Агент его Величества

– Зачем вы пришли? – шёпотом спросил Сонни.

– За сведениями. Ты слышал что-нибудь о похищении русского дипломата?

– Нет.

– Не дури. Отвечай начистоту.

– Клянусь здоровьем моей безвестной матери, я ничего не знаю.

– Мне что, отвезти тебя в управление?

Хозяин виновато понурился.

– Ну ладно… слышал. Но я не знаю, кто его украл.

– Что же ты слышал?

То, что его украли.

– И всё?

– Да.

Нисон положил ему руку на плечо.

– Сонни, мне нужно знать правду. Ты ведь не собираешься играть со мной в кошки-мышки, верно?

– Нет, не собираюсь. Но я правда ничего не знаю.

– А если я скажу, что видел на столе у шефа донос на тебя? Пиво водой разбавляешь, жулик, да ещё приторговываешь краденым барахлом. Ай-ай-ай, нехорошо.

Глаза кабатчика забегали.

– Это чьи-то наветы. Я никогда бы не осмелился…

– Это ты в суде будешь доказывать. – Нисон посильнее сжал его плечо. – Ты ведь чист перед законом, и готов сотрудничать с полицией, не так ли?

– Конечно, – пробормотал хозяин, облизнув губы.

– Тогда выкладывай, что болтают о похищении этого русского.

– Честное слово, офицер… – начал было кабатчик, но под взглядом сыщика сник и опустил глаза. – Я не могу, – тихо промолвил он.

– Чего не можешь?

– Не могу ответить. Это… выше моих сил.

– Вот как?

– Да. Поймите, если я скажу хоть слово, моя жена и дети умрут.

– А если не скажешь, то загремишь на пять лет. Выбирай.

– Лучше тюрьма, чем смерть близких.

Нисон пристально посмотрел на него и вдруг врезал ему кулаком под самое брюхо. Кабатчик скорчился от боли.

– Выкрутиться думаешь? – зашептал полицейский, схватив его за волосы. – Я тебе не зелёный юнец, чтобы на жалость брать. У меня тоже есть жена и дети, и они тоже хотят есть. И если ты не развяжешь свой поганый язык, то – видит бог – я упрячу тебя далеко и надолго, а ублюдков твоих отправлю в приют.

– Прошу вас, – заныл Сонни со слезами на глазах. – Не надо. Лучше убейте меня прямо здесь, но не трогайте детей.

– Колись, тараканья душонка, что тебе известно.

– Я только слышал, что… о, господи, как больно… слышал, что в этом деле был замешан Моравский. И что поляки рассорились с «Мёртвыми кроликами». Больше ничего. Клянусь!

– Из-за чего они рассорились?

– Не знаю… Не бейте меня! Я и так сказал всё, что знал.

– Ссора произошла до или после убийства Моравского?

– Не знаю… До… А может, после… Я не помню…

– А если я сейчас вставлю твои пальцы в дверную щель, это освежит тебе память?

Кабатчик вдруг упал на колени и разрыдался, обняв ноги Нисона.

– Пожалейте меня, лейтенант. Ради моей семьи. Ради нашей с вами дружбы.

Полицейский надменно взирал на него.

– Что это тебе взбрело в голову? Я с такими как ты дружбы никогда не водил. Ты – стукач, подвальная крыса, а я – офицер нью-йоркской полиции. Понимаешь разницу?

– Да-да, понимаю. Простите меня, офицер.

– Бог простит. А я прощать не буду. Запомни: я терплю тебя лишь до тех пор, пока ты мне полезен. Усёк? Не разочаруй меня, Сонни.

– Обещаю… Никогда… Будь я проклят, если…

– Вот-вот. О сатане вовремя вспомнил – он тебя давно поджидает. Но пока ты здесь, выкладывай, что знаешь. Мне нужно немного – всего несколько слов. Ну же, Сонни, возьми себя в руки. Ты увидишь – говорить правду легко и приятно. Попробуй хоть разок.

– Всем святым клянусь… – хныкал кабатчик. – Возьмите что хотите. Заберите дом и деньги. Но не спрашивайте об этом русском.

– Чего ты боишься, дружище? Неужели в этом городе есть дьявол хуже меня?

Сонни забился в беззвучных рыданиях. Съёжившись, он пытался обнять ноги офицера, но тот брезгливо отступал.

