Адмирал Нельсон
Шрифт:
В Англии буржуазная революция произошла в 1640— 1660 гг., т. е. раньше, чем в любой другой стране, кроме Голландии. Расстановка сил в революции носила весьма специфический характер. Старое дворянство почти все погибло уже к началу XVI в. в непрерывных кровавых междоусобных войнах. Новая знать формировалась в основном из буржуазных элементов и была тесно связана с интересами рынка. В революции достаточно укрепившаяся и развившаяся буржуазия выступала вместе с новым дворянством против феодальной монархии, феодального дворянства и господствовавшей церкви. В борьбе приняли участие широкие народные массы — крестьянство, ремесленники, городские низы. Накал революционной борьбы достиг такой остроты, что возглавивший гражданскую войну и потерпевший в ней поражение король Карл I был казнен. Однако, как это всегда случалось в буржуазных революциях, трудящиеся
Английская буржуазная революция середины XVII в. создала благоприятные политические условия для развития капитализма. Постепенно скапливались большие капиталы в результате нещадной эксплуатации рабочих, обезземеления крестьянства, торговли рабами и разграбления достояния народов, над которыми устанавливалось колониальное господство. В стране появилась масса свободных рабочих рук, образовался устойчивый внутренний рынок, требовавший сельскохозяйственных и промышленных товаров.
В XVIII в. в Англии совершался глубокий переворот по всем строе общественных отношений. Энгельс назвал его социальной революцией. На смену капитализму мануфактурному пришел капитализм промышленный.
До этого десятки тысяч рабочих трудились на дому, выполняя работу при помощи примитивных инструментов. Теперь спрос на их продукцию возрос, и изобретательные люди стали размышлять, как следует усовершенствовать инструменты, чтобы один человек мог производить больше товаров.
Поначалу изобретения касались в основном легкой промышленности. Появился так называемый «летучий челнок», который пропускали при помощи нижней педали, а не вручную, как раньше. Через три десятилетия была придумана простая прядильная машина, дававшая сразу 16 нитей, затем, через четыре года,— более совершенная прядильная машина. Вскоре изобрели механический ткацкий станок. Эти сложные по тем временам машины уже не мог приводить в движение один человек. В 1768 г. Джеймс Уатт построил первую большую паровую машину. Таким образом, была создана система машин, для приведения в действие которых требовалось собрать их под одной крышей. Так фабрика вытеснила мануфактуру, сельское домашнее производство. Вместо крестьянина, обрабатывавшего землю и изготовлявшего товары для владельца мануфактуры, появился промышленный рабочий, который оказался целиком зависимым от владельца фабрики.
Вскоре промышленный переворот начался в металлургии, угледобыче, на транспорте. «С помощью машины восьмилетний ребенок производил теперь больше, чем прежде двадцать взрослых мужчин. Шестьсот тысяч фабричных рабочих, из которых половина детей и больше половины лиц женского пола, исполняют работу ста пятидесяти миллионов человек» (15). Постепенно была создана техническая основа для развития современной промышленности, образовалась фабричная система, пред-пролетариат превратился в промышленный пролетариат. Отныне на исторической сцене стал действовать класс капиталистов, существовавший за счет эксплуатации наемного труда, и класс эксплуатируемого пролетариата.
Важнейшим социальным результатом промышленной революции XVIII в. было образование пролетариата.
Одновременно в английской деревне развернулось так называемое парламентское огораживание (т. е. огораживание по разрешению парламента). С 1760 по 1815 г. было огорожено не менее 3500 приходов. В результате десяткам тысяч мелких крестьян, лишившихся возможности пользоваться общинными угодьями (их разгородили, превратив в частную собственность сельских богатеев), пришлось покинуть деревни.
