Агидель стремится к Волге

Сыновья послушно кивали:

— Все сделаем, как ты велел, атай!..

Весь башкирский народ с нетерпением и надеждой ожидал благой вести из Москвы. Лишь доведенные до отчаяния минцы, лишившиеся большей части своих земель, были настроены воинственно. Не дождавшись возвращения делегации, они взбунтовались было, но как только стало известно, что сыновья Тюлькесуры привезли с собой из первопрестольной указ Алексея Михайловича Романова о запрещении раздачи башкирских земель переселенцам, тут же угомонились.

А вскоре в Уфу вместо Бутурлина прибыл новый воевода — сын соратника Тюлькесуры-бея Федор Андреевич Алябьев. Устроив свою семью, он созвал волостных и дорожных старшин.

Прежде чем начать разговор, воевода поинтересовался:

— Есть ли среди вас старшина Тамьянской волости Тюлькесура-бей?

— Отец захворал и не смог приехать. Я — заместо него, — откликнулся, вскакивая с места, молодой мулла.

Узнав Садира, заезжавшего к нему в Нижнем Новгороде по дороге в Москву, Алябьев расплылся в улыбке:

— Как только кончим, задержитесь. Посидим, потолкуем, — сказал он, приобняв своего знакомого.

И опять завели башкиры речь о самом больном и насущном — о своих землях. Говорили, что исправно платят за них ясак, а их все равно обирают. Алябьев выслушал старшин, не прерывая, а под конец успокоил их, сказав, что земельные участки пришлым отдавать не будут, и подтвердил, что это узаконено специальным Уложением.

Желая произвести благоприятное впечатление на башкирских начальников и добиться доверия с их стороны, воевода решил для пущей важности зачитать грамоту Алексея Романова, где говорилось:

«…Башкирцы при прежних государях и при отце нашем, блаженные памяти, при великом государе царе и великом князе Михаиле Федоровиче всея России и против поляков, а в Московское разорение были под Москвою и после — до Московского разорения были в нашей службе под Новым Городом на Бронницах с боярином с князем Дмитрием Тимофеевичем Трубецким, а после того были они на нашей службе в полку у боярина князя Дмитрия Михайловича Пожарского…»

Часть вторая

I

После мятежа 1645 года Российское государство было вынуждено подтвердить оговоренные в Жалованной грамоте Ивана Грозного вотчинное право башкир на их исконные земли. Однако часто сменявшие друг друга воеводы, не желая выполнять условия соборного уложения Белого царя, иной раз вероломно нарушали его. И таким образом число припущенников [54] увеличивалось, а сборщики податей безнаказанно творили настоящий произвол.

Недовольство коренного населения с каждым разом росло. А вместе с тем крепчал национальный дух. Башкиры хорошо понимали, что полной свободы без единения, без борьбы за государственность, за централизованную власть им не добиться.

54

Всех нерусских припущенников в официальных документах называли «тептярями» и «бобылями».

Жестокое обращение с населением со стороны сборщиков ясака, в конце концов, переполнило чашу их терпения. Доведенные до отчаяния люди стали поговаривать о том, чтобы подняться против притеснителей с оружием.

Собравшись и обсудив план восстания, батыры северо-восточных племен предложили возглавить его Садиру-мулле — новому старшине Тамьянской волости.

Но тот отказался.

— Я считаю, это неразумно — идти против России, к которой мы присоединились своей волей. Если я приму участие в восстании, то нарушу завет моих предков и перестану себя уважать.

Сородичи возмутились, зашумели:

— Выходит, урысы на нас — с камнем, а мы к ним — с угощением?!

— Нет мочи сносить измывательств баскаков!

— По-твоему, мы должны терпеть только из-за того, что когда-то дед твоего деда Шагали Шакман-бей кланялся Ивану Грозному?

— Если урысы хотят мира, зачем они нарушают договор?

— Разве для того башкорты вошли в Россию, чтобы промотать и проморгать наследие своих предков, терпеть притеснения, платить непосильный ясак?

— Мы так радовались, когда избавились от гнета чужеземцев, а теперь что? Из огня да в полымя?!

— Свобода или смерть!..

Когда страсти немного улеглись, Садир-мулла произнес с вымученной улыбкой:

— А мне-то дадите слово молвить?

— Конечно, — откликнулся Арысланбек-батыр.

И тогда мулла заговорил снова:

— Я тоже не хочу быть рабом, агай-эне!..

— А раз не хочешь, почему отказываешься от нашего предложения? — перебил его Хары-Мэргэн, вынужденный скрываться от русских воевод-притеснителей.

Понимая, каково батыру, Садир-мулла ответил ему беззлобно:

— Нельзя нам сейчас затевать свару. Зачем же попусту проливать кровь башкортов? Я думаю…

— Ну-ка, ну-ка, что ты там еще надумал? — снова прервал его Хары-Мэргэн.

— Да не петушись ты, выслушай сперва человека! — одернул горячего товарища Арысланбек-батыр и, обратившись к Садир-бею, сказал: — Мы тоже понимаем, достопочтенный хэзрэт, что война — это не игра. Так ведь и терпению нашему пришел конец, жизнь уже невмоготу. Вот если бы вымести кильмешяков со священной земли нашей да ускорить объединение всех племен в одно ханство! Твой род известен всем башкортам. Если бы ты только согласился возглавить восстание! Соглашайся. Когда мы поднимемся, к нам примкнут и другие волости.

— У меня нет опыта, да и чин невелик. Отчего бы вам не попросить старшину Сибирской дороги или главного ахуна [55] ? — предложил Садир-мулла.

— Куда уж им! Они во всем урысам потакают.

— Негоже так отзываться о почтенных людях.

— Эх, хэзрэт! Да эти «почтенные люди» у верхотурского воеводы на побегушках, — сказал Арыслан-бек.

Его слова подтвердили Ишмухамет, Конкас, Деуеней Давлетбаевы, Баязан Туктамышев. Они настаивали, чтобы Садир согласился возглавить мятеж.

55

Высший религиозный чин у мусульман.

Старшина Тамьянской волости был в смятении.

Лишь после дневного намаза и трапезы он дал гостям окончательный ответ:

— Агай-эне, прошу вас не держать на меня зла. Но мое слово таково: я не хочу, чтобы башкорты ввязались в такое дело.

— Карателей боишься?

— Да никого я не боюсь, — поморщился Садир-мулла. — Но и зайцем, то бишь мишенью для охотников, тоже быть не желаю. К тому же нельзя забывать и про своих же продажных беев, которые кружат над нами, точно коршуны… Толкать народ в самое пекло без всякой подготовки, заведомо зная, что люди погибнут, — преступление да и только. Мы должны крепко подумать и о судьбе наших женщин, беспомощных детей и стариков. Что с ними будет, когда восстание подавят?..