Адольф Гитлер. Легенда. Миф. Действительность
Шрифт:
После того как войска вермахта форсировали Березину в районе Борисова и захватили Смоленск, Гитлер 21 августа 1941 г., к ужасу военных, заявил, что по стратегическим соображениям нет необходимости штурмовать Москву до наступления зимы, как они намеревались, а вместо этого необходимо обеспечить безопасность собственных нефтяных месторождений в Румынии, захватить Крым и промышленный и угольный донецкий регион, перекрыть снабжение России нефтью с Кавказа, взять в кольцо Ленинград и добиться объединения с финнами. Он отказывается от нанесения удара на Москву, направляет группу армий «Центр» на юг и даже частично на юго-запад и приказывает захватить Украину. Рекомендации Генерального штаба он игнорирует и обвиняет его в том, что он не способен в достаточной мере оценить политические и военно-экономические проблемы. Гуде-риану приходится повернуть на юг и вместе с Рундштедтом захватить Киев, что ему, к удивлению многих военачальников, удается и позволяет не только разгромить значительные силы русских на юге, но и взять в плен около 665 тысяч человек.
После неожиданного успеха под Киевом Гитлер лишь недолгое время пользуется благосклонностью бога войны, как и предполагал Йодль еще в феврале 1940 г., оценивая решения Гитлера в ходе французской кампании. Он начинает делать ошибки, которые вскоре становятся роковыми. Адольф Хойзингер, бывший с 1940 по 1944 г. начальником оперативного отдела Генерального штаба сухопутных войск, спустя 25 лет, в отличие от генерала Блюментритта, [378] обвинял своего верховного главнокомандующего: «В августе… наступил решающий поворотный момент. Гитлер отказался от немедленного прорыва на Москву… Таким образом, был упущен последний шанс». Тем не менее маршал Георгий Жуков, занимавший в начале войны пост начальника Генерального штаба, а затем до октября 1941 г. — командующего советскими войсками в Ленинграде, придерживался мнения, что решение Гитлера было правильным. «Немецкие войска, — писал он, — были не в состоянии с ходу взять Москву в августе, как планировали некоторые немецкие генералы. В случае наступления они оказались бы в более тяжелой положении, чем в ноябре и декабре 1941 г. под Москвой… Поэтому все попытки немецких генералов… и военных историков свалить вину за поражение на Гитлера… несостоятельны». Маршал Константин Рокоссовский также утверждал, что решение Гитлера, принятое вопреки мнению Генерального штаба, было правильным с военной точки зрения: «Положение советских войск было очень сложным… И все же я считаю, что у немецких войск… не было реальных шансов на продолжение крупномасштабного наступления на Москву. Им
378
Генерал Блюментритт заявил: «…очень скоро и 2-я танковая группировка, и шедшая вслед за ней 2-я армия поняли, что этот противник заслуживает большего уважения. Сквозь него нельзя было пройти парадным маршем».
Было ли это августовское решение действительно ошибкой Гитлера, невозможно ни достоверно доказать, ни опровергнуть. Однако можно с уверенностью сказать, что он допустил ошибку (вину за которую частично несет и командование вермахта), когда исходил в планировании военных мероприятий из того заблуждения, что Красная Армия находится на грани краха и требуется всего лишь небольшой толчок. Так, в начале сентября он отдал приказ об одновременном наступлении на Москву, захвате кавказских нефтяных месторождений и блокаде Ленинграда, а 17 сентября отозвал с севера танковую группировку Хёпнера и соединения люфтваффе и, таким образом, сам противодействовал намеченному взятию Ленинграда.
