Африканский дневник

Мечеть Магомета Али также точно стреляется в небо тончайшими пиками: справа и слева от эллипсовидного купола; и в ней – переход от мечетей Стамбула к мечетям Каира.

И переход к Кайруану – страннейшая форма мечети Султана Баркука; квадрат ее тела – типично тунисский; он – белый (опять, как в Тунисе); белеют его купола, как в Тунисе белеют они; их продольные полосы врезаны так, как в Тунисе; взошли минаретики трех этажей, как в Тунисе; квадраты лежат в основании башенки (так, как в Тунисе). Особенно много мечетей таких в Кайруане. В Каире их мало.

Мой вывод: Каир есть смесительство; и на восток и на запад цветут две различные формы; одна через Багдад, через Персию пышно вскрывается в Индии; и процветает другая в Берберии, здесь развивая свою мавританскую форму; в Каире те формы, встречаясь, друг друга съедают.

Боголюбы 911 года

Султаны Египта

В Египте скрестились три мира: Европа, «Офейра» [92] и Азия; борются здесь европейцы с арабами; борется здесь Мавритания с мощным Мосулом, с Багдадом: огромные личности малой Европы идут просверкать – в Палестину, в Египет и в Сирию: Наполеон, Барбарусса, Ричард; возникают отсюда фигуры: вот ель-Моэц [93] , Нуреддин [94] , Саладин.

92

Мифическую страну «Офейру» искали в Индии, и в Африке.

93

Завоеватель Египта, владыка Кайруна, перенесший в Египет династию Фатимидов.

94

Султан Мосула, которому подчинен был Египет.

Созерцаю мечеть ель-Азар; ее пять минаретов (раздвоен один) прихотливы: вот этот – квадратен; вот тот – почти кругл; ель-Моэц – раздвоил ее стены в этот двойной минарет; ель-Азар создал славу ей – школой; какой-то амальгамой построек раскидано здание; вот его портики: 300 колонок! Здесь сотни начетчиков, тысячи верных студентов доселе живут в утончениях мысли пророка; четыре суннитские толки встречаются в залах ее; у коринфских колонн под арками кучки халатов чалм; те – сидят; эти – бродят; я думаю: некогда сам Нуреддин, благосклонно внимая речам просвещенного суфи, ходил под колонками; видели старые стены почетнейшего Саладина, которого «львиное сердце» глубоко ценило Ричарда (по прозвищу «Львиное Сердце») – тот лик Саладина, который грозил Барбаруссе, которому Фридрих Второй был обязан: спасением жизни (когда темплиеры хотели его погубить); он вливает через Фридриха импульсы просвещения, формируя задания нашей культуры; ему мы обязаны: он – просветитель.

Мечты увлекают меня.

* * *

Вот высокой сухой фигурой, закутанный в скромный бурнус, сам Султан Нуреддин показался под зонтиком, пересекая тот двор, к группе суфи, сидящих под портиком; суфи встают; Нуреддин очень быстрым движением бронзовой смуглой руки их сажает: садится на корточки, благоговейно внимает – я вижу его: его мощный, приподнятый бронзовый лоб в перегаре [95] ; под ним извивают покорную кротость два пристальных глаза; рукою он гладит бородку, которая у него – с подбородка; прочерчены безбородые щеки; ты спросишь:

95

Характеристика по Ибн-Алатиру (1160–1233), автору «Всемирной истории» и «Истории Атабеков».

– «Кто этот покорный студент?»

И владыки Мосула, Египта, Аравии, Месопотамии, Сирии – в нем не узнаешь!

Потом на коне под круглеющим зонтиком он величаво гарцует по улице Шарауйяни к колодцу стариннейшей Ибн-Тулун; в шестивратной мечети все ждут Нуреддина; как пляшет копытом снежайший, зафыркавший конь; но прямой и приросший, как палка – под белым бурнусом он мечет на все черный огонь черных глаз; почему на нем нет украшений? Он – беден; казну государства не трогает он, одеваясь, питаясь из малых доходов; султан занимается скромной торговлей; в Эмессе построил он лавки; недавно еще отказал он любимой жене в ее малых потребностях.