– Что-то ты совсем раскис, приятель. Чёрт с тобой, молчи. Всё равно ты ни на что не годен.

Он вышел в коридор. Перед ним в дверном проёме, ведущем на кухню, застыв от страха, стояло несколько посудомоек и маленький сынишка кабатчика. Несомненно, они слышали всё, что доносилось из кладовой. Оцепенение их длилось всего секунду. Потом мальчишка метнулся на улицу, а женщины поспешно вернулись к своим занятиям. «Скверно, – подумал следователь. – Теперь щенок разболтает о нашем разговоре».

Он вышел из пивной и втянул носом пропахший гарью воздух. Надо было уносить ноги. Скоро сюда явятся крепкие ребята Джона Морриси – вожака «Мёртвых Кроликов». Ох и влетит же от них Сонни! Ну да поделом – хватит жрать из двух кормушек.

Нисон окинул подозрительным взором окрестности и зашагал прочь. Под ногами его расплёскивалась грязная жижа, над головой коптили дымоходы, а по сторонам тянулись бесконечные деревянные строения с прогнившими стенами и разбитым стёклами. Из приоткрытого окна в одной из этих развалюх хор нетрезвых мужских голосов тянул знакомую до боли песню, которая со времени битвы пятьдесят седьмого года превратилась в своеобразный гимн «Мёртвых кроликов».

Они дрались субботней ночью,сходились, рвя друг друга в клочья.Газеты описали драму;Стреляли, резали, крушили,и кипяток нещадно лилиВ бою за берег Иордана.Сбросим шинели, засучим рукава,Чтоб мразь через Байяр никогда не прошла.Сбросим шинели, засучим рукава,Чтоб мразь через квартал ни в жизнь не прошла.Четвёртого июля в ночьони старались превозмочьДруг друга; был составлен план.Кого-то ранили, иных убили,немало крови там пролилиВ бою за славный Иордан.Сбросим шинели, засучим рукава,Чтоб мразь через Байяр никогда не прошла.Сбросим шинели, засучим рукава,Чтоб мразь через квартал ни в жизнь не прошла.Тенистой улицы бойцамс подмогой мусора явились,Приказ такой был сверху дан;Дубины, пули, кирпичи летали,и жатву смерти собирали —Трудна дорога в Иордан.Сбросим шинели, засучим рукава,Чтоб мразь через Байяр никогда не прошла.Сбросим шинели, засучим рукава,Чтоб мразь через квартал ни в жизнь не прошла.Ряды полиции сомкнулись,но Кролики лишь усмехнулись,И в новый бой вступили рьяно;Швыряли камни, кирпичи,ужасный стон стоял в ночи.Враг отступил от Иордана.Сбросим шинели, засучим рукава,Чтоб мразь через Байяр никогда не прошла.Сбросим шинели, засучим рукава,Чтоб мразь через квартал ни в жизнь не прошла.Сраженье кончилось, онолишь помраченье принесло одно,Намёк во снах был людям дан:Как чёрт на палках разбитнойбродил по тёмной мостовойВсю ночь, волнуя Иордан.Сбросим шинели, засучим рукава,Чтоб мразь через Байяр никогда не прошла.Сбросим шинели, засучим рукава,Чтоб мразь через квартал ни в жизнь не прошла.С приходом дня, едва просохла кровь,они сошлись на битву вновь,Лицом к лицу стояли там.Пришли солдаты и без промедленьяРассеяли столпотворенье,Прогнав и Кроликов, и Птиц за Иордан.Сбросим шинели, засучим рукава,Чтоб мразь через Байяр никогда не прошла.Сбросим шинели, засучим рукава,Чтоб мразь через квартал ни в жизнь не прошла.

«Чёрт побери, – мысленно ругался Нисон, идя по направлению к церкви святого Георгия. – Что за дерьмо тут творится? Кажется, этим русским занимались очень серьёзные парни, иначе Сонни не трясся бы так, да и ирландец был бы более уступчив. А может, они в самом деле ни хрена не знают? Ерунда. Сонни сказал, что «Кролики» расплевались с поляками… С чего бы это? Не поделили добычу? Возможно. Наверно, из-за этого и замочили Моравского. Что же делать? Позарез нужен новый стукач. Желательно, из поляков. И не из болтливых. А то сразу разнесётся слух, что я копаю под «Кроликов». Впрочем, он и так разнесётся – пацан постарается… Значит, мне нечего терять. Так же как и Сонни».