Гитлер, на ногах у которого появились отеки, что дало основания Морелю назначить ему корамин и кардиазол для поддержания центра кровообращения в мозгу и дыхательных центров, а также возбуждающие средства кофеин и первитин, хотя у пациента был обнаружен быстро прогрессирующий коронарный склероз, хотел слишком многого одновременно. И все же и в этот раз он, по-видимому, оказался прав. После того как группа армий «Центр» 2 октября 1941 г. быстрыми темпами начала наступление на Москву [379] и вышла на линию Орел-Брянск — Вязьма, [380] Гитлер 7 и 10 октября 1941 г. приказал начать немедленное преследование врага всеми имеющимися силами, хотя знатоки России предупреждали его о грозящей распутице, которая поставила неразрешимые задачи перед шведским королем Карлом XII и Наполеоном I. В приказе № 37 от 10 октября 1941 г. говорилось: «После того как основная масса советских войск разбита или уничтожена на центральном театре военных действий, нет больше веских причин, заставляющих осуществлять наступление и связывать русские силы в Финляндии. Имеющихся в наличии войск и времени не хватит для того, чтобы до наступления зимы взять Мурманск или полуостров Рыбачий и перерезать Мурманскую железную дорогу в Центральной Финляндии. Таким образом, важнейшей задачей остается сохранение достигнутого, обеспечение безопасности никелевых рудников в Петсамо и подготовка всего необходимого для того, чтобы в следующем году, начиная уже с зимы, окончательно захватить Мурманск, полуостров Рыбачий и Мурманскую железную дорогу». Гитлер полагал, что еще до наступления зимы, реальных условий которой не представлял себе ни он сам, ни кто-либо другой, сможет достичь Москвы, и ему удалось убедить в правильности своего мнения советников из верховного командования. [381] Веря в то, что ему удастся одолеть и Россию в ходе молниеносной войны, он приказывает продолжать наступление, не позаботившись о каких-либо существенных подкреплениях для сухопутных войск и авиации и игнорируя тот факт, что боевой запал вермахта уже в значительной степени утрачен. Он по-прежнему не представляет себе реально «пустынных» просторов российской территории, которые ему необходимо завоевать. Как и прежде, он рассчитывает на хорошие укрепленные дороги, свежие войска, полные энтузиазма, безукоризненно работающие оружие, моторы и машины и необходимое оснащение. Он не включает в свои стратегические и оперативные планы ни пыль и грязь российских проселков, которые портят, а порой и совершенно выводят из строя оружие, ни плохое обмундирование своих войск, ни болезни, ни высокий боевой дух Красной Армии. Уже в ходе планирования похода он недооценил транспортную проблему, которая ввиду колоссальных расстояний и крайне плохого состояния дорог играла роль первостепенного оперативного фактора. Ширина колеи русских железных дорог, где паровозы топились дровами, не совпадала с колеей немецких дорог, и рельсовый путь необходимо было заменять. Оснащение российских железных дорог было примитивным и совершенно недостаточным, особенно если принять во внимание, что Гитлеру ввиду численного превосходства советских войск необходимо было как можно быстрее перебрасывать воинские части, вооружение и другие военные материалы. Авиация, базировавшаяся на берегах Атлантики, в Южной Италии и Северной Африке, понесла тяжелые потери в воздушной войне над Англией и Критом и не смогла сыграть должной роли в России.
379
2-я танковая группировка перешла в наступление уже 30 сентября 1941 г.
380
Северный фланг Восточного фронта в это время главным образом оборонялся под Волховом, а группа армий «Юг» прорывалась к Ростову.
381
Генерал-фельдмаршалу фон Бокку, который указал ему на трудности, связанные с наступлением на Москву в это время года, и порекомендовал провести зиму на укрепленных позициях, Гитлер 24.9.1941 г. заявил: «Когда я еще не был рейхсканцлером, я считал, что Генштаб похож на собаку, которую надо крепко держать на поводке, чтобы она не напала на других людей. Став рейхсканцлером, я понял что Генштаб — это вовсе не собака. Генеральный штаб всегда мешал мне делать то, что я считал необходимым. Генеральный штаб возражал против вооружения, против оккупации Рейнской области, против ввода войск в Австрию, оккупации Чехии и даже против войны с Польшей. Генеральный штаб пытался меня отговорить от наступательной политики в отношении Франции… Мне самому приходится постоянно натравливать эту собаку».
