Агент зарубежного центра

Вольдемар Хольм, явившись на очередную тайную встречу с Киппаром в одном из знакомых им обоим кафе, принес с собою не только свежий запах моря, но и экземпляр самиздатовских «Дополнений».

Они опять сидели напротив друг друга с дымящимся кофе и бутылками сока на столике. Волли снял плащ и бросил на спинку стула. И почувствовал, что «шеф» заметно возбужден, излишне предупредителен, в общем — какой-то не такой, как обычно.

На улице завывал северо-западный холодный ветер, в кафе было тепло. Моряк с удовольствием отпил горячего кофе, хотя возбужденный вид Киппара насторожил его, в голове заметались тревожные мысли — что-то сделал не так, где-то «наследил». Надо быть готовым к любому повороту дела!..

— Уже знаешь о нашей беде?

— Беде?

Боксер вопросительно смотрел в глаза председателя. С неподдельной тревогой — это читалось на всей его физиономии. Он и вправду ничего не знал. Как не знал пока и того, что при последнем свидании майор Пыльд сознательно, намеренно не сообщил ему об аресте группы Лагле Парек, и это обстоятельство сейчас сослужило добрую службу Волли Хольму.

Антс Киппар сам рассказал ему о «провале» Лагле, Хейки и Арво, и моряк отреагировал именно так, как должен был отреагировать впервые услышавший об этом человек. И удивляться пришлось ему: «шеф», по всем признакам, не столь уж огорчен бедой с его помощниками в Эстонии, он вновь высокопарно говорил об их «святой борьбе», которая без жертв не обходится. Под конец беседы он даже воодушевился — возглавляемый им «Центр помощи политзаключенным Эстонии» получил новую возможность перед всем миром показать свою активность, свою необходимость для поддержания духа попавших в «застенки КГБ» истинных борцов против коммунистической тирании. Они организуют движение протеста против преследования инакомыслящих «архитектора», «инженера», «филолога» — этой интеллектуальной совести эстонского народа, они немедленно окажут материальную помощь родным и близким пострадавших «мучеников», а для этого бросят клич общественности, состоятельным людям и организациям разных стран, они…

В общем, перед Киппаром и его командой открылось широкое поле деятельности!

Волли уходил с этой встречи оглушенный велеречивостью «шефа», пораженный его энтузиазмом, потому что по-человечески мог ждать совсем другой реакции,

8

Дело группы Лагле Парек слушалось в середине декабря 1983 года в открытом заседании Судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда Эстонской ССР. За преступную деятельность с целью компрометации и ослабления советской власти, за связь с находящимся в Швеции антисоветским «Центром помощи политзаключенным Эстонии» и его руководителем Антсом Киппаром, размножение и распространение по его указанию нелегально издаваемых антисоветских клеветнических материалов, очерняющих советский государственный и общественный строй, Лагле Нарек была приговорена к шести годам лишения свободы с последующим поражением в правах на три года, Хейки Ахонен и Арво Пести — к пяти годам лишения свободы и двум годам ссылки каждый.

Лагле вины своей не признала, хотя все доказательства судом были представлены. О чем она думала, неизвестно, но одного из заседателей Верховного суда очень удивил ее вопрос, сможет ли она в заключении получать посылки. Рассчитывала на Киппара? Или на мужа?

Список «политзаключенных» в обращениях Антса Киппара к «Друзьям», записанных на магнитофонную кассету и доставленную из-за моря Вольдемаром Хольмом, теперь пополнился новыми именами. Вскоре пришлось туда добавить и Энна Тарто, привлеченного к суду за антисоветскую агитацию и пропаганду в третий раз. Сорокапятилетний истопник тартуского отделения «Эстколхозстройпроекта», считавший себя спецкорреспондентом разных западных «радиоголосов», был на сей раз приговорен к десяти годам заключения в колонии строгого режима. Он успел вылить немало помоев на свою страну, числился в активнейших сотрудниках Киппара. Что ж, не бывает борьбы без жертв! И не знаем, сожалел ли об очередной жертве своей деятельности заморский подстрекатель, но он явно гордился тем, что список опекаемых им борцов пополнился заметной фигурой. Потом председатель «Центра» приписал еще трех мальчишек из Пярну, совершивших акт вандализма на городском кладбище.

«Мы были бы очень благодарны, — наговаривал на кассету Антс Киппар, — если бы вы как-то подтвердили это сообщение о процессе и мерах наказания (называются имена мальчишек) и если мы получили бы адрес… воспитательно-трудовой колонии усиленного режима для подростков, что мы могли бы использовать. Во всяком случае, мы возьмем этих троих в список политзаключенных…»

Это он обращался, как ему казалось, к многочисленным группам «борцов» на территории Эстонии. Наверное, он очень удивился бы, узнав правду. А она была неутешительной. Вольдемар Хольм доставлял теперь «почту» главным образом для передачи в адрес уже однажды отсидевшего свой срок Мати Кийренда и «своей» группы, которой у моряка и в помине не было. Но Киппар хотел верить, что за Боксером стоят еще такие же смышленые и крепкие эстонские парни, и Волли не пытался разубедить седовласого «шефа», столь фанатично увлеченного антисоветской «работой». Киппар считал, что все силы свои отдает борьбе, своего помощника по «Центру» Яака Юриадо называл ленивым, не способным на серьезное дело человеком.

