Адмирал Империи 45

— Ладно, хоть что-то, — махнул рукой первый министр, когда процедура была завершена и позволяя вице-адмиралу идти. — Только вот что мне с ним делать, ведь оно уже было опубликовано в прессе и практически не повлияло на мнение колонистов о мальчишке-императоре…

Размышления Птолемея прервал голос дежурного оператора:

— Господин командующий, вы просили сообщать вам немедленно, когда поступят доклады от администрации провинций…

— Да-да, помню… Говорите…

— Из одной из звёздных систем пришло сообщение о том, что три корабля с указанными идентификационными номерами обнаружены у перехода «Онега-Ладога»…

Птолемей повернулся к Агриппине Хромцовой и прокричал, что есть силы:

— Что стоите вице-адмирал?! Немедленно отправляйтесь туда! Найдите и доставьте мне императора и великую княжну!

Глава 5

Место действия: звездная система HD 60901, созвездие «Тельца».

Национальное название: «Ладога» — сектор контроля Российской Империи.

Нынешний статус: не определен…

Точка пространства: 20 миллионов километров от планеты Санкт-Петербург-3.

Дата: 21 июля 2215 года.

Линейный корабль «Юрий Долгорукий», бывший флагман 6-ой «линейной», а теперь флагман личной эскадры князя Никиты Львовича Трубецкого, вел за собой корабли прочь от дымящейся орбиты Санкт-Петербурга-3. Пространство за обзорными экранами мостика казалось бесконечной черной пеленой, погребальным саваном, накинутым на останки былых надежд и амбиций. Лишь изредка эту тьму прорезали багровые вспышки — там, вдалеке, «бело-синие» вымпелы Северного космического флота методично, с холодной беспощадностью добивали последние корабли «желто-черных» эскадр первого министра. Каждая такая вспышка словно отзывалась эхом в душе стоящего на мостике князя.

Трубецкой застыл, сгорбившись над голографической картой, где его эскадра — жалкие остатки некогда грандиозных планов — выстраивалась в походную колонну, унося его прочь от этого проклятого сектора. В голубоватом свечении карты его фигура казалась вырезанной из тени, а пальцы, затянутые в черные кожаные перчатки, нервно сжимались и разжимались, будто душили невидимого врага. Лицо князя, наполовину скрытое тенью, наполовину освещенное тусклым светом приборов, искажала гримаса, в которой ярость боролась с унижением, а гордость — с горечью поражения.

Рядом с картой, на металлической поверхности пульта, лежала Большая императорская корона — та самая, что князь буквально вырвал из рук Василькова там, на широкой мраморной лестнице центрального модуля крепости Кронштадт. Ее изящные ажурные полусферы и почти пять тысяч бриллиантов, ловящих и преломляющих свет приборов, завораживали взгляд, словно сверкающий осколок иной, недостижимой реальности. Чеканные узоры, выкованные еще на далекой, почти мифической Земле умельцами давно ушедших эпох, сейчас казались изощренной насмешкой над нынешним положением Никиты Львовича. Их замысловатые переплетения будто шептали о всех его просчетах и ошибках.

Чуть дальше на пульте покоились скипетр и держава — древние регалии власти, которые Трубецкой выторговал у контр-адмирала, полагая, что именно они станут его пропуском к трону, ключом к безграничной власти над звездными системами Российской Империи. Теперь же, глядя на эти бесполезные символы, князь чувствовал себя обманутым, как неопытный купец, купивший поддельный товар на базаре у ловкого мошенника. Васильков ускользнул, уведя с собой настоящее сокровище, а именно — этого мальчишку-императора и Таисию Константиновну, чье присутствие придавало легитимность любой власти.

— Этот проклятый Александр Иванович наверное долго смеялся надо мной, — пробормотал Трубецкой, поднося корону к глазам и медленно поворачивая ее в руках, словно пытаясь найти в игре света на гранях камней ответы на мучившие его вопросы. — Васильков знал, что все эти атрибуты сейчас бесполезны… Знал и отдал, чтобы я выглядел дураком перед всеми!

