Ахилл

— И кому же тогда?

— О, как и сказано в законах, — тому, кто ее захватил! А захватил ее в том городе (я это знаю, и ты не станешь это отрицать) мой несчастный родственник Акторид, тяжко изувеченный в бою подлыми ионийцами.

Последние слова Ахилл пропустил мимо ушей, он, верно, и не знал, что стало с этим самым Акторидом после его удара. Будет настоящий герой интересоваться подобными пустяками! Но гоплиты, стоявшие в шатре, не смогли сдержать улыбок.

Агамемнон, однако, не обратил на их улыбки никакого внимания и продолжал:

— Да, да, мой бедный племянник Акторид получил страшные увечья, добывая эту рабыню! Он славно бился за нас; должен же и я отплатить ему добром — вернуть ему то, что он доблестно добыл в бою! Боги не простили бы меня, если бы я поступил иначе! Ибо чужую собственность нельзя отнимать, это преступление, Ахилл! По закону, добытая в бою рабыня становится собственностью того, кто первым ее схватил, и это, как все видели, сделал мой храбрый Акторид!.. Не печалься, Ахилл, ты еще добудешь себе много рабынь покраше этой! Вот она, вся Ионика, пред тобой! Ионийские женщины прекрасны, и любая из них — твоя!.. Кроме, конечно, жриц, ибо их, страшась гнева богов, я воспретил кому-либо обращать в рабынь.

Ахилл с надеждой сказал:

— Но тогда ее не вправе был обратить в рабство твой Акторид, ибо она жрица, эта девушка!

Теперь уже Агамемнон весьма правдоподобно изобразил на лице растерянность.

— Жрица, говоришь?.. Но я этого не знал!.. И какому же богу принадлежит эта жрица?

— Она жрица Аполлона.

— О! — схватил себя за волосы Агамемнон. — Великого Аполлона, любимейшего из сыновей Зевса!.. Ах, мой неразумный племянник Акторид, на что покусился ты! За что, видно, и претерпел он свои увечья: рука всесильного Аполлона покарала тебя!.. И наши последние военные неудачи — из-за того же: боги мстят и мне за моего неразумного племянника! Поделом же мне — ибо справедлива кара богов!.. Ах, мой бедный Акторид не знал этого! Как он мог догадаться, если она, бедняжка, не сказала ему?!

— Он мог бы догадаться, — сказал Ахилл, — уже по тому, что захватил ее в храме Аполлона, где перед тем у алтаря бога зарубил ее отца Бриса, Аполлонова жреца.

— Ахилл, Ахилл! — со слезами на глазах отозвался Агамемнон. — Ты же знаешь, сколь коварны ионийцы! Они могут прятаться в храмах, выдавая себя за жрецов, за богов, за кого угодно, лишь бы избежать той участи, которую я им предуготовил. Увы, боги не ставят тавро на своих жрицах и жрецах!.. Впрочем, несмотря на это, я вполне заслужил их кару, ибо — пускай даже невольно и косвенно — повинен в нанесенном им оскорблении. А еще более виновен перед богами мой Акторид, за что обречен с тех пор на страдания. Ибо нет страшнее кощунства, чем попытаться овладеть жрицей всесильного бога! Даже попытаться, Ахилл, даже помыслить о том, чтобы лишить невинности жрицу великого бога, — и то величайшее из кощунств, и кара за то всегда бывает страшна!

Конечно, он не мог не заметить, как смутился Ахилл при этих его словах, но, разумеется, не подал виду.

— О Ахилл! — все еще со слезами на глазах произнес он. — Как я благодарен тебе за то, что ты поведал мне о невольном кощунстве, кое мы совершили! Я сделаю все, чтобы попытаться загладить свою вину перед богами! Тебе же боги воздадут должное за твою заботу об их девственных жрицах!

Ах, все более смущался Ахилл, краска густо заливала его лицо.