Непосредственные социальные последствия промышленного переворота и огораживания для английского народа были сопряжены с огромными лишениями. Английский капитализм наливался богатством и силой прежде всего за счет крови и пота английских рабочих. Молодая хищная буржуазия стремилась как можно быстрее создать и увеличить свои капиталы. На фабриках царил тюремно-каторжный режим. Власть фабриканта над рабочими не имела предела. Не только голод, но и вся
мощь государственного аппарата поддерживали этот порядок.Фабрикант сам решал, сколько часов должны работать его рабочие, и в некоторых отраслях промышленности рабочий день растягивался до 20 часов. Заработная плата еле обеспечивала рабочему полуголодное существование. Жилищные условия были ужасными. Неописуемая теснота, грязь, нищета превратили рабочие окраины городов в рассадник хронических заболеваний и эпидемий. В середине XVIII в. смертность здесь в два раза превышала рождаемость. Не лучше были условия и на производстве. Хозяева экономили на всем — на ограждении машин, на отоплении, освещении, вентиляции. В результате увечья и гибель рабочих здесь превратились в повседневное явление, дисциплину поддерживали побоями и штрафами за малейшую провинность. Больше всего страдали дети, труд которых широко использовался на фабриках. Положение наемного рабочего было намного хуже, чем жизнь прядильщика или ткача, трудившихся прежде у себя дома. В. И. Ленин характеризовал Англию эпохи промышленного переворота как страну «невероятного разорения, принижения, вымирания голодной смертью рабочих масс, алкоголизма и чудовищной нищеты и грязи в бедных кварталах городов» (16).
Доведенные до отчаяния бедняки Англии в городе и деревне время от времени поднимали восстания. Рабочие обрушивали свой гнев на машины, в которых они видели причину всех зол. Ломая машины, поджигая фабрики, они мечтали о возврате к временам, когда каждый имел свой дом и, пусть небольшую, усадьбу, когда работа была не подневольной, а жизнь не столь безысходно однообразной. Это были так называемые луддиты. Естественно, что их стихийные бунты легко подавлялись полицией и правосудием. Однако они не были напрасными — рабочий вопрос постепенно становился вопросом публичным и политическим.
Не менее часто вспыхивало и возмущение крестьян на почве продолжавшихся огораживаний. Даже Артур Юнг, агроном и публицист, ратовавший за повсеместные огораживания, должен был в 1801 г. признать: в девятнадцати из двадцати случаев огораживаний бедные терпят ущерб. Они поистине могут сказать: «Парламент, может быть, очень печется о собственности, но я знаю, что по его милости я лишился возможности жить». Об одном из восстаний крестьян в Оксфордшире в 1814 г. журнал палаты общин сообщал, что объявление об огораживании нельзя было прибить к церковной двери, так как большие толпы людей, вооруженных всем, чем только можно, угрожали расправой тому, кто пытался это сделать.
Бурный рост промышленности сопровождался расширением торговли. Промышленная и торговая буржуазия получала баснословные прибыли, хотя кое-что перепадало и земельной аристократии. Буржуазия становилась все более хищной и агрессивной. Она требовала новых, все более широких колониальных захватов, чтобы получить новые рынки для своих товаров, дополнительные сырьевые ресурсы.
Вакханалия наживы за счет зверского угнетения своего ближнего — неимущего англичанина — и ограбления, а зачастую и уничтожения жителей заморских стран, превращаемых в колонии, привела к девальвации моральных принципов и общечеловеческих ценностей в среде буржуазии и тесно связанной с ней аристократии. Разложение верхов было таким, что оно вызывало тревогу и острую критику даже со стороны людей, придерживавшихся консервативных взглядов,
Т. Карлейль, английский писатель и истории, восклицает: «Поистине, с нашим евангелием маммоны мы пришли к странным выводам! Мы говорим об обществе и все же проводим повсюду полнейшее разделение и обособление. Наша жизнь состоит не во взаимной поддержке, а, напротив, во взаимной вражде, выраженной в известных законах войны, именуемой «разумной конкуренцией» и т. п.» (17) Карлейль клеймит «тунеядствующую землевладельческую аристократию» (18). Он находит верные слова и правильный тон, когда пишет об обездоленных англичанах: «Я имею смелость думать, что со времени возникновения общества никогда еще участь безгласных, изнуренных работой миллионов людей не была так невыносима, как теперь. Не смерть, и даже не смерть от голода делает человека несчастным; мы все должны умереть… но жить в нищете и не знать, почему; работать до изнеможения и впустую; жить с изнуренным и усталым сердцем и все же быть изолированным, в сиротливом одиночестве... медленно умирать в течение всей своей жизни, оставаясь замурованным в глухой, мертвой, бесконечной несправедливости... это все невыносимо и вечно будет невыносимым для всех богом созданных людей. И мы еще удивляемся французской революции...» (19).