— А что он может!.. — пренебрежительно жаловался моряку старый эмигрант в минуты откровения.

Он, Киппар, один трудится за всех и на всех!..

За всех-то за всех, но он сидит в Стокгольме, а кто-то должен «работать» на родине — в Эстонии, а там после ареста группы Лагле Парек наступило затишье. В очередном магнитофонном послании Киппар жалуется:

«Прошло уже несколько месяцев со времени нашего прошлого контакта… За этот год мы получили очень мало известий об Эстонии, произошли ли новые политические процессы, происходили ли выступления молодежи, вывешивание флагов, написание лозунгов и прочее… У нас должна быть информация, мы должны знать, что происходит на родине…»

Он сетует, что

«Тарту полностью исключен из борьбы», «тишина также вокруг Таллинна — наши контакты сравнительно редкие», «Пярну также молчало, единственный, кто забросал письмами о подаянии, после досрочного освобождения — Вельо Калеп, который просит всякие спортивные костюмы для себя и своей семьи… Мы, конечно, эти просьбы не выполнили…»

Да, инженеру Вельо Калепу было разрешено встретиться с женой, после чего он попросил о помиловании и был досрочно освобожден — троим его детям вернули отца, но это-то и вызвало серьезные подозрения у Киппара.

Оставалось два канала: несуществующая «группа друзей», которую представлял Вольдемар Хольм, и уже называвшийся выше Мати Кийренд. Вся основная информация теперь шла через моряка и по другим каналам направлялась ему. В том числе — списки «политзаключенных» и их семей, которым следовало оказать помощь «Центра». А раз списки, то значит — и деньги. Можно себе представить, что чувствовал Мати Кийренд, составляя ведомость на 35 тысяч рублей для раздачи семьям «политзаключенных». К великому сожалению для Мати, через год эта «ведомость» попадет в руки правоохранительных органов вместе с инструкциями и наставлениями, как их распределять — по одной тысяче рублей на семью «борца», как отправлять и получать посылки в Эстонию после запрещения оплачивать пошлину в пункте отправки… Наверное, корпя над денежной ведомостью в тайне от всех, Мати чувствовал себя очень сильным, могущественным человеком — вершителем чужих судеб. И не очень обращал внимание на первые уговоры жены «бросить политику», пожалеть троих детишек. Такое тоже было. Но и просьбы жены не остановили «идейного» антисоветчика. Единственно, чего он боялся, так это «получить» 64-ю статью Уголовного кодекса, предусматривающую в известных случаях самое суровое наказание, а вот на 68-ю он был согласен, она приносила популярность «политборца», через Киппара имя осужденного по этой статье становилось широко известным во всем мире…

В теплый летний день пришел на встречу с Киппаром его связной Вольдемар Хольм. И был поражен торжественным видом «шефа» — в отлично отутюженном новом костюме, аккуратно завязанном темном галстуке, с причесанными на правую сторону седеющими волосами и такой улыбкой, что не столь заметны были мешки под глазами; создавалось впечатление, что этот человек выиграл миллион…

— Садись, Волли, садись!

Моряк присел напротив старого эмигранта, открыл традиционную бутылку с прохладительным напитком, про себя гадая, что бы это значило.

— Только что вернулся из Канады, — похвастал Киппар и внимательно посмотрел на Волли. — Да-да, из Канады. В Торонто открыл всемирные дни нашей родины — «Эсто-84». Правда, уехал, не дождавшись их окончания. Дела… Пришлю вашим группам по видеопленке — пусть друзья посмотрят, что жив еще дух калевитян [3] , что есть кому бороться за свободу Эстонии — от старых, опытных мужей до молодежи, подрастающих на чужбине эстонских детей!..

Он был оживлен, говорил громче обычного. Но печать неудовлетворенности явственно почувствовалась в его рассказе, и словно тень набежала на его лицо.

3

Калевитяне — так называли себя древние эсты по имени легендарного праотца Калева.

— Одно волнует меня, — сказал он уже не столь громко, — мало говорили о политике. Мало. Концерты, игры — это хорошо, но главное — политика, борьба, а их-то было мало. Весельем заменили серьезный разговор о том, как освободить родину от коммунистов. Много ели, много пили…

Он замолчал. Может, вспомнил, как проходили разные встречи в Эстонском доме в Стокгольме. Много ели, много пили. Еще больше, чем в Торонто. Так, что под конец с осоловелыми глазами бродили по залам и комнатам, натыкаясь друг на друга и не узнавая…