Adrenalin trash

Президент говорил хорошо. Он стоял на улице, в красивом черном пальто, при каждом слове из его рта выплывало облачко пара, хорошо заметное в свете софитов (Марина не помнила, откуда узнала это слово). Слушать его, стоя возле стола с бокалом шампанского — бутылку открывал тоже Игорек, — было приятно. Особенно грела мысль о том, что миллионы людей сейчас тоже стоят возле стола с газированным алкоголем и слышат те же самые слова. Масштабность момента очень нравилась Марине, но все же стало скучно. Она взглянула на большие электронные часы, стоявшие в той же секции мебельной стенки, что и телевизор, но этажом выше. На экране было четыре нуля. Часы спешили. Когда Марина смотрела на жидкокристаллическое время, Президент сделал короткую паузу, а потом сказал:

— Я знаю, многие из вас сейчас поглядывают на часы.

Марина вздрогнула, а стоявший рядом Леня, почти совсем забытый ею, нервно хихикнул. Однако испуг тут же перерос в совсем другое чувство. На Марину накатила легкая и теплая волна симпатии к человеку в телевизоре, который никогда ее не видел, но все же так много о ней знает. Он говорил еще что-то, но Марина уже не слушала. Мысли ее готовы были принять самый вольный характер, но тут показали куранты, Светка, широко улыбаясь — так, что стал виден фарфоровый зуб, — потянулась своим бокалом к Марининому, Игорек перехватил ее движение точно над тарелкой с красной рыбой, слева в поле зрения вползла Лёнина рука, и Марине не оставалось ничего другого, кроме как тоже вытянуть вперед руку и произнести три соответствующих случаю слова, прислушиваясь к разгоравшейся за окном канонаде.

Праздновали у Светки дома. Сначала, правда, планировалась поездка на дачу. Намечалось настоящее приключение — дача не отапливалась, поэтому собирались много пить и брать с собой теплые одеяла. Но потом произошла рокировка. Светкины родители решили вспомнить студенческую молодость и сами собрались на дачу, оставив дочери квартиру — Сашка, брат, уже преодолел критическую возрастную планку и гулял с друзьями. Марина немного расстроилась, потому что впервые собиралась отмечать главный праздник не дома. Светка утешила ее тем, что пить все равно будут много, а померзнуть при желании можно и на балконе.

— Я тебе одеяло выдам, — говорила она, разделывая мертвую курицу. — И раскладушку. Если вы в нее вдвоем влезете.

Марина сама не ожидала, что окажется вдруг лучшей Светкиной подругой, но этому неожиданному счастью помогло непредсказуемое несчастье. Рита, главная Маринина соперница, каким-то образом отыскала координаты Костика и вступила с ним в связь, навсегда опорочившую ее в зеленых Светкиных глазах.

— Как только умудрилась, — говорила Светка, кроша крабовые палочки ножиком и пересыпая свою речь матерными ругательствами. — Ладно, если что, я ей стоматологию покажу.

Были, конечно, и другие претендентки, но, во-первых, они собирались веселиться в общежитии, а во-вторых, Светка считала, что в данной ситуации число четыре является идеальным.

— Комнаты всего две, — говорила она, протирая бокалы. — А для групповухи я еще не созрела.

Последние три дня года ходили по магазинам, расходуя добытые у метро деньги на продукты питания и алкогольные напитки. Тридцатого Светка еще купила в подарок Игорьку красивый многоразовый презерватив с рогатой головкой, а потом сидели в кофейне, отчего все стало совсем похоже на недавнюю прогулку с Леней, и в душе Марины возник легкий гомосексуальный привкус.

— Я вот больше всего люблю время перед Новым годом, — говорила Светка, открывая первую за вечер бутылку пива. — Как-то так хорошо делается всегда.

Прошли первые шестьдесят минут нового года. Ведущий по телевизору, ненадолго прервав череду певцов и непостижимым образом сумевший перекричать даже непрерывно хохотавшего Игорька — все-таки травма явно поколебала его психику, — объявил, что стрелки часов подошли к двенадцати уже в Калининграде. Сообщение должно было вызвать то же чувство глобальности, которое Марина испытывала час назад, но почему-то не вызвало. Наверное, Марина слишком много пила и мало ела — аппетит ее по-прежнему оставался очень скромным. Из-за этого даже пару раз ругались со Светкой на рынках, когда подруга просила совета по меню, а Марина, в силу отсутствия серьезных пищевых эмоций, никак не могла сказать ничего толкового.

За окном снова и снова раздавались звуки праздничной перестрелки, будившие в душе ностальгию и мешавшие сосредоточиться на Лёне, который время от времени наклонялся к самому уху и делал какие-то короткие, но вроде бы остроумные замечания. Марина не могла их толком оценить — так только, хихикала из вежливости, — потому что постоянно погружалась в воспоминания о восемнадцати предыдущих праздниках. Некоторые из них она, разумеется, помнила плохо или не помнила совсем, но тем не менее какие-то детали, общие для всех или хотя бы нескольких из них, вспоминались очень ярко, так, что становилось немного грустно.