Гитлер значительно переоценивал возможности использования в русской кампании современной боевой техники, развитие которой он порой сам тормозил в отдельных областях. Это доказывает его точка зрения, высказанная в марте 1941 г., что с помощью техники, особенно танков и самолетов, он сможет, несмотря на частичную демобилизацию сухопутных войск, добиться в России того, что не удалось ни Карлу XII, ни Наполеону I. Эта роковая ошибка демонстрирует, что, несмотря на необычайно широкие познания в технической и военной области, он все же не был подлинным полководцем. И после 1941 г. он совершенно недостаточно учитывал реальные условия, хотя был знаком с ними лучше, чем большинство его советников. То обстоятельство, что он трезво оценивал обстановку лишь в тех случаях, когда она отвечала его представлениям, нельзя было считать нормальным. Все это неизбежно должно было в концеконцов привести к роковым последствиям. Уже осенью 1940 г. и особенно весной 1941 г., когда он начал принимать корамин и кардиазол, а также первитин и кофеин, было заметно, что отдельные его решения и высказывания выходят из-под контроля разума. Высказанные под влиянием лекарств и стимулирующих средств (кофеина и первитина) фантастические и гипертрофированные утверждения, которые затем в трезвом состоянии пугали даже его самого, сопровождались изданием приказов, которые вызывали буквально ужас. Так, например, в конце марта 1941 г., после стодневных размышлений и проволочек, появился приказ «о комиссарах», а в начале апреля 1941 г. — «об окончательном решении еврейского вопроса». Поскольку подобные приказы сопровождались порой логически неопровержимыми и дальновидными комментариями, почти все окружение и, в частности, военные даже не догадывались, что фюрер не всегда отдает отчет в своих действиях. Генерал-фельдмаршал Эрих Мильх, внимательно следивший за Гитлером, заявил в 1946 г.: «Ненормальность в его поведении была не настолько заметна, чтобы утверждать: этот человек… душевнобольной… Ненормальность… часто остается скрытой от масс и даже от близких людей. Я полагаю, что на этот вопрос врач ответит лучше, чем я». 30 марта 1941 г., например, Гитлер отметил в полном соответствии с мнением Генштаба, что величина российской территории сама по себе составляет особую проблему и требует концентрации собственных мероприятий, что Красная Армия располагает самым большим количеством танков в мире и очень сильной в количественном отношении авиацией, а союзники немцев не дают никакого повода для иллюзий. И в то же самое время он заявил, что обращение с пленными советскими высшими офицерами и политкомиссарами «не является предметом рассмотрения военными судами», а «с комиссарами и сотрудниками ГПУ» следует обращаться как с преступниками. [382] После того как Гитлер, который с 19 декабря 1941 г. занимал еще и пост верховного главнокомандующего, что дало повод некоторым военным позднее характеризовать его как узурпатора, остановил зимой 1941 — 42 гг. все фронты на восточном направлении, хотя войска крайне плохо были снабжены зимней одеждой, он задался вопросом, какое продолжение должна иметьвойна в 1942 г. Он сам был виноват в том, что эта война уже не укладывалась в задуманные им рамки. Он развязал на востоке идеологическую войну, которая развязала руки у русских и в декабре 1941 г. втянула в боевые действия США. Таким образом, война стала мировой, хотя это было предусмотрено лишь на последней стадии его «поэтапной программы». К этому времени он уже знал или, по крайней мере, догадывался о двух вещах. Он больше не верил в победу [383] и был убежден, что развязывание мировой войны после нападения японцев на Перл-Харбор является «всемирно-исторической ошибкой». [384] Все, что последовало за этим, было только попыткой затянуть войну и продлить свою жизнь. Однако в первую очередь его интересует вопрос, как должен действовать вермахт весной 1942 г. Если и в дальнейшем придерживаться оборонительной тактики, то вследствие его стратегии, направленной на достижение пропагандистских эффектов, у мирового общественного мнения могло сложиться впечатление (которое он и сам разделял), что операция «Барбаросса» потерпела в этой войне свою первую неудачу. 5 апреля 1942 г., когда очередной период распутицы сорвал наступление, он заявил в приказе № 41, что после завершения «зимнего сражения» немецкие войска «вновь вернули себе превосходство и свободу действий» и «должны окончательно уничтожить… все еще имеющиеся у Советов военные силы и максимально лишить их важнейших военно-экономических источников». В этой фазе войны, когда стало совершенно очевидно, что Гитлер, в отличие от Советского Союза, совершенно неправильно оценивает боеготовность своих союзников, войска которых в тот момент насчитывали 35 дивизий, [385] особенно ярко проявилось, что он не является полководцем в традиционномсмысле. Несмотря на ряд военных успехов, все четче вырисовывается образ агрессивного политика, который может осуществить свою «программу» только в наступательном плане, для чего был изобретен метод «блицкрига». Оборонительная война, которая была совершенно неизбежна вследствие растянутого на большом протяжении фронта и которую Клаузевиц даже называл самой высшей формой ведения войны, не отвечала ни планам, ни образу мыслей Гитлера. Таким образом, в 1942 г. началось новое наступление, подготовленное лично самим Гитлером, которое летом еще раз подтвердило его правоту, даже если его планы были ошибочны, с точки зрения военных академиков.
382
Тот факт, что Гитлер не отменил ни приказа «о комиссарах» ни «об окончательном решении еврейского вопроса», доказывает тем не менее, что он считал эти меры правильными.
