Агония и смерть Адольфа Гитлера

«Храбрый король! Подожди немного и дни твоих мучений будут позади. Солнце твоего счастья уже за тучами и вскоре оно озарит тебя».

Когда Геббельс прочитал затем, как в последний момент Фридрих был спасен от самоубийства известием о смерти своего врага — русской царицы Елизаветы, Гитлер прослезился. После этого Гитлер и Геббельс обсуждали обстоятельства чудесного спасения Фридриха и послали за двумя гороскопами, которые тщательно хранились в одном из «научных» отделов Гиммлера: гороскопы фюрера и третьей империи. Эти священные документы были доставлены и Гитлер вместе с Геббельсом с надеждой взирали на них.

Они установили, что оба гороскопа предсказывали начало войны в 1939 году, немецкие победы до 1941 года и затем серию поражений с кульминационным пунктом в первой половине апреля 1945 года. Затем должна была последовать ошеломляющая победа немцев во второй половине апреля, стабильное положение до августа и в том же августе — мир. После заключения мира должно было наступить трудное время для Германии в течение 3-х лет, затем с 1948 года она должна была снова восторжествовать и стать великой державой.

«Я НИКОГДА НЕ ПОКИНУ БЕРЛИН»

Гороскопы, которые так точно говорили о прошлом, оказались малонадежными для будущего. Тем не менее, рассказ одного из секретарей Геббельса показываед насколько серьезно Гитлер и Геббельс верили в такие предсказания.

«Хорошо помню пятницу, 13 апреля, — показывал этот секретарь. — Каждую неделю Гитлер выезжал на восточный фронт, где говорил перед войсками и передавал им подарки в виде сигарет, коньяка и книг. В этот день он вернулся как всегда поздно вечером. Берлин сильно бомбили, и гостиница «Адлон» была охвачена пламенем. Мы встретили Геббельса на ступенях министерства пропаганды. Один журналист обратился к нему: «Господин рейхсминистр, Рузвельт умер». Геббельс буквально выскочил из машины и с минуту стоял как зачарованный. Никогда не забуду его лица, освещенного огнем пожара. «Ну, — сказал он мне, — принесите лучшего шампанского, и мы поговорим по телефону с фюрером». Мы прошли в кабинет, где было подано шампанское. Геббельс соединился с Гитлером по прямому телефону и сказал: «Мой фюрер, поздравляю вас! Рузвельт умер. В звездах написано, что вторая половина апреля будет поворотным пунктом. Сегодня 13 апреля, пятница. Поворотный пункт наступил».

Эти восторги быстро миновали. По-прежнему продолжалась эвакуация министерств из Берлина, но Гитлер оставался в бункере, решив сделать еще одну попытку отбросить русских от столицы. 21 апреля Гитлер приказал начать контрудар всем берлинским войскам под командованием генерала СС — Штейнера.

«Любой командир, который не последует приказу, — кричал Гитлер, — поплатится жизнью». Так приказал Гитлер, но его приказы не имели больше связи с реальной действительностью. Он передвигал воображаемые батальоны, составлял академические планы. Атака Штейнера явилась последним, скорее символическим актом стратегии Гитлера — она никогда не была проведена.

Эти факты стали известны во время совещания военного совета 22 апреля, которое^ было открыто обычными докладами генералов Кребса и Йодля. Затем пришло известие о провале атаки Штейнера. Несмотря на разработанные планы и страшные угрозы, воздушные силы не были введены в действие. Тут же поступили еще более неприятные сообщения. В то время как войска были оттянуты, чтобы поддержать Штейнера на юге, русские ворвались в пригороды с севера, и их головные танки были уже в самом Берлине.

Тут разразилась буря, примечательная для последних дней Гитлера. Гитлер впал в бешенство. Он визжал, что его покинули, нападал на армию, проклинал предателей, говорил о всеобщей измене, продажности и обмане и затем в совершенном измождении заявил, что наступил конец. Наконец и впервые он отчаялся в своей исторической миссии. Все было кончено: третья империя развалилась, и ее творцу осталось лишь одно — умереть. Он отказался уехать в Южную Германию. Все, кто хочет, могут уезжать. «Но я, — заявил Гитлер, — никогда не покину Берлин, никогда».

