Афганский рубеж 3

От трупного яда и осознания что вдыхаю запах человеческой плоти, к горлу подступила тошнота. Закрыл нос рукавом комбинезона.

Я высыпал остатки из мешков на брезент. За спиной послышались рвотные позывы бойцов. Даже один из санитаров не выдержал и выплеснул завтрак на бетонку.

— Саня, прекрати. Что ты творишь? — похлопал меня кто-то по плечу сзади.

Голос был Игоря Геннадьевича. Однако, он меня не останавливал.

Я сам не совсем понимал, что делаю.

— У каждого есть отличительная черта. У Васюлевича — родинка рядом с ухом, — ответил я и потянулся к голове.

Лицо было не узнать.

Внутри смесь тошноты и гнева от увиденного зверства душманов. Слегка дотронувшись до головы, я повернул её на другой бок и посмотрел на правое ухо. Родинки рядом с ухом нет. Получается, что передо мной останки кого-то из наших солдат или офицеров. Несмотря на то что передо мной останки не мого товарища, радости я не испытывал.

— Это не Васюлевич, — тихо сказал я, аккуратно накрывая останки брезентом.

К толпе прибежал Юрис. Абрамов тут же затребовал, чтобы ему всё рассказали.

— У Вани родинка рядом с правым ухом. Её ни с чем не спутаешь. Так что это кто-то другой из наших пленных солдат. Нас провели, как лохов, — сказал я, вставая с бетона.

Трупным запахом провонялась одежда и долго ощущался запах в носу.

— И что теперь? Где искать его? — спросил у меня Абрамов.

Вадим Петрович и тут решил «посоветоваться» со мной. Вот только розыск пленных не по моей части.

— Давайте передохнём, товарищ подполковник. Мы уже сегодня никого не найдём, — предложил я.

— Ты не понимаешь? Времени нет! Надо лететь и искать его. И бомбить, если потребуется, — высказался Юрис.

В его глазах было столько ярости, что он бы и меня убил в этом порыве.

— Пока никуда лететь не надо. Ещё с этим вылетом не разобрались, — вкрадчиво объяснил комэска и ушёл к машине, приехавшей за ним.

На этом тяжёлое утро закончилось. И начался крайне длинный и жаркий день. Стрельба по кишлаку не прошла мимо Абрамова.

Он поочерёдно вызывал Залитиса, меня и наших лётчиков-операторов. Естественно, что Вадим Петрович собирался в ситуации разобраться по полной программе. Ему проблемы не нужны в первые недели командования подразделением.

После того как он всех опросил вместе с одним из особистов дивизии, повторно вызвали меня.

— Клюковкин, присаживайся, — сказал Абрамов, когда я вошёл в класс подготовки на КДП.

Представителя особого отдела уже не было. Я сел на стул, и Вадим Петрович продолжил.

— Давай так, Сань. Сейчас мы спокойно поговорим, выслушаю тебя и закроем обсуждение этой ситуации. Согласен?

— Так точно.

Абрамов улыбнулся.

— Сегодня вы атаковали кишлак Адусу. Намеренно ваш командир звена произвёл стрельбу НАРами. Что ты скажешь по этому поводу?

— Удар был нанесён по скоплению духов. Шла плотная стрельба. В том числе и со стороны кишлака.

Здесь я ничего не придумывал. Но и мне непонятно пока, каких показаний от меня ждёт товарищ Абрамов.

— Согласен. У меня и у представителя особого отдела сложилась картина. Но ведь Залитис попал в мирные дома.

Пожалуй, вот в этом месте командиру эскадрильи лучше поменять риторику.

— Я не видел момент удара. Сами понимаете, что в таких ситуациях всё очень скоротечно и быстро.

Абрамов поулыбался и слегка подался вперёд.

— Сань, ну не выгораживай ты Залитиса. Не совладал с эмоциями человек. Тем более что ему ничего не будет. Никто его в Союз отправлять не собирается. Просто нужно разобраться.

Вот такие благие намерения обычно всегда ведут к проблемам. Я согласен с тем, что Юрис поступил неправильно. Но мы ведь не знаем, насколько большой вред он причинил этому кишлаку. Он мог попасть и в какой-то склад душманов, который они скрыли среди дувалов или в сарай.

Если бы у особиста была информация, что в кишлаке погибли мирные люди, с Юрисом беседовали в другом месте. Значит, беседа с Вадимом Петровичем сейчас просто для того, чтобы он убедился в моей лояльности ему.

Либо у него такая тактика — сталкивает людей, а они потом ходят и «стучат» ему друг на друга.

— Клюковкин, ну помоги мне. А я помогу тебе. Ты же будущий лётчик Центра Армейской авиации! — развёл руками Абрамов и широко улыбнулся.

Он будто сейчас меня кинется обнимать. Пожалуй, мне придётся его слегка расстроить.

— Знаете, а я кое-что забыл рассказать товарищу особисту. Но вам расскажу, — улыбнулся я.

— Вот это другое дело! Давай, — сказал Абрамов.

— Я в эфире слышал команду, которую получил Юрис. Вроде бы, «303й, отрабатывай и уходим». Не помните, кто её дал?

Абрамов слегка поменялся в лице. Естественно, что эту фразу сказал комэска. Выходит, если потянут по всей строгости Залитиса, достанется и Абрамову.

— Кхм, точно не говорил особисту? — уточнил Вадим Петрович.

— Конечно нет! Я же будущий лётчик Центра…

— Достаточно. А ты не так прост, Сан Саныч.

— Вы тоже. Разрешите идти?

Абрамов промолчал, и я пошёл на выход из кабинета.

— Подожди, Александр. Есть ещё один разговор, — остановил меня комэска.

Я вернулся и сел на стул. Абрамов был слегка напряжён.

— Тебя и твоих коллег ведь не наградили за операцию в Джелалабаде. Комдив 109й дивизии и Сопин из 14й отдельной бригады специального назначения просят… нет, требуют вас наградить. Но я упираюсь в то, что командование армии не желает слышать о каких-либо боях на границе. Что думаешь?

Он и здесь моего совета просит? Надо будет скоро оклад комэска требовать пополам делить.

— Думаю, что вы знаете человека, который может оказать воздействие. Он, кстати, возмущался, почему нас не наградили, — намекнул я на маршала авиации Рогова Ивана Ивановича.

— Ты мне сейчас про маршала говоришь? Это слишком круто.

— Других у меня нет вариантов.

— Жаль, что Васюлевича не нашли. Тогда бы можно было и обратиться напрямую, — хлопнул по столу Абрамов.

В этот момент открылась дверь, и в кабинет вошёл Турин. С ним рядом были знакомый мне Максим Евгеньевич и Виталий Иванович.