383
Показания от 15.5.1945 г. генерал-полковника Альфреда Йодля, который ежедневно по несколько часов общался с Гитлером. Йодль сказал: «Гитлеру стало ясно: начиная с того момента, как зимой 1941 — 42 гг. разразилась
катастрофа, ни о какой победе не может идти и речи».384
Когда представитель министерства прессы в ставке фюрера Хайнц Лорец сообщил Гитлеру 8.12.1941 г. о нападении японцев на Перл-Харбор, тот заявил: «Теперь англичане потеряют Сингапур. Этого я не хотел. Мы ведем войну не с тем противником. Мы должны быть в союзе с англосаксонскими странами. Но обстоятельства вынудили нас совершить всемирно-историческую ошибку».
385
Тот факт, что Гитлер сформировал фронт на Донце и на Дону из своих неопытных союзников, буквально побудил Красную Армию к наступлению. 19.11.1942 г., когда русские прорвали позиции 3-й румынской армии северо-западнее Сталинграда и прорвали фронт на участке 4-й румынской армии к югу от города, началась катастрофа.
28 июня 1942 г. Гитлер посылает в наступление пять немецких, две румынских, одну итальянскую и одну венгерскую дивизию, разделенные на две группы армий, в восточном направлении от Изюма и Харькова. Южная группа («А») должна достигнуть нижнего течения Дона, а северная («Б») выйти на широком фронте к Волге по обе стороны от Сталинграда. Однако левый фланг вследствие мощного сопротивления русских вскоре останавливается, и ему не удается форсировать Дон. Русские особое внимание обращают на целостность фронта, маневрируют и больше не дают окружить себя, как в 1941 г. Хотя они и несут серьезные потери, но об их разгроме не может быть и речи. Поскольку Гитлер требует, чтобы наступление группы армий «А» продолжалось в направлении нефтяных месторождений Кавказа, а группу «Б» нацеливает на Сталинград, чтобы перерезать Волгу, которая была важнейшей транспортной артерией, и парализовать промышленность Сталинграда, группы армий расходятся и растягивают фронт, который теперь пролегает от Туапсе до Сталинграда и Воронежа и составляет 2000 км в длину и 750 км на оперативную глубину при общей протяженности всего Восточного фронта в 3000 км. Когда 6-я армия генерала Паулюса, усиленная дополнительными дивизиями, достигает Сталинграда, она представляет собой недостаточно защищенный с флангов узкий клин в советских оборонительных порядках. Гитлер, опасающийся в августе 1941 г. советского нападения на фланги, вновь принимает решение вопреки мнению военных, хотя на этот раз они правильно оценивают возможности и планы противника. Он упрямо верит в свое счастье, отказывается дать отдых войскам, которые уже не в состоянии взять Сталинград, и придает битве за этот город настолько символический характер, что назад дороги уже нет. 19 ноября 1942 г. разражается катастрофа: русские прорывают фронт на участке 3-й и 4-й румынских армий и смыкают клещи наступления за спиной 6-й армии в излучине Дона к западу от Сталинграда. 22 ноября русские окружают город. Просьбу Паулюса разрешить ему прорыв из окружения Гитлер отклоняет. Геринг не в состоянии выполнить свое обещание ежедневно доставлять самолетами 500 тонн грузов окруженным войскам. Попытка Манштейна прорвать кольцо окружения извне проваливается, в том числе и по причине отсутствия превосходства немецкой авиации. Гитлер, заявлявший еще в середине декабря, что если Сталинград будет потерян, то вновь завоевать его уже не удастся, впервые осознает, насколько роковой может быть стратегия престижа. Однако уже поздно. 30 января 1943 г., в день десятилетней годовщины прихода Гитлера к власти, 6-я армия капитулирует. Из 265 тысяч человек более 100 тысяч убиты, 34 тысячи ранены, 90 тысяч попадают в плен. Осенью 1944 г. Гитлер рассказывал своему отоларингологу Эрвину Гизингу: «Нельзя сказать, что наша разведка ошиблась и мы не были информированы о большом скоплении русских войск на левом берегу Волги. Нельзя также сказать, что мы были застигнуты врасплох внезапным наступлением русских или капризами погоды. Я все учел и намерен был бороться той зимой и добиться здесь решающего успеха. Но когда в декабре 1944 г. обстановка под Сталинградом ухудшилась, меня подвела авиация, хотя Геринг обещал, что может гарантировать все снабжение 6-й армии в течение по меньшей мере 6–8 недель… Вдобавок в самое критическое время под Сталинградом, когда