Агуня
Шрифт:
Зашла навестить совушку.
— Чего не спишь? Крылышко болит? Пить хочешь? — принесла в большой ложке воды, подержала, чтобы удобнее было жажду утолить. — Ты, птичка, не переживай. Всё хорошо будет. Крыло заживёт, я тебя выпущу. Потерпи, глазастая.
Спала плохо. За оградой выли волки. В избушке храпел Василий. На лежанке шипел раздражённый Филипп. В корзинке шуршала сова.
Невыспавшаяся и от этого злая, встала и, ненадолго заглянув в уголок за печкой, принялась готовить завтрак. Принесла из кладовки чугунок гречневой каши с грибами да крынку простокваши. Замесила тесто и, пока оно подходило, накрошила лука побольше, обжарила в сливочном масле и смешала с гречкой. Лепила пирожки под пристальным взглядом проснувшегося царевича.
— Что смотришь? Иди в баню
Вчера из бани гость прибежал босым, набросив на распаренное тело свою шубейку походную. То, что должно быть прикрыто отсутствующими штанами, пряталось под длинной, ниже колен, рубахой.
— Сапоги тоже пусть просохнут, — объяснил следы от мокрых ног парень.
Пожала плечами — мне-то что. Пусть сохнут. Прошептала заклинание на уборку, тряпка, что лежала у порога, все подтёрла и на место улеглась.
Сегодня бегать по снегу голыми ногами царевич явно не хотел. Но тело требовало утреннего уединения, а с ним не поспоришь. Кряхтя и ворча себе что-то под нос, Василий поспешил на улицу.
Спокойно долепив пирожки, посадила противень в печь и занялась составлять сбор для утреннего отвара.
— Ты говорила, что у тебя нет ничего съестного, — попенял вернувшийся парень.
— Вчера не было.
После умывания на светло-русых прядях и на щетине блестели капельки воды, а румянец вспыхнул, как утреннее солнышко за окном. Сапоги и чистые порты добавили уверенности и наглости.
— Что есть в печи — на стол мечи! — заявил он, присаживаясь на лавку.
— Твоё хлёбово на крыльце стоит. Можешь в дорогу взять.
— Что же ты меня на дорожку и не покормишь?
— Покормлю. Отчего же не накормить. Только ты мне, мил человек, заплати.
— Так у меня нет ничего. Поистратился в дороге.
— Расскажи мне о царстве Кощеевом всё, что знаешь. Это и будет твоя плата.
Глава 3
— Царство Кощеево, — начал свой рассказ Василий хорошо поставленным голосом. Похоже, что ораторское искусство входит в обязательную программу обучения царевичей, — находится на северо-западе обитаемого пространства Дремлесья. Называется по имени царя правящего, но Кощей — прозвание, а не имя. Мой дед рассказывал, что когда он маленьким был, то слышал историю о Кощее, как тот в Дремлесье попал. Его же недаром Бессмертным кличут. Он пережил уже не одно поколение дремлесовцев. Так вот…
Было это тогда, когда дед моего деда был отроком. Порубежное нашему, государство царя Карачуна было много меньше, чем сейчас, но славилось богатством и миролюбием. Выход к морю давал купцам карачуновским возможность торговать с дальними странами, посылая лОдьи за тридевять морей. Туда везли наше исконное: ткань льняную, меха, воск, рыбу солёную в бочках. Домой привозили ковры, шелка да парчу узорчатую, зерцала из стекла гладкого, скакунов тонконогих, фрукты редкие. Однажды из похода привезли мальчика. Как сухарь сухой и тёмный — кожа да кости. Слова нашего не понимал и сам лопотал непонятное. Мореходы подарили мальчика царю как забавную игрушку за то, что штуки удивительные своим телом он делал. Складывал руки и ноги так, что понять нельзя было, где колено, а где локоть. По углям босым ходил и, согнув ноги калачом, парил над ковром недолго. Много разного делал, что раньше не видели, за это Карачун приблизил к мальчонку к себе. Имя если у него и было, то не знал никто, поэтому звали Кощей, что значит «пленник». Правда, рос он не как невольник, а вместе с царскими сыновьями — погодками Боеславом и Драговитом. Все науки и премудрости на равных с ними учил. Разум имел быстрый и изворотливый, но хилое тело — меч поднять не мог. Пока Карачуновичи осваивали ратное мастерство, Кощей в башне у чародея отирался да в библиотеке в свитках старинных копался — магию изучал. Потом началось странное. Сначала в столице, а потом и в окрестностях стали ведуны и колдуньи умирать. Как поветрие пронеслось. Причину не знал никто. Не болели, не лежали, но оставались от них только тела высохшие. Чародей царский мрачнел после каждого случая больше и больше, а когда нашли труп сильного волхва,
жившего уединённо на опушке леса, сказал Карачуну…— Бабушка, у тебя пирожки не сгорят?
