Adrenalin trash

— Марина, — сказала Марина.

— А, — сказал парень. — Я Костыль. Костя то есть.

— Я Леша, — сказал другой.

— Я Вова, — сказал третий.

— Очень приятно, — сказала Марина.

— Вова? — переспросил Костыль и вдруг громко засмеялся.

— Чего? — спросил Вова. На его лице, напоминавшем крепко сжатый кулак, появилась растерянная улыбка.

Заулыбался и Леша.

— Да ты Рыжий, — сказал Костыль, продолжая смеяться. — Рыжим был, Рыжим помрешь.

Леша тоже засмеялся. Засмеялся и Вова.

— На! — крикнул Мамон из машины.

Марина увидела высунувшиеся из автомобиля рукав дубленки и ладонь, на которой лежала папироса с закрученным концом.

— Давай, — сказал Костыль, принимая белую палочку. — А там, — обратился он к Марине, указав на машину, — там Мамон сидит. Повар наш.

Леша и Вова завыли и согнулись пополам.

Костыль тем временем взял папиросу в рот, прикурил и только после этого протянул Марине.

— Угощайся, — сказал он.

— Спасибо, — сказала Марина.

Она уже все поняла. Светка тоже иногда добывала немного сушеной технической культуры, чтобы посмеяться. Марина составляла ей компанию.

Она выполнила операцию со знанием дела — затягиваясь, чуть раздвинула губы, чтобы воздух смешался с дымом, глубоко затянулась и долго держала дым в себе. Вова принял косяк из ее рук.

— А ты чего это одна гуляешь? — спросил Костыль.

— Да так, — сказала Марина. Ее быстро и сильно зацепило. На душе стало светло, тихо и печально. Вдруг захотелось все рассказать, но потом стало ясно, что и без этого ее здесь поймут.

— Обидел кто? — спросил Костыль.

— Да нет, — сказала Марина. — Ну, обидели, наверное.

— Кто? — спросил Костыль, нахмурившись.

— Пиздян ему, — сказал Вова.

— Можно, — сказал Леша, улыбаясь.

— Кому? — спросил Мамон из машины, но ему никто не ответил.

— Да ладно, — сказала Марина.

Косяк сделал круг и снова попал к ней. Марина еще раз затянулась.

— А милиция? — спросила она, передавая папиросу Вове.

— Да че нам, — сказал Костыль и сплюнул. — Менты нам не кенты.

— Пиздян ментам, — сказал Вова, выдыхая дым.

— Да ты крут, как я посмотрю, — сказал Костыль и, повернувшись к Марине, спросил: — А живешь-то где?

— В Ховрино, — сказала Марина.

— Нормально, — сказал Костыль. — А сюда как попала?

— К подруге в гости зашла, — сказал Марина. — А сейчас вот домой иду.

— Далеко пешком-то, — сказал Костыль, улыбнувшись.

— Я метро жду, — сказала Марина. — Пока откроется.

— Можно тачку поймать, — сказал Леша.

— Да она сегодня знаешь сколько стоит? — спросил Костыль.

— Сколько? — спросил Леша.

— Ну ты бы сколько запросил? — спросил Костыль.

— Много, — сказал Леша.

— Вот, — сказал Костыль. — А водила и того больше попросит.

Он снова сплюнул.

— Пиздян водиле, — сказал Вова.

— Это Мамону, что ли? — спросил Леша.

Вова засмеялся.

— Чего? — крикнул Мамон из машины.

Косяк описал еще один круг и завершил его в сугробе.

— Слушай, — сказал Костыль, сплюнув. — Мы сейчас ко мне пойдем. Хочешь, с нами давай.

Марина попыталась задуматься, но из этого ничего не вышло. В голове звенело, электронная музыка вызывала сильные вибрации по всему телу. Однако, как ни странно, в этом хаосе сохранился категорический императив поведения.

— Да нет, — сказала Марина, вдруг задрожав. — Я домой пойду.

Костыль помолчал.

— Давай, короче, так, — сказал он. — Давай тебя Мамон домой отвезет. Он быстро ездит.

— Чего? — крикнул Мамон из машины.

— Да не надо, — сказала Марина.

— Да ладно, не бойся, — сказал Костыль, сплюнув, — Мы нормальные ребята. Ничего не будет.

— Так, может, она этого и боится, — сказал Вова и хихикнул.

Марина посмотрела на Вову, потом на Костыля, потом вспомнила высунувшийся из машины рукав дубленки.

«Ну и ладно», — подумала она.

— А он сам-то согласится?

— Согласится, — сказал Костыль.

— Чего? — крикнул Мамон из машины.

— Девочку сейчас домой отвезешь, — сказал Костыль, наклонившись к открытой двери.

— Это вы трахаться пойдете, а я поеду куда-то? — спросил Мамон.

— Давай, — сказал Костыль, сплюнув. — Не ори. Я прошу.

— Ну если ты. — Мамон высунулся из машины и посмотрел на Марину. Он был брит налысо. На голове его сиял длинный свежий шрам, смазанный зеленкой. — Садись, красавица.

Мамон действительно ездил быстро. И это было очень хорошо, потому что его опасные маневры хоть иногда отвлекали от запертой в машине музыки. Временами сильно хотелось выйти, но Марина боролась с этим желанием. Сердце ее билось очень часто, и за тридцать минут поездки она выкурила четыре сигареты из лежавшей на «торпеде» пачки. Момент получения от Мамона санкции на курение было единственным, когда они общались. Мамон полностью ушел в процесс управления автомобилем и ничего не говорил. Марина не знала, хорошо это или плохо. Иногда ей хотелось, чтобы Мамон положил руку ей на колено. Или сделал еще что-нибудь. Или предложил сделать. А она бы согласилась. Впрочем, все это могло быть просто результатом фармакологического действия дыма конопли, и на самом деле, конечно, ничего этого не хотелось. Хотелось домой.

Когда поездка окончилась и машина Мамона замерла на автобусной остановке напротив пруда, Марина думала, что водитель все же сделает ей какое-нибудь предложение, от которого нельзя отказаться. Или хотя бы спросит номер ее телефона. Но Мамон просто положил руки на руль и, постукивая пальцами по обернутой войлоком дуге в такт не умолкавшей музыке, молча смотрел на дорогу.

— Спасибо, — сказала Марина и, дождавшись короткого кивка, выбралась из автомобиля.

Она подождала, пока Мамон развернет свой экипаж и погонит сотню механических лошадей назад, потом дошла до пруда, немного погуляла вокруг покрытого льдом водоема, послушала последние залпы салюта и пошла домой.

Коляска

Первый день нового года — явление хорошо изученное. Конкретное его оформление для разных социальных групп может варьироваться, но эмоциональное наполнение остается константой. Впрочем, слово «наполнение» здесь смотрится неудачно, потому что для первого дня нового года характерно противоположное душевное состояние — мирное опустошение, обычно рождающееся еще в последний час минувшего праздника.

Чувство это не знакомо только детям в семьях, где сохранился древний обычай помещения подарков под новогодней елкой. Дети в этих семьях встают рано и, подхлестываемые невинным адреналином, бегут к звездному дереву — которое, в соответствии все с тем же обычаем, чаще всего устанавливается в родительской комнате — и тут же испытывают либо светлый восторг, либо столь же светлое разочарование, моментально разрешающееся жестокими слезами, но так или иначе, недостаток эмоций утром первого января не ведом начинающим людям в семьях, хранящих древние традиции.