Центром этих воспоминаний служила елка. Марина подумала о том, что ее вообще принято считать осью праздника, хотя это и не совсем верно. Конечно, элементарная частица леса занимала центральное положение на какой-нибудь районной площади или в фойе подготовленного к утреннику Дворца пионеров. Но в квартирах, которые аккумулируют в себе большую часть праздника, елка обычно помещалась в углу, не рассчитывая ни на время, уходящее на готовку праздничной еды, ни на внимание, уделяемое телевизору. Впрочем, все это было не важно. Насчет елки Марина особо не задумывалась, повспоминала чуть-чуть, между вторым бокалом шампанского и первой рюмкой водки, старого Деда Мороза с приделанным к ногам замочком, которого она каждый год цепляла на видном месте так высоко, как могла достать. Дед Мороз рос в глазах окружающих по мере того, как росла Марина, и в прошлом году добрался до верхнего яруса веток, достигнув предела карьеры. Марина даже подумала о том, что в этом движении Деда Мороза была зашифрована необходимость проведения следующего праздника на стороне, но эта красивая, приятная мысль, которую хотелось посмаковать, была прервана Игорьком — он вдруг, словно жених по команде «горько», навалился на Светку и локтем свалил на пол бутылку шампанского. Пришлось вместе со Светкой бежать в туалет за тряпкой и веником.

Когда липкая лужа и осколки были убраны, выпили еще водки, а потом Марина налила себе полный стакан кока-колы и выпила его, не отрываясь, в несколько больших глотков. Леня за это время успел потрогать ее ягодицы и поцеловать шею. Марина чуть не поперхнулась и вспомнила еще одну важную деталь детских праздников — советский лимонад. Тогда, давно, лимонада все время не хватало, по большей части его заменяли компот и морс, и только на Новый год или день рождения можно было толком попить сладкий советский напиток, в котором были настоящий сахар и только натуральные ингредиенты. Марина всегда потребляла его в больших количествах, все время просила папу налить полный стакан, потом совала внутрь нос, так, что, пока пила, еще и слушала собственное сопение. Потом болел живот, а под кожей накапливался жир, готовясь портить нежное девичье будущее. Марина подумала, что это делает советский лимонад похожим на какого-нибудь клеща или тропического паразита, незаметно откладывающего под кожу яйца или икру. Впрочем, такую некрасивую мысль она не стала думать долго — так, только отметила.

Избавив стакан от насыщенной углекислотой начинки, она повернулась к Лёне и поцеловала его в перемазанные жиром губы.

Канонада за окном напомнила позапрошлый Новый год. Тогда случилось одно из самых крупных семейных приключений. Пьяный папа — Марина подумала, что самым настоящим новогодним чудом было изменение их с мамой отношения к пьяному папе, которого обычно начинали ненавидеть и презирать уже после первой стопки водки, а в Новый год после той же дозы проникались к нему самыми теплыми чувствами, — так вот, когда уже многое было съедено и выпито и даже телевизор понемногу выдыхался, словно забытый бокал с шампанским, пьяный папа предложил идти на прогулку. Это было стандартом, никто, в общем-то, не удивился, но потом, уже стоя в прихожей и дожидаясь, пока мама победит молнии сапог, папа предложил взять с собой Монтеня. Идея понравилась всем, даже коту, который, забравшись на широкую папину спину, заметно нервничал, крутил хвостом, но все же был очевидно доволен. Они вышли на улицу, пустили Монтеня бегать по сугробам, а сами стояли возле подъезда, прислушиваясь к обычному праздничному шуму и плохо понимая, что они здесь делают. Тем временем из подъезда вышли ребята с седьмого этажа — один из них учился в параллельном классе и сильно нравился Марине, — и папа попросил у них петарды, чтобы украсить праздничное стояние. Ребята дали папе несколько пиротехнических изделий и ушли. Папа довольно легко справился с механикой китайских фейерверков и внес посильный вклад в катившийся по планете пороховой грохот. Взрывы произвели ужасное впечатление на Монтеня. После первого он как-то сжался, а после второго с громким и по настоящему страшным криком бросился к Марине и заскочил ей на спину, глубоко запустив когти в плечи и сильно поцарапав кожу даже через пальто. И еще неделю после этого Монтень почти ничего не ел и гадил по углам.

Телевизор выключать не стали, просто заткнули рты, излучавшие песни о главном, кнопкой MUTE, и теперь на голубом экране висела молчаливая бирка, красным цветом рифмовавшаяся с елочной гирляндой. Светка сунула в музыкальный центр диск, и по комнате поплыл иностранный голос неизвестного Марине певца, эскортируемый грустными электронными звуками.

Собирались танцевать, но до этого так и не дошло. Светка долго смеялась и говорила, что все это сильно похоже на девятый класс. Игорек смеялся вместе с ней, а Марина, сидя на диване, думала о том, что они со Светкой, если задуматься, ходили в разные девятые классы. Иногда над ней нависал Леня, и приходилось с ним целоваться.