Ибн-Алатир уверяет, что образом жизни сравнялся с Омаром, Османом, Али, Абубекром, тишайший, строжайший, скромнейший султан, днем творящий расправу и милость в судах, а ночами молящийся (редко заходит к жене он); единственной слабостью, развлекающей дни его – мяч; выезжает порою в равнины на белом коне; издалека навстречу султану? бросается мяч; он бросая поводья, сложив под бурнусом свои обнаженные руки, бросается ярым конем под полеты мяча, и дощечкой, ожимаемой в правой руке (руку же держит скрещенной под белым бурнусом), он бьет по мячу: прыткий мяч отлетает обратно; при этом весь облик султана суров, неподвижен и хладен; так ловок ловчайший из всадников!

Как-то писал Нуреддину какой-то суровый смельчак, что Султану Мосула, святейшему повелителю Месопотамии, Сирии и Египта не следует предаваться пустейшим занятиям этим; султан ему лично ответил, что в этих занятиях он упражняет себя, чтоб на поле сражения быть воином; все уже знают, каков он в бою: увидавши врага, он, хватаясь за лук, устремляется с возгласом: «О, сколько времени я ищу правой смерти за дело Пророка; а смерть – убегает». И верной рукой, натянув тетиву, он пускает: стрелу за стрелою.

Он – первый в молитве; он – первый в отваге; то кротким ребенком сидит перед суфи, даря ему только что полученный пышный тюрбан (не пристало ему украшаться), то строгим отцом разрешает он тяжбы, то хитрым расчетливым он пауком заплетает тенета политики: будут неверные биться в них мухами!

Часто султан приглашал на трапезы шейхов, имамов, философов; им уступая беседу; на этой беседе все чинно молчат, а один кто-нибудь говорит; скажет: после ему отвечают; перебирают вопросы политики, права, религии; вот образованный старый гафец [96] вспоминает священные тексты; султан, чтобы лучше услышать, поближе сажает его; этот старый гафец после смерти султана ругает пиры Саладина, где все говорят в одно время, где грубые шутки эмиров напоминают безчинный базар, так что новый султан (проницательно видящий негодование старца), пытается из угождения к нему укротить голосящих эмиров; и – тщетно; не то Нуреддин [97] ; он умел водворить тишину.

96

Знающий наизусть Алкоран.

97

Боаеддин.

Он был сам образованный; в строгой системе учился всем тонкостям права; и право возвысил над собственной властью: однажды его отвлекли от мяча, подведя неизвестного:

– «Что тебе?»

– «Я имею судебную тяжбу к тебе».

– «Что я сделал тебе?»

– «Незаконно, владыко, владеешь участком моим».

– «Хорошо, идем к кади» [98] .

И тотчас же с площади мощный султан и ничтожнейший подданный пошли к кади: судиться; и кади, до тонкости все разобравший, оправдал Нуреддина; султан же сказал:

98

Кади – судья.

– «Это было мне ясно и прежде: теперь я оправдан».

Но он проявил знаки милости:

– «Слушай: бери себе спорный участок; его защитив по закону, я вправе тебе подарить».

Он всегда говорил:

– «Мы лишь слуги закона!»

Он всюду вводил образцовый порядок; чинились дороги; и строились ханы [99] повсюду; исчезли убийства; забыли, что есть воровство; возникали больницы: «был строг без суровости; добр же без слабости» [100] ; все беззаконники с радостью встретили раннюю смерть его в дни, когда сам Саладин изменил повелителю и на него Нуреддин ополчился походом (он умер в болезни); о нем Саладин говорил:

99

Гостиница.

100

Ибн-Алатир.

– «У него научились впервые суды справедливости».

Так говорить о противнике мог благородный.

* * *

Воистину Ибн-Алатир возвеличил бессмертную память султана Мосула; Боаеддин же воспел Саладина; он так говорил: «Я имел преимущество быть свидетелем деяний моего господина, султана Саладина, защитника веры, сокрушителя христианского богопочитания…виновника взятия святого города [101] … Я увидел себя принужденным поверить всему, что говорилось о героях древности… Я видел такие подвиги, что свидетелю нельзя не описать их» [102] .

101

Иерусалима.

102

См.: Стасюлевич. Хрестоматия средних веков. Более подробно в сочинении Боаеддина (лат. пер.) Vita et res gestae sultani Saladini (извлечения у Мишо).