Афёра

— Так, может быть, услуга, которую Иваненко оказал Пашиной любовнице, и послужила причиной их конфликта?

— А что, есть основания это предполагать?

— Да, — задумчиво, взвешивая «за» и «против», произнёс Макаров, — свидетели этого конфликта утверждают, что они не раз упоминали, ссорясь, какую-то женщину.

— Похоже, это заслуживает внимания, — после небольшой паузы сказал Воронцов.

— А потом, уже после гибели Гостенина, Иваненко сидел в баре со своим телохранителем из местных — помните, здоровый парень, похожий на кавказца, — и сказал тому, что мальчик перешёл все рамки, пришлось проститься с ним навсегда, — Алексей почувствовал, что все ставшие ему за последнее время известными факты сложились наконец в чёткую, целостную систему.

— Когда, в какое время он это сказал? — уточнил Воронцов.

— Хозяин бара (он в это время подходил к столу, где сидели Красавчик и его телохранитель) утверждает, что это было около часа ночи, то есть примерно через час после того, как Иваненко, рассчитавшись за совместный ужин, выбежал вслед за Пашей из ресторана на набережной.

— Примерно через час после установленного экспертизой времени гибели Гостенина?

— Да.

Воронцов снова помолчал.

—А Красавчика мы, кстати, до сих пор так и не нашли, — сказал он немного погодя. — Может, чувствовал, что будут искать в связи с убийством, и на всякий случай временно «лёг на дно»? Его поездка во Львов вместо Питера…

— Нет, тут другое, — перебил Макаров, вспомнив, что до сих пор не рассказал начальнику о своей поездке в Калининград. — Я думаю, вернее, почти уверен, что он мёртв…

— Что?! — почти воскликнул Воронцов.

— Я думаю, он мёртв, его убили в поезде, в ночь с тринадцатого на четырнадцатое… — И Макаров кратко рассказал полковнику о том, что узнал накануне.

Воронцов обычно прямо по ходу процесса изложения сопоставлял и анализировал факты, причём делал это быстро. Судя по следующему вопросу, выводы из всего сказанного были сделаны такие же, к каким пришёл в своё время Алексей.

— Думаешь, его убили сообщники по этой афёре с ожерельем? — спросил полковник.

— Пока этого окончательно утверждать нельзя — врагов у него и без того достаточно, — сказал Алексей, — но, может быть, завтра, после того, как полковник Сычёв свяжется с таможенниками, можно будет сказать определённее.

— Я этот вопрос тоже беру под контроль, — сказал Воронцов. — Если надо будет, подключу ребят из местного уголовного розыска. Ты дальше что собираешься предпринять? Какие твои планы?

— Сначала — спать, — пошутил Макаров. — А завтра пощупаю фотографа и его связи, попробую найти курортного телохранителя Красавчика… Кстати, в начале разговора вы обмолвились, что есть ещё какие-то новости для меня, помимо того, что удалось узнать из разговора с Элиной…

— Да, есть кое-что; просто в свете того, что ты рассказал, это отошло на второй план… Новость касается опять же ожерелья: мы запросили музей в Янтарном. Администрация подтвердила, что ожерелье и некоторые другие дорогостоящие, редкие экспонаты, в целях получения дополнительных средств на содержание экспозиции, иногда даются (на это есть специальное разрешение вышестоящего начальства) в краткосрочную, на день-два, аренду местным фотографам. И пока никаких неприятных инцидентов с дорогими вещами не происходило… Ты понимаешь, о чем я? В розыск по поводу пропажи ожерелья никто никогда не подавал, — пояснил на всякий случай свою мысль Воронцов. — А в день, когда таможенники отобрали украшение у Элины, оно, согласно документам, находилось в аренде у фотографа

— Как его фамилия? — зацепился Макаров.

— Чья? — не понял вопроса Воронцов.

— Как фамилия фотографа, бравшего его на тот день в аренду?

— Не помню, сейчас не могу сказать. Но она у нас есть.

— А не может быть второго такого же ожерелья? Двойника? Что говорят музейные работники?

— Нет, другого такого быть не может. Этот вариант исключён: редкое сочетание янтаря, и потом, работа — вот что самое главное. Да ты же и сам, кажется, про это говорил?

— Проверил себя на всякий случай, — сказал Алексей, вспомнив пляжного фотографа — А в ночь с тринадцатого на четырнадцатое августа этого года ожерелье было в музее? — задал он Воронцову давно уже крутившийся на языке вопрос. — В ту ночь, когда был убит Красавчик?

42

Алексею показалось, что он едва успел заснуть.

