Адмирал Империи – 37

Юзефович слушал пылкую речь своего соратника и чувствовал, как к нему возвращается решимость и боевой дух. Арсений прав — нечего тут мямлить и раздумывать! У них в руках козырные карты, так надо бросать их на стол и забирать банк.

— Не волнуйся, Настасья Николаевна, — в свою очередь ответил Зиминой Карл Юзефович, ободряюще положив руку ей на плечо. Он чувствовал ее беспокойство и стремился развеять сомнения своего верного соратника. — Учений по слаженности не понадобится, мы очень быстро покончим с нашим кровным врагом. Я понимаю твою обеспокоенность и ценю твои флотоводческие способности, но Арсений Павлович прав, когда говорит, что Шереметев и его «тихоокеанцы» нам в данном раскладе не соперники.

Юзефович говорил уверенно и твердо, его слова звучали как непреложная истина. В глазах адмирала горела непоколебимая решимость, а осанка и жесты излучали силу и властность прирожденного лидера. Он привык побеждать и не сомневался в успехе предстоящей кампании. Зимина внимательно выслушала командующего, но тревога не желала покидать ее сердце. Слишком много было на кону, слишком велика цена возможной ошибки.

— Я хотела бы надеяться, что вы не ошибаетесь, — ответила она с легким поклоном, отходя в сторону. В ее тоне не было ни капли неуважения или недоверия — лишь искреннее беспокойство за исход кампании и судьбу флота.

Зимина отошла к иллюминатору и погрузилась в задумчивое созерцание космической бездны. Ее тонкий профиль четко вырисовывался на фоне мерцающих звезд, а волосы пламенели в свете люстр, словно языки неземного огня. Юзефович проводил ее внимательным взглядом, но тут же вновь повернулся к Пегову, не желая тратить время на пустые размышления. Сейчас его занимали более насущные вопросы.

— Шереметев уже труп, — самоуверенно поставил точку адмирал Карл Юзефович, подходя к Пегову. — Только еще не знает об этом…

В голосе командующего звучала неприкрытая угроза, а на губах играла хищная улыбка. Он предвкушал момент торжества над поверженным врагом, упивался грядущей победой. О, как сладко будет стереть в космическую пыль жалкий флот Шереметева. Юзефович даже зажмурился от удовольствия, представляя эту картину.

Пегов разделял кровожадный настрой командующего. Его глаза пылали жаждой битвы, а каждый мускул буквально звенел от напряжения, словно натянутая тетива. Однако была в облике вице-адмирала и некоторая обеспокоенность, какая-то смутная тревога. И эта тревога требовала прояснения.

— Но что мы будем делать после того, как накажем мерзавца и разобьем его эскадру? — спросил он, в упор глядя на Юзефовича. — Неужели вы поведете Балтийский космический флот снова в лагерь Птолемея, как тот того и просит?

Арсений Павлович не мог поверить, что его командир, так яростно обличавший интриги и предательство первого министра, вдруг покорно склонит голову перед этим ничтожеством. Не для того они затеяли всю эту бучу, чтобы в итоге вновь стать пешками в чужой игре! Или у Карла Карловича имелся какой-то иной, пока еще не озвученный план?

Юзефович понимающе усмехнулся, правильно истолковав настроение своего соратника. Его глаза лукаво блеснули, а голос зазвучал загадочно и многообещающе:

— То, что мы после победы над Шереметевым ускоренным маршем пойдем в столичную звездную систему «Новая Москва» — это сто процентов. Где сообщим радостную новость о нашей виктории первому министру и остальным. Пусть Птолемей до времени порадуется тому, что к его союзной эскадре присоединяется столь сильное подкрепление в нашем лице…

Командующий сделал эффектную паузу, наслаждаясь заинтригованными лицами подчиненных. Он умел произвести впечатление и подогреть интерес публики. Выдержав театральную паузу, Юзефович продолжил уже более серьезным и зловещим тоном:

— А затем мы атакуем корабли Птолемея Грауса, предварительно вступив в тайные отношения с адмиралом Полем Дессе! — торжественно сообщил он, обводя присутствующих победоносным взглядом.

Это заявление произвело эффект разорвавшейся бомбы. Пегов восторженно вскочил, не в силах сдержать ликования. Вот это поворот! Вот это коварство и размах! Теперь-то он окончательно уверовал в гений своего командира.

— Так-то лучше! — радостно воскликнул вице-адмирал, с восхищением глядя на Юзефовича. — Я и не сомневался в таком ответе, господин адмирал! Надо наказывать наших врагов без жалости!

В глазах адмирала Пегова плясало пламя предвкушения и мрачного торжества. Его распирало от гордости и удовлетворения. Наконец-то настал звездный час Балтийского флота! Наконец-то они утрут нос всем этим столичным интриганам и показушникам. О, Птолемей Граус еще горько пожалеет о своей глупости и беспечности! Как жалко он будет выглядеть, когда грозные батареи балтийских кораблей развернутся в его сторону. Это будет воистину сладкий миг…

Даже Зимина, погруженная в свои невеселые мысли, невольно обернулась на шум. И ее скептическое выражение лица сменилось удивлением и невольным уважением. Похоже, она недооценивала коварство и хитроумие Карла Юзефовича. Командующий определенно был способен на неординарные и дерзкие решения.

Юзефович с удовлетворением отметил произведенный эффект. Он всегда умел зажечь сердца своих офицеров, повести их за собой, заразить жаждой побед и свершений. Вот и сейчас глаза его адмиралов горели преданностью и решимостью, а лица светились предвкушением грядущих битв.

Командующий обвел соратников вдохновляющим взором полководца:

— Господа адмиралы! Нас ждут великие дела и судьбоносные свершения… Я уничтожу коалиционный флот Птолемея Грауса и лично арестую первого министра даже не из-за того, что он оскорбил меня… Нет, я брошу его в камеру за то, что он перестал служить Российской Империи и теперь служит исключительно самому себе. Его постоянная показная деятельность на благо государства — лишь прикрытие для собственного восхождения на вершину власти…

Юзефович медленно прохаживался по каюте, заложив руки за спину. Его шаги гулко отдавались в напряженной тишине. Адмиралы внимали каждому слову своего командира, боясь пропустить даже малейшую деталь. Они чувствовали, что за этим мрачным признанием кроется нечто большее, чем просто недовольство первым министром.

Пегов не выдержал затянувшейся паузы и решился озвучить терзавший его вопрос:

— Вы думаете, что Птолемей хочет свергнуть маленького императора Ивана Константиновича, а после занять его трон?! — спросил он удивленно, широко раскрыв глаза.