Агенство БАМС

— А вам, Настасья Павловна, я рад особенно.

Оболенская невольно дрогнула, понимая в сей миг совершенно отчетливо, что они имеют дело с еще одним сумасшедшим.

— Отчего же? — произнесла она в ответ, стараясь говорить как можно спокойнее и надеясь, что голос не выдаст того напряжения, что испытывала в данный момент. И еще Настасье Павловне хотелось верить, что Петр Иванович найдет способ подобраться к Леславскому, пока тот отвлечен на разговор с нею.

— Оттого, дорогая моя, что вы сейчас увидите, каким глупцом был ваш муж! Он не хотел отдавать мне эту машину, он не понимал, что она — его величайшее изобретение!

Воспоминание — к несчастью, слишком запоздалое, мелькнуло в голове у Оболенской и увидела она, словно наяву, как представлял ей Алексей Михайлович штабс-капитана Леславского Андрея Васильевича, человека настолько неприметного, что встречу с ним она позабыла тотчас же, и теперь понимала, что видела его прежде именно тогда, в мастерской покойного супруга. И слышала так ясно, будто Алексей Михайлович и теперь стоял рядом, мужнин голос, с восторгом говоривший, что нашелся человек, столь же увлеченный изобретениями, как и он сам…

— А вы меня забыли, Настасья Павловна, не так ли? — голос штабс-капитана с нотками обиды ворвался в ее сознание, возвращая от прошлого к настоящему. — Зато я о вас помнил, уж поверьте!

— Что вы имеете в виду? — уточнила Оболенская, встревоженная вмиг подкатившими к сердцу дурными предчувствиями и подозрениями.

— Ну как же, ведь это я порекомендовал вас Долгоруковым для этого дела, — улыбнулся Андрей Васильевич.

От этих слов его сделалась Настасья враз ни жива, ни мертва, и огромных трудов стоило ей выдавить из себя следующую фразу:

— Вы? Зачем?

— О, дорогая Настасья Павловна, у меня было сразу несколько причин для сего. И я сумел своим планом убить двух зайцев разом, — он хихикнул, по всей видимости, очень довольный собой, а Оболенская стояла, объятая ужасом, и в голове ее в сей момент билась лишь одна-единственная мысль: теперь Шульц знает о ее роли в данной истории, но не от нее самой. И не простит ей этого, должно быть, никогда. Но не стала Настасья все же пытаться уйти в сторону от этой темы, понимая, что крайне необходимо и дальше отвлекать Леславского разговором, а кроме того… она чувствовала, что может узнать кое-что важное и для себя тоже.

— Какие же причины, Андрей Васильевич? — спросила она холодно, отмечая, меж тем, что Петр Иванович, не теряя времени даром, подбирается к штабс-капитану ближе.

— Все просто, Настасья Павловна, все просто, — проговорил с удовлетворением Леславский, — во-первых, как я знаю, вы ассистировали покойному Алексею Михайловичу в его трудах… эх, какая светлая голова был человек! Жаль, что пришлось его убить, потому что он не желал отдавать мне машину, — тон штабс-капитана на последних словах снова сделался обиженным. — А ведь каких великих дел мы могли бы сотворить вместе! — он вздохнул, в то время как Оболенская смотрела на него с нескрываемым ужасом, но даже не замечая этого, Леславский продолжил: — Так вот, я подумал, что если вдруг возникнут с машиной какие-то проблемы… то вы, быть может, сумеете мне раскрыть что-то важное, что поведал вам ваш дражайший супруг, — он еще раз хихикнул, но тут же сделался вновь серьезным:

— Ну а во-вторых, что касательно Долгоруковых, кои послали вас в Шулербург, дабы следить за этим делом, то я польстил вам безбожно, Настасья Павловна, убедив их, что вы куда умнее, чем то кажется согласно вашей репутации. По моим расчетам, вы со своей глупостью должны были окончательно испортить расследование и без того бесславному агентству, кое я также порекомендовал Великому князю, считая, что этим неудачникам никогда не удастся напасть на мой след… Но, однако, я немного ошибся, — взгляд Леславского сделался вдруг цепким и злым, и он произнес резким тоном:

— А где Марго?

— Вы имеете в виду вашу сообщницу? — поинтересовалась Настасья Павловна.

