Африканский ветер

— У меня никогда не возникало такого рода желаний, Рут. Не забывайте, что я люблю свою жену и ей верен.

Очки соскочили на кончик ее носа, она ответила, выписывая рецепт:

— Желание не имеет ничего общего с любовью. Черные женщины очень привлекательны.

Она принимала меня за идиота, за человека, любящего экзотические извращения. У меня было бурное прошлое, я был маленьким гигантом секса. Глядя на ее увядшую и непоправимую бледность, я вспомнил о великолепной гаитянке. Ее тело обжигало меня страстью. Мне понадобилось много времени, чтобы научиться не взрываться слишком быстро, когда я овладевал ею. Когда же мне удалось наконец приучить себя к дисциплине и продлевать неистовое путешествие в ее объятиях, я пережил такие моменты, которые знакомы немногим мужчинам. Рут не открыла для меня ничего нового.

В течение семнадцати дней регулярных прививок, по окончании которых я должен был выработать невосприимчивость к большому числу болезней, я сумел выполнить огромный объем работы. Я вызывал своих сотрудников на работу к половине восьмого утра для того, чтобы иметь возможность пораньше освободиться вечером. В моем паспорте стояла въездная кенийская виза, а в кармане лежала коробка с лекарствами против малярии. Заклеенный лейкопластырем, с исколотыми лопатками и руками, я выслушивал неутомимую Энджи. Она рассказывала мне африканские истории. Я сказал, что наше свадебное путешествие началось уже здесь, в Лос-Анджелесе. Мы почти всегда ели вместе. Я проглатывал одновременно статистические данные о смертности жирафов и устрицы, которые подавались в рюмке. Это было отвратительно. Эта серая масса была, кажется, фирменным блюдом из Нового Орлеана и привилась в Лос-Анджелесе. Чтобы оживить эти приемы пищи, называвшиеся «насыщение влюбленных», я выдумывал Шехерезаду в брюках с вилкой в руке, обогащая свое выдуманное прошлое. Я хотел вставить в прошлую жизнь, становившуюся все более и более шикарной, образ английской гувернантки, которую я назвал бы Глэдис, но позабыл о ней на середине фразы и больше не вспоминал о ней. Я покорно впитывал в себя поток информации о Кении. В ходе кампании по повторному завоеванию Энджи однажды вечером в китайском ресторане, за супом из акульих плавников, она стала расспрашивать меня в очередной раз о моей прошлой жизни во Франции. Решив повеселиться, я описал ей приемную дяди Жана и похвалился его коллекцией старинных книг.

— Я хочу с ним познакомиться, он, должно быть, очаровательный и очень образованный человек, — сказала Энджи, — Мы задержимся в Париже несколько дней, чтобы провести пару ночей в вашем имении в Мениль-ле-Руа.

Я почувствовал, как волосы мои встали дыбом:

— Я бы предпочел поскорее оказаться в Африке…

— Нет, — сказала она, — Я не столь эгоистична, поверьте. И все, что касается вашего прошлого, для меня священно.

Ее секретариат занимался организацией поездки, и она распорядилась предусмотреть остановку в отеле «Крийон».

— У нас есть некоторый временной зазор, надо просто вовремя сделать пересадку. Что же касается остального, то наш маршрут может изменяться.

В подавленном состоянии духа я отыскал агентство недвижимости парижского региона и попросил их подыскать какое-нибудь имение, которое можно было бы снять на пару месяцев. Этот срок я назначил на тот случай, если Энджи захотела бы снова туда заехать по возвращении из Африки… Сразу же по получении ответа я переслал им по телексу задаток. Агентство должно было оставить ключи и план дома имения Лисья нора у консьержа отеля «Крийон». Это было настоящее поместье, окруженное целым гектаром леса, оно принадлежало одному промышленнику, который летом жил в Сан-Тропе. Я обдумывал детали, продолжая при этом слушать Энджи, одурманивавшую меня перечислением всех опасностей, которые подстерегают человека в диком мире. Я был как загнанный зверь и слушал ее с лицемерным вниманием, страшась при этом посещения незнакомого мне дома, который я буду выдавать за свой собственный. Надо было также спрятать дядю Жана. Я отправлю его на Лазурный Берег или скажу, чтобы он находится на Севере. У меня было мало времени для подготовки плацдарма во Франции.