Его голос, хриплый и низкий, похожий на рычание раненого зверя, эхом отразился от металлических переборок просторной рубки, заставив дежурных у панелей управления напрячься и вжать головы в плечи. Никто не осмелился ответить — каждый на мостике знал, что князь был в том опасном настроении, когда любое слово, любой звук могли стать искрой для взрыва неконтролируемой ярости. Трубецкой с силой швырнул корону обратно на пульт, и она с глухим металлическим лязгом ударилась о скипетр, подпрыгнула и едва не задела хрупкий стеклянный экран тактической панели, стоимостью в месячное жалованье всего экипажа.

Князь провел рукой по лицу, будто стирая невидимую паутину, вытирая пот, обильно выступивший на высоком лбу, и тяжело выдохнул, словно извергая из легких ядовитый газ ненависти. Перед глазами все еще стояла унизительная картина вчерашнего дня: контр-адмирал Васильков с гордо поднятой головой и едва заметной полуулыбкой в уголках губ уводит Ивана Константиновича и великую княжну к шаттлам, а он, Никита Львович, стоит в окружении своих штурмовиков, сжимая бесполезные побрякушки, как жалкий попрошайка, и чуть ли не слюни пускает от бессильной ярости. Эта картина жгла его изнутри, как раскаленное железо.

— Господин вице-адмирал, — подал голос лейтенант с поста наблюдения, худощавый офицер с усталыми глазами и залегшими под ними тенями, свидетельствующими о бессонных ночах, — эскадра завершила отход. Мы на расстоянии двадцати миллионов километров от орбиты. Сканеры показывают, что преследования османов нет. Какие будут дальнейшие приказания?

Вице-адмирал Трубецкой медленно, словно поднимая непосильный груз, оторвал взгляд от пульта и поднял голову. Его глаза сузились, превратившись в две ледяные щели, словно он разглядывал врага сквозь прицел главного калибра своего флагманского линкора. Он шагнул к карте, движения его были скованными, как будто каждый сустав сопротивлялся, не желая подчиняться. Князь провел пальцем по голографической проекции, оставляя за собой светящийся след, отмечая координаты ближайшего межзвездного перехода.

— Курс вот на этот переход, — отрезал он, его голос был резким, как удар боевой сабли о броню. — Мы уходим из системы «Ладога» как можно быстрей. Включайте форсажное ускорение…

— Мы что, вот так уходим? — раздался молодой, но полный внутренней силы голос за его спиной, наполненный едва скрываемым презрением и вызовом.

Князь резко обернулся, чуть не задев локтем стоящего рядом оператора, который едва успел отшатнуться. Перед ним, вырастая из полутьмы рубки, стоял его сын, Никита Никитич Трубецкой — высокий и худощавый, затянутый в безукоризненно-черный мундир с серебряным шитьем, несмотря на совсем юный возраст уже с погонами капитана третьего ранга. Что ж, эскадра личная, в Адмиралтействе свои люди на ключевых постах, так что можно и своему двадцатидвухлетнему наследнику, который лишь год тому назад окончил Академию ВКС, пожаловать столь высокий чин — такова была логика Трубецкого-старшего.

Юноша скрестил руки на груди, принимая позу, полную бессознательного превосходства, глядя на отца почти с вызовом — открыто, не отводя взгляда. Его темные, зачесанные назад волосы местами спадали на высокий лоб, а в глазах, так похожих на отцовские, горел тот же неукротимый огонь, который так часто выводил князя из себя, будто зеркало, показывающее все самые неприятные черты его собственного характера. Никита младший был его слабостью и проклятием одновременно: слишком дерзкий, слишком самоуверенный, слишком похожий на него самого в молодости, но при этом — единственный наследник рода, несущий в себе все надежды и амбиции княжеской фамилии. На мостике «Юрия Долгорукого» он чувствовал себя как хозяин; его осанка, манера держать плечи, чуть прищуренный взгляд — все выдавало надменность, которую он унаследовал от отца, но довел до крайности, до совершенства.