Ага, влюбился!

– Это для тебя глупо, да? – набычилась подруга. – Карпов тебе всю жизнь испортил! Испортил и даже не попытался ничего исправить, извиниться там или типа того… Так что теперь пусть всю жизнь о тебе помнит!

Он помнил и так, это было заметно с каждым подколом, с каждой усмешкой и с каждой моей очередной испорченной тетрадкой. И, если уж быть честной, он, помнится, как-то извинялся, давным-давно, но я не сочла его порыв выразительным. Потому что сложно давать оценку искренности и извинениям, когда ты всего лишь в первом классе.

Да и вообще, теперь дело шло к окончанию школы, а та история, которую Оля именовала «он тогда испортил тебе жизнь», произошла в первом и теперь не имела какого-то важного значения.

Я вздохнула:

– Ты всю жизнь будешь ему «А-га» говорить при встрече?

– Ага, – ответила Оля. – А что? Я вот реально считаю, что он влюбился! Иначе б не бесил, а постарался загладить свою вину или не напоминать о себе. А ему прям нравится тебя бесить!

– По-моему, это тебе нравится его бесить, – улыбнулась я снисходительно. Мы замедлили шаг и больше не убегали от школьных знакомых, а просто шли, как и подобает идти по улице весной: беззаботно болтая и звонко цокая каблуками. – Только его не бесит это всё, ему вообще пофиг.

– Ах так! Пофиг ему, да? – разозлилась Оля, резко остановившись.

Это мне сразу не понравилось. Словно в подтверждение моих плохих предчувствий облако заслонило солнце, и ветер сменил направление, сделавшись холодным.

– Да пошли, Оль, – я вновь вцепилась в её свитер, надеясь избежать проблем.

– Растянешь! – испугалась она, а потом посмотрела мне в глаза своими сердитыми и заявила: – Значит, так! Ты – моя подруга, единственная! – при слове «единственная» я подумала, что и не удивительно. Больше Олю никто не вытерпит, кроме меня. – Так что, если этот гад думает, что может быть счастлив после всего, что он сделал…

– Да он ничего не сделал ведь… – неожиданно для себя самой заступилась я за Женьку. – Ну детьми ж были… А что потом так и понеслось, что типа ненависть и прочее – это ж так, это ж несерьёзно… Ну детская ненависть и ненависть взрослого человека – разницу чувствуешь? – на самом деле я не считала, что ненавидела его тогда, и что Карпов сломал мне жизнь – тоже. Он просто был неприятным мне человеком, с которым очень скоро пути разойдутся, и всё станет неважным.

– Ника, ты со своим Артёмом вообще уже скоро станешь рассудительной до зубного скрежета. Занудой станешь, ясно? – пригрозила она. Да, Оля – одна и единственная посвящённая, кто знал об Артёмовской занудности. – Карпов в тебя влюблён с первого класса, это я тебе точно говорю. Надо не дать ему забыть об этом, и однажды он приползёт к тебе прощения просить!

Я растерялась, представив себе это. Ну, что Женька станет просить у меня прощения… Это как извиняться через сто лет за сломанную в песочнице игрушку. Да, мы ненавидели друг друга, но эта ненависть была выращена, слеплена, как снежный ком, и никакие извинения мне нужны не были, равно как и его влюблённость.

Но Оле это было не объяснить. Она помнила тот день, разделивший мои отношения с Карповым на до и после. А также мою школьную жизнь в целом… Хотя, с Карповым у нас не заладилось с первого моего дня в школе, но именно открытое, официальное противостояние началось чуть позже.

Странным образом Оля все эти годы хотела отомстить за меня. Скорее, от нечего делать, чем от чувства справедливости, но желание это негасимо горело в ней. И, как у меня была вечная союзница Северова, у Женьки был Гудвин, считающий нас своими врагами и охотно помогающий Карпову во всех начинаниях.

В тот весенний день произошло то, что перевело наше противостояние на новый, более взрослый уровень. На уровень, который выше рисования в тетрадках и криков «Ага, влюбился!»

Я не успела ничего сообразить, как Северова быстрыми шагами направилась кничего не подозревающей парочке. Оля выглядела грозно, как по мне, но больше ни на кого подобного впечатления не произвела, и её заметили далеко не сразу.

Тогда было не ясно, что она задумала, но я уже догадывалась, что добром дело не кончится. Оля быстро преодолела расстояние, отделяющее её от Карпова, а потом сделала то, отчего я замерла на месте с открытым ртом.

– Женька, я так скучала! – воскликнула она, подскакивая к нему, нагло повисла у него на шее… и поцеловала.

Не то, чтоб прям долго, но все видели, как она впилась своими накрашенными губами в его, оставив на них след своей помады.

Я застыла в полнейшем шоке.

Элина быстро высвободила свою руку из Женькиной и, недовольно окинув презрительным взглядом сперва обнимающую Женьку Олю, а потом и ни в чём не повинную меня, воскликнула:

– Детский сад, Северова! Жень, разберись уже с этим!

– Ахахах! – рассмеялся проходящий мимо Ванька. – Да, Жека, ты влип с такими поклонницами! – и прошёл мимо них, а потом и мимо меня.

Элина присоседилась к Ване с его подругой и пошла рядом с ними, обсуждая неадекватную Северову и бросая недобрые взгляды на меня. Они нашли шикарную неисчерпаемую общую тему.

Я стояла и не знала, что делать. Северова умела опозорить и себя, и меня, причём совершенно на пустом месте!

Карпов, опомнившись, скинул с себя Олю и, как и все прочие участники сцены, уставился на меня так, словно это я только что тянулась к его губам.

Я даже попятилась под его взглядом. Эти светло-серые глаза ещё никогда не смотрели на меня так холодно и обжигающе одновременно. Хотелось сбежать, провалиться сквозь землю или быстро сказать что-то, чтобы всё исправить. Но слова не шли. Вроде бы научилась уже говорить в любых ситуациях, а тут раз – и снова голос дал сбой, а язык не слушался.

Я стояла и с ужасом смотрела, как Женька широкими шагами приближается ко мне, словно хищник к своей жертве.

А дальше случилось что-то совершенно дикое для меня.

Женька в одну секунду оказался рядом, словно телепортировался ко мне.

– Слушай, ты! – Он навис надо мной, и я хотела отступить ещё хоть немного назад, но широкие ладони легли на мои плечи и сжали их, не давая сдвинуться с места. – Отвали от меня, Ворона! И подружке своей сумасшедшей скажи, чтоб не лезла, ясно? Или это всё – твоя идея?

Я замотала головой. Говорить хотелось, но я не могла. Стоило бы сразу оттолкнуть Женьку и сбежать, я чувствовала, как краснеют от стыда щёки и как начинает щипать в глазах. Но оттолкнуть – не по силам, а отпускать он не намерен, поскольку явно ещё не всё мне высказал.

Плакать нельзя! Всё ужасно несправедливо, но надо держаться!

– Вот чего тебе надо? – продолжал вопрошать разгневанный парень, всё также угрожающе нависая надо мной и буравя холодным взглядом. – Я ж тебя не трогаю. Отсел подальше даже, чтоб не видеть лишний раз. Вот что ты лезешь? Влюбилась, что ли? Так тебе никто, кроме Артёма твоего, не светит!

Эта фраза меня разозлила. Можно подумать, Артём чем-то хуже него! И, можно подумать, я могла бы влюбиться в такого глупого и противного типа, как он, Женька!