— Что он сказал? — не поняла я резкого поворота событий.
— Это я спрашиваю, — сглатывая голодную слюну, ответил Василий.
— Тьфу ты! Такой рассказ испортил, — цыкнула зубом и похромала в закуток к печке.
— Так что дальше было? — спросила, когда царевич, сожрав почти всё печево, выставленное на стол, отвалился и сыто рыгнул.
Допив отвар, гость перевёл дух и продолжил рассказ:
— Так вот…
Чародей предупредил царя, что в их государстве появился колдун, который копит силу, выпивая её из ведьм и волхвов, но Карачуну не до того было — у него сыновья пропали. Поехали на охоту, погнались за вепрем и не вернулись. Свита с ног сбилась, все следы изучили, но найти не смогли. Отец от горя слёг и вскоре умер, не оставив завещания и наследника. На третий день после похорон боярская дума собралась, чтобы выбрать нового царя. Каждый род предлагал своего выдвиженца, с которым не соглашались остальные. В зале уже летали клочья волос, вырванных из бород, когда Кощей вошел в зал, сел на трон и сказал:
— Тихо!
Те, кто там был и выжил, рассказывали потом, что от его голоса мороз по коже пробежал и все замерли. Многие разом поняли, что спор окончен, ибо пришёл новый царь. Но были такие, что продолжили бузить. Они собрались в группу и дружно возмущались, поглядывая в сторону занятого трона. Кощей просто вытянул руку в их сторону, и они упали. Замертво. Все. Так началось его правление. За эти годы в его царстве не осталось волхвов, ведунов, колдунов и знахарей. Кого-то выпил, кто-то сбежал подальше. Зато значительно прибавилось земель и владений. В последнее время войска соседей всё чаще стали появляться у наших рубежей, что беспокоит государя отца нашего. Седьмицу назад прибыли послы звать Василису замуж за Кощея. До неё у него было пять или шесть жён, а сейчас царь вдовствует.
Вспомнив о сбежавшей сестре, парень нахмурился, вздохнул и засобирался.
— Надо вернуть дуру. Думает только о себе, а не о государстве нашем.
— Зачем Василисе о вас радеть, если вы её за Кощея отдать хотите?
Ответом гость меня не удостоил. Подхватил со стола оставшийся пирог, сунул его в торбу и вышел в сени. Зашуршал там шубейкой, остывшей на морозе, и хлопнул входной дверью.
— Ни тебе спасибо, ни мне до свидания, — прокомментировал Филипп его уход.
— Пойду калитку закрою за гостем, — предупредила кота, завернулась в нагретое на лежанке одеяльце и вышла на крыльцо.
Картина, открывшаяся с высокого крыльца, была эпичной. У ворот царевич, вооружившись деревянной лопатой, расчищал пространство от сугробов, скопившихся за зиму. Увидел меня, остановился и сказал:
— Хорошо, что вышла. Ты это… Забудь, что я тебе рассказал. Батюшка приказывал секретно Ваську привести. Чтобы до Кощея не дошла весть о её побеге. Помалкивай! Поняла?
— Поняла. Сугробы расчищаешь в качестве платы за молчание моё? — хихикнула я.
— Ещё чего! Ковёр расстелить надо — иначе не взлетит.
Василий осмотрел расчищенный участок, достал из торбы пёстрый комочек, встряхнул… На землю лёг яркий шёлковый платок, украшенный по углам кистями. Парень, отряхнув сапоги, встал в центр, прошептал что-то типа: «Земля, прощай!»
Измятая ткань расправилась, приняла жёсткую форму, словно лежала на столешнице. «В добрый путь!» — услышала я вторую часть активации артефакта, и ковёр, словно кусок крепкой фанеры, взмыл над землёй, унося царевича за ограду.
— Скатертью дорога, — махнула вслед рукой и вернулась в избушку.
Захватив по пути из кладовки тушку зверька в стазисе, похожего на кролика, пошла кормить свой зоопарк. Совушка не спала. Вынесла корзинку в горницу, поставила на стол.
— Как ты, птичка?
В ответ та вздохнула и беспокойно завозилась. От неё шли непонятные эманации, словно она беспокоится о чём-то.
— Что тебя тревожит, совушка?
Птица уставилась на дверь.
— На улицу хочешь?
Утвердительный кивок. Вспомнила себя, когда безголосая была и жестами общалась.