Ночью 26 апреля в Берлин прилетел генерал авиации Риттер фон Грайм. Его сопровождала искательница приключений, известная летчица-испытатель Ганна Райч. Стремительная, резкая и вместе с тем хвастливая женщина — она как нельзя лучше подходила для обстановки этого последнего подземного сумасшедшего дома в Берлине. Реач была ярой нацисткой и давно преклонялась перед Гитлером.

Показания Ганны Райч о жизни в бункере Гитлера, несмотря на ряд досадных исторических погрешностей, следует все же признать документом исключительной важности. Согласно ее рассказу, она и фон Грайм долетели до пригородного аэродрома «Гатов» лишь с несколькими пробоинами в крыльях; правда, были сбиты несколько сопровождавших их истребителей.

Обнаружив на аэродроме учебный самолет, фон Грайм решил лететь в центр города и приземлиться на улице вблизи имперской канцелярии. Во время взлета

оставшиеся истребители отвлекали внимание русских. Фон Грайм сам сидел за штурвалом и Райч была его единственным пассажиром. На высоте верхушек деревьев они летели по направлению к Бранденбургским воротам.

«НИЧТО МЕНЯ НЕ МИНОВАЛО!»

Под ними шла ожесточенная уличная борьба; над ними воздух был полон русскими самолетами. Через несколько минут разрыв тяжелого русского снаряда вырвал низ самолета и повредил правую ногу фон Грайма. Райч наклонилась через его плечо, овладела штурвалом и, увертываясь и прилегая к земле, ей удалось посадить самолет прямо на улице. Была остановлена проезжавшая автомашина, и фон Грайм был отвезен в имперскую канцелярию. По пути ему была оказана первая помощь, а по прибытии в бункер он был помещен в операционную, где его сразу же навестил Гитлер. Его лицо, говорит Райч, выражало благодарность в связи с прилетом фон Грайма «Даже солдат, — сказал Гитлер, — имеет право не повиноваться приказу, который ему кажется бесполезным и безнадежным». Он спросил фон Грайма, знает ли он почему его вызвали. Последний ответил отрицательно.

«Потому что Герман Геринг изменил мне и своему отечеству, — пояснил Гитлер. — За моей спиной он установил отношения с врагом. Это трусость! Он направил мне лишенную всякого уважения телеграмму, в которой сообщает, что я однажды назвал его своим преемником и что теперь, когда я не могу больше управлять из Берлина, он готов заменить меня, находясь в Берхтесгадене. Телеграмма заканчивается словами, что, если он не получит ответа, то будет считать, что я согласен!».

Во время этого разговора у Гитлера на глазах были слезы. Голова была опущена, лицо смертельно бледно, и когда он передал фон Грайму для прочтения фатальную телеграмму Геринга, бумага дрожала в его руке. В то время как фон Грайм читал телеграмму, Гитлер наблюдал за ним, тяжело и судорожно дыша. На щеке дрожал мускул. Внезапно он закричал:

«Ультиматум! Грубый ультиматум! Больше ничего не осталось! Ничто меня не миновало! Не соблюдают ни верности, ни чести. Не осталось ни одного оскорбления, ни одного предательства, которое бы я не испытал. Теперь еще это! Это конец! Ни один удар не прошел мимо!».

После некоторой паузы Гитлер пришел в себя и объявил фон Грайму, что вызвал его для того, чтобы назначить главнокомандующим авиацией в ранге фельдмаршала вместо Геринга. Ради этой формальности были принесены в жертву жизни германских летчиков. Было бы достаточно телеграммы, но Гитлер предпочел этот драматический, хотя и дорогостоящий способ, в результате которого фон Грайм совершенно без всякой пользы был на три дня прикован к постели.

В эту ночь Гитлер вызвал Ганну Райч в свою комнату. Он сообщил ей, что все кончено и что он и Ева Браун подготовили все для самоубийства и для последующего сожжения их трупов. При этом он передал Ганне Райч для нее и фон Грайма ампулы с ядом для использования в случае опасности пленения.