А на щеках Агамемнона вдруг высохли слезы, и он, словно это лишь только сейчас пришло ему в голову, сказал:

— Однако ответь мне, Ахилл, — ты в самом деле уверен, что она жрица Аполлона? Я нисколько не сомневаюсь в твоей правдивости, но в заблуждение, как известно, впадают порой даже олимпийские боги. Не могла ли она ввести и тебя в заблуждение, назвавшись жрицей, а на самом деле не являясь таковой?

Ахилл молчал

— Впрочем, — внезапно спохватился Агамемнон, — это легко проверить! Жрицы Аполлона девственны, бог ни за что не допустил бы посягательств на их невинность. Пускай же мои рабыни осмотрят ее, и, если они подтвердят, что она осталась невинной, стало быть, ты не обманулся — жрица она!

— Не смей этого делать! — воскликнул Ахилл.

— Да, — проговорил царь, — я вижу, ты и сам уже сомневаешься в этом... Но — хорошо, хорошо, Ахилл! Мы не станем ничего такого делать, раз ты этого не желаешь. Видишь — я готов на все, чтобы только лишний раз не гневить тебя.

— В таком случае отдай мне Брисеиду, — потребовал Ахилл.

— Как ты можешь такое говорить? — с сожалением отозвался Агамемнон. — Неужели ты не понял еще?! Будь она жрицей или будь рабыней — она в любом случае не сможет стать твоей!

Посуди сам! Если она жрица — то она принадлежит ни тебе, ни Акториду, ни мне, а лишь богу Аполлону, и тогда, чтобы он не гневался, я должен отправить ее в Микены; у нас там два храма, посвященных Аполлону, пусть она служит ему в одном из них.

Ну а если она рабыня — то и в этом случае должна быть отправлена в Микены, только уже к моему несчастному племяннику Акториду, коему она принадлежит, и я, чтя волю богов, должен способствовать ее скорейшему возвращению к нему.

Нет, Ахилл, ты, я полагаю, не подумал, когда потребовал: "Верни мне ее". Едва ли ты действительно желаешь, чтобы я нарушил волю богов.

Ахилл стоял мрачнее тучи и не знал, что ответить на эти слова царя. Наконец спросил грозно:

— Так что же, ты не отдашь мне Брисеиду?.. — и не по себе стало всем, кто видел его в этот миг.

Агамемнон явно тоже в этот миг почувствовал себя зыбко, ибо поспешил ответить:

— О нет-нет, Ахилл, я этого, — слышали боги! — вовсе не сказал! Но и ты должен кое-что предпринять, чтобы, если я отдам ее тебе, оправдать меня перед богами. Готов ли ты мне в этом помочь?

На лице Ахилла отобразилось недоумение.

Агамемнон с готовностью стал ему объяснять.

Все, мол, очень просто, милый Ахилл! Предположим, она рабыня, по праву принадлежащая Акториду. Но тот же Акторид может добровольно передать ее Ахиллу в дар, если узнает, что доблестный Ахилл нанес огромный урон высокомерной Трое. Он сам, царь царей Агамемнон, подвигнет на то своего племянника (как он подвигнет на что-либо этого онемевшего, с отшибленными мозгами, умеющего лишь ветры пускать племянника, наш царь, правда, умолчал).

Ну а коли Акторид ее подарит — значит, и богам нечего гневаться: по праву будет владеть ею Ахилл.

Теперь — если она все-таки действительно жрица великого Аполлона... Но и в этом случае ты, милый Ахилл, должен как следует проучить троянцев. Твои победы над ними будут означать, что Аполлон не гневается на тебя и готов тебе даровать свою жрицу. Мне же, смертному, останется только порадоваться за тебя и передать тебе эту Брисеиду, выполняя волю великого бога.

В общем, так ли, иначе ли — бей троянцев, а там видно будет, таков был смысл сказанного Агамемнона.

— Так что, как видишь, все в твоих руках, Ахилл, — закончил он свою речь.