Адское Воинство

— Чтобы скрыть какой-то изъян, — сказал Данглар. — Скажем, прыщ. Или дьявольскую метку.

— Это мне все равно.

— Кто видит Адское Воинство, комиссар, не может быть благостным и светлым. Это всегда темное, вредоносное существо. Помните об этом, комиссар, даже когда купаетесь в ее лучах.

Не отвечая, Адамберг в очередной раз вынул из кармана бумажную салфетку.

— Что это? — спросил Данглар.

— Тут одно слово, которое мне ничего не говорит. «Машина».

— Кто его написал?

— Я сам, Данглар.

Кромс покачал головой, словно ему было все понятно.

XXIII

Лина провела Адамберга в большую комнату, где его ждали трое мужчин, стоявших по одну сторону длинного стола и настороженно смотревших на него. Комиссар попросил Данглара пойти с ним, чтобы майор убедился: золотые лучи действительно существуют. Он сразу определил, кто из троих Мартен, средний брат, которого заставили съесть тухлятину, накопившуюся в ножке стола. Мартен был длинный, тощий и смуглый парень, похожий на сухую ветку. А это старший, Ипполит, блондин лет сорока, его широкое лицо напоминало лицо Лины, но от этого лица не исходило сияние. Ипполит был высокий, очень крепкого сложения; он протянул Адамбергу большую деформированную руку. Третий брат, переместившись на конец стола, боязливо смотрел, как они приближаются. Он был похож на Мартена, такой же чернявый и худой, только сложен более пропорционально, и стоял, скрестив руки на впалом животе, как будто хотел защитить это уязвимое место. Это был самый младший, Антонен, «сделанный из глины». На вид лет тридцать пять, беспокойные глаза кажутся слишком большими для узкого изможденного лица. В углу комнаты, почти незаметная в своем кресле, сидела мать, которая лишь слегка кивнула Адамбергу и Данглару в знак приветствия. Сейчас на ней была не блузка в цветочек, а старая серая кофточка с длинными рукавами.

— Если бы пришел Эмери, мы бы его не впустили, — объяснил Мартен, который своими быстрыми, резкими движениями напоминал большого кузнечика. — Но вы — другое дело. Мы ждали вас к аперитиву.

— Очень славно с вашей стороны, — сказал Данглар.

— Да, мы славные ребята, — согласился Ипполит, самый спокойный из братьев, расставляя стаканы на столе. — Кто из вас Адамберг?

— Я, — ответил Адамберг, усаживаясь на ветхий стул, ножки которого были для надежности обвязаны веревкой. — А это мой помощник, майор Данглар.

Позже он заметил, что все стулья были обвязаны веревкой — наверно, в семье опасались, что под Антоненом развалится стул и он упадет. Очевидно, с той же целью дверные рамы изнутри обили резиновыми валиками. Большой, скупо обставленный дом вызывал ощущение бедности, кое-где отвалились куски штукатурки, у мебели отклеилась фанеровка, из-под дверей тянуло сквозняком, стены были почти голые. В комнате слышалось какое-то непрерывное потрескивание, и Адамберг машинально поднес палец к уху, подумав, что у него опять начался шум в ушах, который так мучил его раньше. Мартен бросился к закрытой плетеной корзинке.

— Я их вынесу во двор, — сказал он. — С непривычки они очень раздражают.

— Это сверчки, — тихо пояснила Лина. — Их там штук тридцать.

— И Мартен правда собирается съесть их сегодня вечером?

— Китайцы их едят, — сказал Ипполит, — а китайцы всегда были намного хитрее нас. Сегодня Мартен запечет их в тесте, с мясным фаршем, яйцом и петрушкой. Но мне больше нравится, когда он кладет их в пирожки.

— Мясо сверчков укрепляет глину, — добавил Антонен. — Солнечный свет тоже, но тут есть риск пересыхания.

— Да, Эмери говорил мне об этом. И давно у вас эти проблемы с глиной?

— С шести лет.

— Страдают только мышцы или нервы и сухожилия тоже?