Ему часто снилось такое после напряжённых, богатых впечатлениями дней — таких, каким был этот, закончившийся в четвёртом часу утра. Это был полусон-полуявь, когда он одновременно видел себя, спящего, со стороны и в то же время блуждал по улицам какого-то до боли знакомого ему города — знакомого, родного, но названия которого он почему-то не знал. Всякий раз Макаров, попадая во сне в этот город, где помнил и знал каждый дом, каждую улицу, искал в нем дома то давних друзей, которых не видел с детства, то бабушки и деда, которых давно уже нет на свете, то школьных учителей, которых помнил во сне очень хорошо, как не помнил уже, конечно, когда просыпался. После того, как сон повторился несколько раз, Макаров задумался: не вещий ли это сон? И что он может означать, что пророчит?.. Ответа на эти вопросы у него, естественно, не было, а сон продолжал между тем приходить, знакомые образы являлись перед ним вновь и вновь.

Особенностью этого удивительного сновидения было ещё то, что во время него Алексей спал необыкновенно чутко. Дома он слышал в такие моменты даже ровное дыхание спящей рядом жены, все ночные звуки и шорохи даже в поздний час не засыпающей московской улицы. И прерывался, уходил вещий сон так же внезапно и каждый раз в то мгновение, когда Алексей напряжённо ждал какого-то важного продолжения, таившего, как казалось, ответы на все интересовавшие его вопросы.

И в этот раз сон прервался неожиданно. Во сне Алексей видел, как он входит в какой-то чистенький небольшой дворик, и издалека ещё увидел, узнал сидевшего на лавочке возле подъезда своего приятеля, Андрюху Зубкова. Алексей не видел друга детства лет с двенадцати от роду, с тех пор, как тот переехал с родителями куда-то на новое место, но всегда вспоминал о нем с нежной детской любовью. Увидев Андрея, он необыкновенно обрадовался, как, может быть, и не смог бы радоваться наяву. Быстро пошёл к не замечавшему его другу и вдруг… вдруг с необыкновенной ясностью расслышал неподалёку от себя, спящего, тихий посторонний звук, шорох и, приподняв веки, увидел — уже безусловно наяву, а не во сне — пристально смотревшего на него незнакомого мужчину.

Любимый тихий городок из царства сновидений исчез окончательно, словно растворился. Макаров лежал, укрывшись нежно ласкавшей тело простыней, на своей кровати в гостинице и из-под полуопущенных век смотрел на появившегося невесть откуда на балконе его номера человека Уличные фонари светили в спину незваному гостю, сквозь оконное стекло внимательно смотревшему на Алексея. Он тихо, беззвучно шагнул к оставленной Макаровым по привычке открытой двери балкона. Грань между сном и явью все ещё оставалась для Макарова очень тонкой. Алексей лежал и думал лишь о том, чтобы продолжать ровно, как во сне, дышать и никак не выдать неизвестному того, что проснулся и видит все, что тот делает.

Кажется, это получалось у него неплохо. Мужчина, высокого роста и хорошо сложенный (одни бугрившиеся под лёгкой тенниской мускулы и широкие плечи чего стоили) тихо отодвинул тюлевую занавеску и, замерев на мгновение, чтобы разглядеть лицо лежавшего на кровати Алексея, осторожно шагнул в комнату. Затем постоял несколько секунд, словно размышляя, в ногах кровати и сделал шаг к стулу, на спинке которого Макаров повесил, раздеваясь, свою одежду. Ощупав карманы, мужчина, чьё лицо в темноте комнаты разглядеть было пока невозможно, вытащил из нагрудного лежавшее в нем удостоверение сотрудника страховой компании. Поднёс его ближе к глазам, но прочитать из-за недостатка света не смог и сделал шаг обратно к окну. Прежде чем снова открыть документ, неизвестный быстро обернулся и ещё раз взглянул на Макарова. Луч света от уличного фонаря упал в этот момент на его лицо, и Алексей узнал своего ночного гостя. Это был тот человек, которого он собирался попробовать разыскать завтра, тот, кто подрабатывал в летние месяцы, если верить его же собственной сестре, телохранителем приезжавшего отдохнуть на Балтику вора в законе по кличке Красавчик.

Итак, это был Марат Медвецкий. Собственной персоной. «Зачем ты явился, отчаянная голова? — подумал Макаров. — Зачем так самонадеянно и безоглядно рискуешь?» Ему было искренне жаль этого, может быть, вполне неплохого человека, который по молодости или по глупости совершает поступки, приводящие чаще всего к необратимому для человека результату.

Воспользовавшись тем, что ночной посетитель повернулся лицом к окну, чтобы рассмотреть документ, и ослабил бдительность, Алексей быстро и аккуратно просунул руку под подушку, взял лежавший там пистолет, потом опустил руку на прежнее место, под простыню, которой укрывался, и замер.