Африканский ветер

— Уже не так светло, — сказал Лео, — но кое-что видно. Иногда бывает невозможно найти здесь место для парковки.

Пройдя сотню метров, мы очутились на наносном берегу реки, природном источнике воды. На первый взгляд ничто не указывало на наличие здесь жизни, но вдруг из воды показались, словно вытолкнутые невидимыми пружинами, розовые и серые головы бегемотов. Это были три толстяка, которые погружались в воду и выныривали из нее, выпуская из огромных ноздрей струйки воды.

— В Лас-Вегасе на канале «Дисней Ченнел» я постоянно смотрела передачи «Фантазия», когда убиралась или переодевалась… Я сотню раз смотрела фильм о гоппопотамах. Когда они танцуют, ты его видел?

Я его не видел.

Мы наблюдали за игрищами бегемотов. Сначала вода была неподвижной, тихой и совершенно гладкой, затем следовало легкое движение, по воде расходились небольшие волны, и появлялись их головы. Эти водяные гиганты открывали и закрывали ресницы больших, как блюдца, глаз, а затем исчезали под водой.

Наш гид мирно ждал, пока нам надоест смотреть бегемотов. Когда мы возвращались к микроавтобусу, Энни произнесла:

— Спасибо. Спасибо.

Усевшись на свои места, мы выехали из зеленой зоны. Дорога продолжала петлять по холмам. Мы то поднимались на вершины, то спускались в пустынные долины. Солнце было красным. Пустынный национальный парк «Цаво» уже начал утомлять. Лео обратил наше внимание на жирафов, которые с полным безразличием общипывали верхушки крон диких акаций.

— Жирафы, — повторила Энни.

По крайней мере, в этот раз она не добавила, что была счастлива.

Я спрашивал себя, какое сообщение ждало нас в гостинице «Солт Лик». Изредка в поле зрения появлялись темно-коричневые антилопы гну. Мы ехали по вечности.

Наконец водитель указал на расположенную справа от дороги на самой вершине холма гостиницу «Солт Лик». Построенные на сваях рядом с водоемом трехэтажные бетонные хижины были прилеплены друг к другу и сливались с серыми сумерками. Перед небольшим символическим подъемным мостом стояла дюжина микроавтобусов. Мы с облегчением вылезли из автобуса. Лео вытащил чемоданы и передал их носильщику, который занес их в гостиницу. Мы очутились в холле, откуда через балконные двери открывался пейзаж, раскрашенный всеми оттенками серого цвета, словно внутренние стенки устрицы. Лео попрощался с нами:

— Мы ночуем в здании для обслуживающего персонала. Я приду за вами завтра в восемь утра. Отдыхайте, — добавил он машинально.

Это место, похожее на Ноев ковчег, кишело людьми. Мимо нас прошла чета африканцев с детьми, потом японцы. В какой-то момент мне показалось, что я услышал французскую речь. Я подошел к стойке ресепшена:

— Мистер и миссис Ландлер.

И добавил:

— Я хотел бы узнать номер нашей комнаты и получить ключ. И еще, я полагаю, что для меня есть сообщение.

Служащий попросил подождать, потом вернулся с конвертом в руке. Входная дверь резко распахнулась, и в холл с шумом ворвалась группа израильтян. Человек, которого я считал раввином, что-то им объяснял, размахивая при этом руками.

Я сунул конверт в карман.

— Спасибо.

— Я провожу вас в номер, — сказал носильщик, которому не терпелось получить чаевые.

Мы пошли за ним следом. Лжехижины были соединены друг с другом деревянными мостками.

Наша комната находилась напротив водоема в форме контрабаса. Там стояли широкая кровать, два ночных столика с большими лампами, столик с трюмо. Ванная комната была облицована мрамором. Неплохая пустыня!

Энни сразу же заперлась в ванной, и я услышал, как потекла вода. Достав конверт, я прочитал сообщение: «Позвоните, как только сможете. Срочно. Целую вас обоих. Сэндерс».

Я стоял задумавшись. Что ему было нужно?

Из ванной комнаты, завернувшись в полотенце, вышла Энни. На ее плечах сверкали, как жемчужины, капельки воды.

— Тебя вызывает жена, вернувшаяся с Гавайев?

Она устало села на край кровати рядом со мной.

— Эрик, ничего не могу с собой поделать, я ревную.