— Я имею в виду брошенную царскую дочь! — рявкнул в ответ штабс-капитан и забормотал себе под нос — так, что Оболенская с трудом разобрала его слова:

— Но скоро он за все заплатит. За нее, за меня…

— Эта женщина — царская дочь? — уточнила Настасья Павловна, поджав губы, лишь бы не рассмеяться презрительно от одного только подобного предположения.

— О да! Ее мать, красивейшая женщина, актриса императорского театра, была вероломно обманута похотливой свиньею, которую зовем мы своим императором! Но скоро придет ему на смену новый повелитель! И все они вспомнят обо мне… все, кто не хотел меня замечать… все, кто вынудил бесчисленные эти лета гнить, нося звание ничтожного штабс-капитана! А я был способен на большее! На великие дела! — Голос Леславского сорвался на крик, затем внезапно сделался заискивающим, когда он повторил свой вопрос: — Так где она?

— Должно быть, рассказывает Всевышнему стишок про рубин, гагат, александрит, изумруд и алмаз, кои вы похитили у императорской семьи, — пожала плечами Настасья Павловна, стараясь не слишком откровенно смотреть за спину Леславского, где уже находился Шульц.

— Вы убили ее! — воскликнул штабс-капитан неожиданно визгливо, но столь же внезапно успокоившись, снова забормотал: — Ну ничего, ничего… у меня уже есть ее кровь…

С этими словами потянулся Леславский к одному из рычагов металлического монстра и в сей же момент прыгнул на него сзади Петр Иванович. Но до того успел штабс-капитан все же привести машину в действие и, пока мужчины катались по полу, охваченные пылом борьбы, Оболенская смотрела, как изобретение Алексея Михайловича начинает извергать пар. Позади нее мгновенно встревожился Моцарт и, ухватив Настасью Павловну за юбку, потянул было прочь, да только никак не могла она сделать ни единого шагу, словно бы сознание ее боле ей самой не принадлежало…

Чем внимательнее вслушивался Петр Иванович в беседу, что затеяла Оболенская с Андреем Васильевичем Леславским, тем больше ужасался. И весь личный ужас лейб-квора Шульца состоял в том, что женщина, которой он доверился и перед которою открылся, была вовсе не той, за кого себя выдавала все то время, что прошло с момента их знакомства.

Он мысленно отмахивался от слов-жал, которые витали вокруг него, будто подземная пещера решила самовольно свести Петра Ивановича с ума, отражая от своих стен признания Оболенской многократным эхом. Но как ни старался, в воспаленном мозгу слышен был рефрен, и суть его состояла в простой истине — Настасья Павловна была приставлена к нему кем-то и, находившись подле него, выполняла чьи-то указания.

Он впервые в жизни чувствовал себя преданным. Настолько, что это не укладывалось у Шульца в голове, и кабы не готовое к подобным экзерсисам тело, вероятнее всего, не смог бы сделать тот последний шаг, которого требовала от него сложившаяся ситуация. Стоило Оболенской отвлечь Леславского настолько, что он полностью был увлечен беседою, как Шульц прыгнул на него, словно пантера на жертву, роняя на каменистый пол.

Краем глаза он успел заметить, что Андрей Васильевич успевает привести в действие адскую машину, а последствий данного события предугадать не мог. Из слов штабс-капитана был ясен примерный ход событий, что послужили их нынешнему местонахождению, однако очень многое еще оставалось под сенью тайны. Впрочем, в данный момент, увлеченный тем, чтобы уклоняться от ударов разъяренного Леславского, который сыпал их Шульцу на голову нескончаемым градом, и одновременно пытаясь нанести точно такие же в ответ, лейб-квор не мог мыслить ни об адской машине, ни обо всей этой истории в целом, разбираться в коей им предстояло и после того, как они покинут эту злосчастную пещеру.

— Черт бы вас побрал, лежите же смирно, — наконец нависнув над противником и несколько раз приложив его затылком об пол, процедил Шульц, хватая Леславского за грудки, чтобы продолжать стучать капитаном о камень.

— Вот еще! — выкрикнул тот, проведя отличный хук слева, который едва не сбил лейб-квора прочь.

Петр Иванович не мог понять, что именно происходит — его сознание то заволакивало туманом, то ясность ума возвращалась к лейб-квору вновь. И чем больше времени проходило, тем меньше он становился властным над своим телом.