Как-то вечером Энджи подробно изложила мне, чем была намерена заняться в будущем:

— Я дала согласие стать председателем комитета по организации крестового похода против охотников. Мы будем прививать женщинам отвращение к мехам, устраивать конференции.

Она засыпала меня поучительными замечаниями:

— Вы очень хороший человек, Эрик, но еще не до конца понимаете грозящую миру опасность. Однако ваша восприимчивость меня ободряет.

— В противном случае вы бы меня бросили?

Я решил оценить хрупкость моего положения.

— Не так быстро, дорогой. Я бы стала постепенно отдаляться от вас. Я уехала бы одна, чтобы поразмышлять, но, слава богу, вы — человек понятливый, мы вместе определим условия нашего будущего совместного проживания там.

Ладно, будет день — будет пища. Я соглашусь с ее теориями, я найду возможность из этого выпутаться. Я был нежен и на все согласен.

— О какой жизни вы мечтаете, Энджи?

— Это не мечты, вовсе нет. Проекты и сметы находятся уже в стадии разработки. Я хочу основать поселение с фермами, школами, больницей для людей и лечебницей для диких животных. Я найму ветеринаров, а вы с вашими прекрасными навыками менеджмента организуете нашу жизнь с точки зрения цифр, расходов, инвестиций. Вы будете нашим управляющим.

Мне пришлось выпустить свой гнев в реплике, резкость которой была воспринята ею как шутка:

— А моими дипломами мне придется подтираться?

Она улыбнулась:

— Вы забавный. Нам так будут нужны ваши знания! Вы прекрасно говорите по-немецки, это нам поможет, я хочу организовать ряд коллоквиумов с участие немецких групп, приглашу промышленников и экологов, которые проникнутся нашими идеями и станут впервые нашими союзниками, поддержат наши усилия. У меня будут номера для доноров, они будут жить там с нами в течение определенного времени и оценят Африку. Они поймут, что, спасая этот континент, спасают мир!

Американка моей мечты обрекала меня стать управляющим отелем всемирного милосердия. За всю свою жизнь маленького француза, выросшего на парижских улицах, я ухаживал только за воробышком со сломанной лапкой и за облезлым ласковым котом. Однажды этот кот сожрал воробышка.

— А кто будет руководить компанией? Сэндерс?

Она отвела взгляд в сторону:

— Я думаю над этим.

— Вы его не знаете?

— Совсем не знаю. Он облегчает мне работу, но ни в чем себе не отказывает.

— Энджи, человек должен знать, чего он хочет. Если мы переедем в Африку и заживем, как вы говорите, в идиллии, кто-то должен будет здесь остаться, не так ли? Я мог бы приезжать в Лос-Анджелес на полгода и возвращаться к вам в Кению при условии, что вы согласитесь на такую несколько разбросанную жизнь.

Я едва осмеливался возразить ей. Все, что она говорила, походило на зловещую шутку…

— Есть другое решение, — сказала она, — Я могла бы продать компанию. В желающих купить ее недостатка нет.

Именно это должны чувствовать люди во время землетрясения, когда земля уходит из-под ног. Я мог потерять все.

— Продать компанию?

— Ну да. Крупные предприятия часто переходят к новым владельцам.

— А представляете себе, что бы сказали на это ваши родители?

Она положила свою ладонь на мою:

— Как мило, что вы о них подумали. Но они всегда хотели, чтобы я была счастлива.

Я настойчиво продолжил:

— А если у нас появится ребенок?

— Дети, — сказала она. — Одному ребенку живется грустно…

— Значит, если у нас появятся дети…

— Пока они будут маленькими, поживут в Африке. Счастливой жизнью вместе с кенийцами. А потом поедут учиться в колледжи, в Англии или здесь.

Она наклонилась ко мне:

— Ангел мой, — произнесла она, поцеловав меня, — вы кажетесь смущенным, но я предлагаю вам великолепную жизнь! До гибели доктора Говарда этот проект был для меня всего лишь надеждой. Но после этого ужасного потрясения у меня только одно желание — поскорее отсюда уехать! Я устроюсь намного лучше, чем Карен Бликсен [24] .

24

Бликсен Финекке Карен (1883–1962) — датская писательница и журналистка. Ее книга «Африканская ферма» (1937) и повесть «Фарах» (1950) проникнуты сочувствием к негритянскому населению Кении. Много лет провела в Кении, изучая жирафов, и организовала первый в стране жираф-центр, в котором находят приют оставшиеся без родителей самые высокие в мире малыши.