— Нет, у меня затронуты только отдельные участки костей, но мышцы, которые крепятся к этим глиняным участкам, функционируют не в полную силу. Поэтому я ослаблен физически.

— Понимаю.

Ипполит откупорил бутылку портвейна и разлил вино по простым стаканам, то ли потускневшим от времени, то ли плохо вымытым. Один стакан он подал матери, которая так и сидела в своем углу.

— Ос менемерв отэ тедйорп, — сказал он, улыбнувшись от уха до уха.

— Со временем пройдет, — перевела Лина.

— Как вы это делаете? — поинтересовался Данглар. — Переставляете буквы в словах?

— Просто надо мысленно прочесть слово задом наперед. Как ваши имя и фамилия?

— Адриен Данглар.

— Неирда Ралгнад. Звучит красиво. Ралгнад. Видите, это совсем не трудно.

Впервые Данглар столкнулся с интеллектом более мощным, чем его собственный, или, во всяком случае, несоизмеримо более развитым в какой-то одной области. Майор был повержен и впал в уныние, правда ненадолго. Дар Ипполита словно бы зачеркивал его традиционную культуру, которая теперь казалась ему выдохшейся, омертвевшей. Он залпом выпил портвейн. Вино было с резким вкусом, явно из самых дешевых.

— Чего вы ждете от нас, комиссар? — спросил Ипполит со своей широкой улыбкой. В этой приветливой, даже веселой улыбке было, как ни странно, что-то жутковатое. Возможно, просто потому, что у Ипполита до сих пор сохранилось несколько молочных зубов и из-за этого клыки выглядели длиннее обычного. — Чтобы мы сказали, где каждый из нас был в тот вечер, когда убили Эрбье? Кстати, какого числа это случилось?

— Двадцать седьмого июня.

— В котором часу?

— Точно неизвестно, тело нашли гораздо позже. Соседи видели, как он уехал в шесть вечера. От его дома до часовни ехать минут пятнадцать. Последние тридцать метров ему пришлось идти пешком и катить свой мопед. Убийца ждал его в часовне, значит преступление произошло примерно в четверть седьмого. И мне действительно нужно знать, где вы были в это время.

Три брата и сестра переглянулись с таким видом, будто им задали идиотский вопрос.

— А что это даст? — спросил Мартен. — Предположим, мы вам соврем, и как вы тогда поступите?

— Если вы мне соврете, я буду считать вас подозреваемыми. Это неизбежно.

— А как вы узнаете, что мы соврали?

— Я же легавый, я каждый день сталкиваюсь с ложью. Волей-неволей приходится ее распознавать, и с годами начинаешь это делать легко и быстро.

— И как вы распознаете ложь?

— По выражению глаз, по частому морганию, по напряженным движениям, по звенящему голосу, по торопливой речи. В общем, это как если бы человек вместо нормальной походки вдруг стал прихрамывать.

— Например, если я не смотрю вам прямо в глаза, это значит, что я вру? — поинтересовался Ипполит.

— Или наоборот, — улыбнулся Адамберг. — Двадцать седьмого июля был вторник. Антонен, мне бы хотелось начать с вас.

— Ладно, — сказал молодой человек, плотнее скрестив руки на животе. — Я почти не выхожу из дому. Потому что мне опасно ходить по улице, вот что я имею в виду. Я работаю дома, в Сети, на несколько сайтов, которые продают подержанные вещи и антиквариат. Не очень-то выгодная работа, но все же работа. Во вторник я никогда не выхожу на улицу, потому что по вторникам у нас рынок и на улицах толкотня до самого вечера.

— Он не выходил во вторник, — резко сказал Ипполит, наполняя единственный опустевший стакан на столе — стакан Данглара. — И я тоже. Есв иледис амод, отэ ончот.

— Он говорит, все сидели дома, это точно, — перевела Лина. — Но ты ошибаешься, Иппо. Я допоздна оставалась в конторе, заканчивала одно досье. Мы готовили материалы для апелляции, которые надо было сдать тридцатого июня. Я вернулась, чтобы приготовить ужин. А после обеда ко мне заходил Мартен, приносил мед. При нем были корзинки.