раздраженное шипение лишь заставило ускорить шаг.

Ночевать в поселке было опасно.

Ночевать на болоте было еще опаснее.

И на чашах виртуальных весов лежали две кучи сопоставимого дерьма. Только это обстоятельство странным образом веселило Глеба. Появилось желание пробежаться, заорать и приставить дуло к виску. А что: раз и все, никаких мучений, никаких стремлений, никаких угрызений совести.

И врачиха невинноубиенная сниться перестанет.

Правда, она пока и не начинала. Но Глеб не сомневался: будет. Все они, паскуды, во снах являются, шагают строем, чеканят шаг. И честь отдают, будто он, Глеб, командует мертвяками.

Сзади раздался шорох, и Глеб, повернувшись, пальнул на звук. Грохот выстрела сотряс здание от фундамента до крыши, а серое вытянутое тельце кувыркнулось, поймав пулю.

Кошка. Просто кошка. Может быть и обыкновенная даже. Вот кошку жалко. Правда, стоило подойти поближе, и жалость иссякла: у кошки по загривку шел ряд шипов, а на когтях поблескивала темная смазка, наверняка ядовитая.

И жила тварь, несмотря на дыру в брюхе, дергалась, ползла к Глебову ботинку, пытаясь дотянуться лапой. На лапу Глеб наступил. А потом наступил и на голову, раздавив хрупкий череп.

У андроидов трещало иначе.

То, что виноваты именно андроиды, Глеб понял, прочитав отчет. Оказывается, тетушке его предоставили в числе прочих бумаг, но та по каким-то своим соображениям всю стопку припрятала. И наверное, права была, потому что Глебу следовало дозреть до понимания.

Он зрел помидором на подоконнике, и когда тетка попала в больничку, да там и преставилась - Глеб был готов. Отчет он перечитывал трижды, подозрительно перетряхивая канцелярские фразы, но подвоха не усмотрел. Он и раньше подозревал, что дроиды вовсе не так безобидны. И подтверждение данного факта предопределило дальнейший путь Глеба.

Форум. Разговор. Приглашение. Городской стадион и трибуна, с которой говорил человек. Нормально говорил, понятно, безо всяких там выпендрежей юридических. И Глеб четко осознал: вот слова, в которых нет ничего, кроме правды.

И когда его позвали снова, он пришел, чтобы остаться. "Черные сотни" стали новой семьей, а напарник - братом.

Глеб помнил самостоятельный выход и дрожь в коленях. В руках была бита. Дроида не гнали. Пристроились в хвост на проспекте и шли следом. Он оглядывался, оглядывался, а потом сорвался и побежал, нырнув в переулок. И напоролся на живую стену. Глебов напарник поставил андроиду подножку и добил пинком. А мастер ячейки, проверив регистрационную карту, сказал:

– Бей.

Глеб еще подумал, что не сможет и на замахе зажмурился. Бита проломила череп, и в лицо брызнуло чем-то мокрым. Группа заулюлюкала, напарник же, выбив биту, крикнул в ухо:

– Бежим!

Сзади доносился усталый вой ментовских сирен. И уже сидя в подвале, отмывшись добела, Глеб пытался понять, что чувствует.

Ничего.

– Ну, за боевое крещение! Ты, по ходу, свой человек. Нежный только больно. Ничего, пройдет. Главное, помни, что вместе мы - сила!
– напарник протянул стакан.

– Вместе мы - люди, - отозвался Глеб.

Слабость усиливалась. Глеб только и сумел, что забраться на чердак, по пути закрывая за собой двери. Узенькое оконце было забрано решеткой, а крыша выглядела целой. В углу нашелся остов старой кровати и кипа матов, видимо, перекочевавших из спортзала. Обшивка во многих местах зияла ранами, и желтоватое ватное нутро вылезало наружу. Но все лучше, чем на полу. Глеб обложил матами кровать, соорудив некое подобие хижины, и забрался внутрь. Качало. Руку дергало немилосердно. И перед глазами красные мушки заплясали.

Нужно отдохнуть. Просто отдохнуть. И поесть.

Еда проваливалась точно в пустоту. Глеб глотал, не ощущая вкуса. Запахи тоже куда-то пропали. И звуки заменились шипением. Не башка - старый телевизор.

Ничего. Справится. Полежит. Поспит. Утром проснется целеньким и здоровеньким. Наташка всегда говорила, что сон лечит.

Наташка сбежала из дому, бросила Глеба на тетку, а потом вообще умерла.

Сука!

Точно, как он раньше этого не понимал? Она во всем виновата! Она и никто другой. От удивления такой очевидностью мысли, Глеб пропорол вилкой десну.

Боль отрезвила.

Вероятно, Наташка ни при чем. Просто Глеб подыхает, вот и мерещится всякое. Например, он сам, но снятый словно бы изнутри.

Структура носителя была приятно сложна. Гайто разрастался, спускаясь по волокнам нервной ткани к жерлам сосудов и полям мышц. Он снисходил к органам, один за одним подключая их к новой системе и корректируя.