— Ревнуешь? Кого, к кому?

— Тебя. У тебя всего одна жизнь, и ты мне нравишься. Ты расстанешься со мной и забудешь. Вернешься ссориться с женой, а Энни — ты ее знать не знаешь, видеть не видел… Покинута.

Я обнял ее, чтобы заставить замолчать. Она уже заранее уходила из моей жизни, меня это растрогало. Мне не хотелось, чтобы она страдала.

Я больше не был теоретическим убийцей, который собирался хладнокровно лишить жизни привлекательную девушку. Я был очень далек от сценариев удавшихся или неудавшихся убийств. В комнате на сваях, в этом пятизвездочном убежище, насмотревшись на слонов, нежная и грустная Энни таяла в моих объятиях, предлагая себя. Я взял ее, мне было необходимо освободиться от ледяной пустоты в душе. Мой язык нежно прошелся по ее языку. Мы шептали друг другу нежные слова. Чувственные нежные прикосновения, словно груднички, ищущие материнский сосок. Мы отдались древним чувствам и ощущениям, похожим на невинность. Эта была высшая степень нежности.

— Ты голоден? — спросила она меня спустя некоторое время.

— Нет.

Я дрожал. Перемирие закончилось. Надо было продолжать войну. Я почувствовал озноб, мне захотелось выпить чаю и аспирину.

— Что с тобой происходит? — спросила она, сев на корточки рядом со мной.

Она взяла мое лицо в ладони.

— Ты устал?

— Немного.

— Не переживай. Надо принять горячую ванну и хорошенько поесть, и все пройдет. Когда ты находишься в раю, появляются новые силы! Знаешь, о чем я думала, Эрик, во время этого бесконечного путешествия до того, как мы повстречали слонов?

— Откуда же мне знать?

— Ладно, скажу. Но только не сердись. Я подумала, что когда-нибудь мы смогли бы жить вместе. Я не такая уж зануда, поверь…

Выражение моего лица заставило ее сжаться:

— Я знаю, что не могу соперничать с женщиной, которая может улететь первым классом на Гавайи отдохнуть, пока ты будешь стремиться заделать брешь в своей жизни. Она превосходит меня, но я скажу тебе одно…

— Слушаю.

— Мне кажется, возможно, я и ошибаюсь, что ты более несчастен, чем обычно? Я хочу знать правду. Если ты любишь ее, у меня нет ни малейшего шанса в будущем.

— Зачем ты завела разговор о моей жене?

— Я ее ненавижу! — сказала она, — И это сильнее меня…

Как можно было отделаться от этой девицы и от ее нарождающейся нежности? Расстаться с ней в Нью-Йорке? Возможно, я смогу отправить ее назад в Лас-Вегас. Энджи должна будет исчезнуть именно в Нью-Йорке. В Кении каждая муха на учете. Я почувствовал комок в горле на уровне голосовых связок.

Энни начала причесываться, глядя с удовлетворением на свое отражение в зеркале.

— За несколько часов в «Дайане Риф» я умудрилась загореть. Мне это идет, правда? Но я быстро облезаю.

Я дрожал.

— Ужасно болит горло.

— Ничего, — нежно сказала она — Забудь про Сэндерса. Пойдем вниз.

Мы вышли из комнаты, прошли по мосткам с одного этажа на другой, спустились по лестнице и увидели много людей: старые пары и молодожены, японцы, растерянные англичане, слегка смущенные успешным развитием их бывшей колонии, несколько пар африканцев, путешествовавших по родине в качестве туристов. Мы прошли через ресторан, где одетые в красные куртки официанты готовили столы к ужину. Вышли на террасу, опоясывающую полукругом основное здание гостиницы. За стойкой бара заваленный заказами бармен выставлял стаканы с пивом, виски, чаем. Люди рассаживались, как в ложах, в ожидании появления животных. Мы нашли два свободных кресла и сели. Пейзаж окрашивался в черный цвет, кусты вокруг водоема были слегка подсвечены и создавали призрачный задний план. В лучах света появилась антилопа, она грациозно приблизилась к воде. Остановившись на берегу, она подняла голову. Она посмотрела в нашу сторону. Чувствовала ли она запахи, видела ли, как из трехэтажного бункера выбивались слабые лучи света? Антилопа опустила голову и стала жадно пить воду.