итальянцы сверху, а румыны снизу не смогли удержать фронт, меня не было на месте, так как я был в пути на своем спецпоезде. В течение примерно 24 часов я не мог руководить сам, а когда узнал о несчастье, было уже слишком поздно». Не говоря уже о том, что бессмысленно было оправдывать таким способом свое поражение, Гитлеру уже в конце 1941 г., когда шла битва за столицу, следовало бы понять, что люфтваффе вряд ли может оказать существенное влияние на решающие операции. То, что он поверил заверениям Геринга, говорит не в его пользу, хотя генерал-фельдмаршал Альберт Кессельринг в 1945 г. уверял, что рейхсмаршал обещал Гитлеру снабжение окруженной группировки по воздуху «лишь при условии соблюдения определенных предпосылок и на протяжении короткого периода времени». И все же Гитлер не побоялся взять на себя вину за поражение под Сталинградом, после которого войскам пришлось перейти кобороне. Трудно с уверенностью сказать, разделял ли он мнение Манштейна, высказанное им спустя 20 лет, что эта битва не обязательно должна была стать решающей в войне. [386] Как бы ни оценивать значение Сталинградской битвы для второй мировой войны в целом, однако именно с этого времени дела неуклонно пошли все хуже и хуже. Даже убежденные национал-социалисты с тех пор втихомолку задавали себе вопрос, действительно ли фюрер такой гениальный полководец, за какого они его принимали.
386
Манштейн, в частности, говорит: «Русские считают битву за Сталинград решающим поворотом в войне. Англичане придают такое же значение исходу "битвы за Британию", то есть отражению немецкого воздушного наступления… в 1940 г. Американцы склонны приписывать окончательный успех союзников… своему участию в войне; Даже в Германии многие придерживаются мнения, что Сталинград был "решающей битвой"… Разумеется, Сталинград был поворотным пунктом в истории второй мировой войны, поскольку… на Волге был остановлен немецкий наступательный вал… Но какие бы тяжелые последствия ни имела потеря 6-й армии, война на востоке, а значит, и война в целом, вовсе не была еще проиграна. По-прежнему оставалась возможность добиться ничейного исхода…»
В апреле 1943 г., когда верховный главнокомандующий вскоре после своего возвращения из Винницы праздновал свой 54-й день рождения, фронт на востоке был восстановлен. Начальник Генерального штаба пытается убедить сильно постаревшего Гитлера, которого лишь с трудом удается поддерживать с помощью лекарств, что настало время сломить наступательный порыв русских и взять инициативу в свои руки. Он предлагает фюреру атаковать далеко вклинившийся в немецкий фронт выступ, образованный позициями русских войск под Курском, но Гитлер даже не в состоянии помыслить о наступлении. То, что он не был готов по рекомендации своих военных советников выровнять примыкающую с севера линию фронта, было следствием эгоистического стремления удержаться изо всех сил и таким путем продлить собственную жизнь. А то, что она придет к концу с последним днем войны, он знал лучше, чем кто бы то ни было. Во время первой мировой войны он понял, насколько легко войска при планомерном отступлении могут «покатиться» и потерять больше территории, чем было предусмотрено командованием. Он реагирует на все как утопающий, хватающийся за соломинку, и неспособен здраво рассуждать. По привычке он сначала заявляет, что план, подготовленный Генеральным штабом, не имеет шансов на успех. Однако 5 июля, к моменту начала операции «Цитадель», [387] он все же позволяет уговорить себя.
387
Детали операции «Цитадель» общеизвестны, так что подробное ее описание здесь излишне. После того как Гитлер принял решение начать наступление на Курской дуге, он заявил 15.4.1943 г. перед руководством вермахта: «Победа под Курском должна стать знамением для всего мира». Однако настроен он был все же скептически. Его опасения оправдались. Операция, начатая 5 июля одновременно с севера и юга, развивалась на юге успешно, но потерпела неудачу на севере и повлекла за собой тяжелые потери с немецкой стороны, которые не могли быть восполнены в той ситуации. К тому же часть сил пришлось отвлечь на Италию. 13 июля операция была прервана. Русские прорвали фронт на участке группы армий «Центр», но были отброшены в ходе контрнаступления и вынуждены были 4.8.1943 г. сдать Орел.
Собственное понимание военной ситуации, болезни и их влияние на личность делают Гитлера по-стариковски упрямым и мешают ему прислушаться к мнению окружающих. Основным принципом ведения войны он объявляет защиту каждого окопа. На возврат здоровья, решимости и гибкости рассчитывать уже не приходится. Его болезни уже нельзя рассматривать как временное явление и следствие самовнушения. Они становятся постоянным фактором, оказывающим все более негативное влияние. Откуда бы ни исходили всевозможные предложения, он считает их не желанием оказать помощь, а попыткой сломить его волю и ограничить власть. Результаты его все более обостряющейся недоверчивости и злобы, постоянно повторяющихся припадков ярости испытали на себе практически все видные военачальники — все главнокомандующие сухопутными войсками, начальники Генерального штаба, 11 из 18 фельдмаршалов, 21 из 37 генерал-полковников и все (за исключением Шернера) командующие группой армий «Север».
Мнение Манштейна о том, что Гитлер избегал риска в военной области, недостаточно обосновано и лишь частично соответствует действительности. [388] Его политика, приведшая к неизбежной, по мнению Буллока, войне, была полна риска. В первой фазе войны он тоже охотно шел на риск. Буллок даже утверждает: «Мне кажется… что любая победа (начиная с сентября 1939) использовалась им как основа для того, чтобы поднять ставки в следующей, еще более смелой игре». Правда, Гитлер побоялся нападать на Англию, но зато вместо этого начал операцию «Барбаросса». Как стратег он мыслил и действовал очень рискованно, но как полководец в оперативной сфере был лишен этого качества. Взяв на себя ответственность за ту или инуювоенную операцию, он слишком долго медлил с принятием решений, если они ему не нравились, и упускал при этом возможный успех. Все это еще больше усугубилось с переходом к оборонительной тактике войны. Он неделями не подпускал к себе генералов, которые настойчиво уговаривали его сдать позиции, которые уже невозможно было защищать, как, например, в 1943 г. на Донце и в 1944 г. на Днепровской дуге. Предположение Манштейна, что он в принципе опасался излишнего риска, так как не имел достаточного военного образования, представляется несостоятельным. Такие сомнения в собственной непогрешимости не были свойственны Гитлеру, который был твердо убежден, что в состоянии сделать все и даже навязать свою волю врагу. Он хорошо осознавал, что он делает и какие приказы отдает. Так, например, 2 июня 1942 г., прочитав сообщения советской прессы о боях южнее Харькова, он заявил, что русские скрывают свое поражение и не находят в себе мужества «немедленно прекратить операцию, которая уже не обещает успеха». Начиная с 1942 г. Гитлер избегал военного риска и его приказы вследствие подозрительности и неверия в собственную победу сводились к мелким вопросам на уровне полкового командира. Любой полководец и государственный деятель, руководствуясь соображениями морали, должен был бы в такой ситуации прекратить войну. Гитлер не сделал этого, так как хотел жить. Можно только предполагать, какие решения он как стратег и политический руководитель мог и должен был бы принять, поняв, что война проиграна. Мы не можем дать ответов на вопросы, не лучше ли было бы, например, перебросить на восток войска, вооружение и боеприпасы, задействованные в ходе арденнского наступления, и не стоило ли бы отказаться от немецкого наступления на озере Балатон в Венгрии, где были растрачены последние оперативные танковые резервы, которые можно было использовать впоследствии для защиты рейха.
388
Манштейн оставляет за рамками рассмотрения норвежский поход.
Во время польской кампании с 3 сентября 1939 г.:
«Специальный поезд фюрера» (рабочий и жилой вагон для Гитлера, по одному вагону с зенитными установками в голове и хвосте поезда, несколько вагонов со средствами связи, а также вагон-ресторан и спальные вагоны для штабных работников).
Отель «Казино» в Сопоте.
16 сентября 1939 г.:
Возвращение в Берлин.
Западный поход (Франция):
С 10 мая 1940 г. — «Фельзеннест» («Гнездо в скалах») в Родерте. С 4 июня 1940 г. — «Вольфсшлухт» («Волчье ущелье») в Брюли-де-Пеш. Гитлер живет в бараке, его штаб размещается в школе и доме священника. С 25 июня 1940 г. — «Танненберг» на горе Книбис в Шварцвальде. По словам секретарши Гитлера Кристы Шредер, там было «несколько маленьких сырых бункеров, в которых практически невозможно было жить».
Поход на Югославию и Грецию (апрель 1941 г.):