Аистов-цвет

— Иванко, будь умником, маме трудно говорить. А как мама умрет, ты, как старший среди них, будешь и за тато и за маму. Не бей их!

— Уже Киев, и надо поскорее сходить. Вон видите, какие огни горят. Лучше, чем во Львове.

— Мы, сынку, поедем дальше, вашей маме плохо, она не может встать. А надо ведь узлы вынести и вас забрать.

— Я хочу в Киев! — Иванко вдруг взрывается громким плачем. Петро и Гандзуня уже насмешливо смотрят на него: «Плачет!» — Слезем в Киеве, я хочу в Киев!

Иванко ревет, и ничто, даже трескучая машина, не может перекричать его. Около них собираются люди. Они расспрашивают о причине плача такого мудрого мальчика, а когда узнают, в чем дело, решают помочь вынести вещи. Пароход еще не пристал, а Иванко уже стоит наготове с узлом на плечах, держа за руку Петра.

Перед ними пристань, позади — гора камней и город. Ганка среди узлов и детей лежит в пыли на раскаленных камнях.

Целую ночь пролежала здесь, а теперь утро горячим солнцем обжигает ее лицо, которое она закрыла платочком. Время от времени около нее останавливаются люди. Посмотрят, поморщатся и спешат отойти, чтобы забыть поскорее грустную картину. Или хмуро, не останавливаясь, бросают детям копейки и сразу же отходят. Или же охают, плачут, стоят долго и смотрят печально на детей, а потом отходят, склонив головы. Некоторые из них поднимают платочек над лицом Ганки и смотрят: жива или умерла?

Дети, все четверо, сидят возле мамы, выставив руки, чтобы люди давали деньги. Все привыкли к своему новому положению, и эта новая забава кажется им очень интересной. Если кто из младших опускает руку, чтоб немного отдохнуть, Иванко прикрикивает:

— Тато вот, наверно, уже умерли, мама болеют, а я вам что буду давать есть? А жить как-то надо! — и дети опять подставляют руки и просят денег.

К ним подходит какой-то важный офицер и с ним под руку пышная пани. Иванко приказывает детям поскорее вытереть носы. Гандзуня трет запаской, а Петро проводит рукавом. Юльке Иванко вытирает сам.

Офицер смотрит на них и говорит своей пани:

— Беженцы. Жертвы зверства немцев. Я тебе, милочка, уже рассказывал об этом.

Дети вычистили носы и тянут руки.

— А почему вы не идете на беженский пункт? Здесь он недалеко, на Подоле, — советует офицер.

Ганка стаскивает платочек, открывает глаза.

— Я слышала, что там им очень хорошо. Лучше, чем дома, — говорит пани, морщась. — Фу! Какие они грязные!

Иванко видит, что паны разговаривают, а дать — ничего не дают. Говорит:

— Мы хотим пойти на беженский пункт, да мама идти не могут, потому как заболели, вот мы и сидим.

Но паны уже отходят и не слушают его. Иванко опускает руку, переводит грустный взгляд на Киев.

Вдали на склонах гор прилепились каменные дома, похожие издалека на гнезда ласточек. Там Киев должен быть красивым, Иванко еще верит в это. Но здесь, где между кучами мусора и камней сидят они, здесь Киев дышит на него горячей пылью, гнилью воды и грустным беспомощным взглядом больной мамы.

— Вы, мамо, может, подниметесь немножко и мы пойдем?

Мать хочет подняться и падает без сил на свою каменную постель.

— Может быть, я, сынку, как-нибудь и дошла бы. Только как нам быть с узлами?

— Я буду помогать, а Петро и Гандзуня тоже.

— Маленькие еще вы, сынку!

Солнце упрямо проходит свой утренний путь по небу, разбрасывая вокруг горячую солнечную пыль. От жары дети слабеют, делаются вялыми и начинают плакать. «Печет!»

— Иванко, возьми детей, бегите к воде. Немножко головы смочите и маме намочите платок.

Иванко берет Юльку за руку, а Петро и Гандзуня идти не хотят.

— Мы с ним боимся! Он еще нас утопит, а река широкая, как небо.

— Не утопит, детки, не утопит! Идите! Иванко, ты в воду не лезь, а только с краешка набирай руками. И детей не пускай…

— Я уж знаю, как.

Дети ушли, и Ганка остается одна. Люди, что пришли к пароходу, сидят на пристани или в тени у воды. Ждут. Они уже знают историю несчастья Ганки, бросили по несколько копеек детям, немного пожалели и теперь забыли. Ганка лежит одна. Только солнце не покидает ее. Все целует горячо.

— Идем туда. Вон туда! — Иванко показывает рукой и бежит впереди всех. В глазах его еще дрожат слезы, они не успели высохнуть после грустного рассказа, но на губах уже расцвела радость. За ним идут трое в рваных грязных сорочках. Это грузчики. Дети с мокрыми головами спешат за ними. И маленькая Юлька быстро перебирает ногами, но остается далеко позади. Один из грузчиков оглядывается, видит, что Юлька отстала, хочет взять ее на руки. Но Юлька боится и кричит.

Тогда Иванко возвращается и говорит:

— Это хороший дядя. Он тебе даст кеки!

И Юлька уже не перечит и идет к дяде на руки.

— Вон там, где куча камней. Там лежит, — Иванко опять опережает всех и первым подбегает к маме.

— Мамо, вставайте! Вот дяди идут. Они понесут узлы, они отведут нас на беженский пункт, а вас будут поддерживать, чтоб не падали.

Иванко поспешно складывает вещи, сдувает пыль, завязывает мокрым платком мамину голову.

— Так вам лучше будет идти. Ты, Гандзуня, будешь нести вот это, ты, Петро, — это, а я — Юльку.

Но дяди очень жалостливые. Они говорят, чтоб Иванко все сложил в кучу. Они все сами понесут: дети и так устали и набедовались. Тот, который нес Юльку, купил по дороге конфет и уже роздал детям. Они даже скачут от радости. Ганка от этого всего заливается обильными слезами, а Иванко горд — ведь это он добыл такую помощь.

Беженский пункт был на Подоле, в помещении Дома контрактов. Когда подходили, он показался Иванку серой крепостью, где сидят арестованные, и это немного опечалило его, он даже взгрустнул. Иванко думал, что в Киеве должно быть лучше, хотя этот беженский пункт совсем не был похож на другие. Прошли через ворота, сколоченные, судя по свежему дереву, совсем недавно, и ветер донес с широкого каменного подворья запах пота, карболки и мокрого белья, что раскачивалось на веревках и на заборе. Вокруг ходили и сидели люди, много людей.

Иванко с неприятным чувством заметил: некоторые, никого не стыдясь, сбрасывали сорочки и искали вшей.

— Значит, это здесь? — спросил с грустью у грузчиков, но в эту минуту из группы людей выбежал к ним с радостным воплем мальчик.

— Курилы приехали! Курилы! — Это был Федорко. Он подбежал к Иванку, завертелся перед ним на одной ноге, а потом как ветер — вприскочку — понесся через подворье в дом, выкрикивая: — Курилы приехали! Курилы!

На его крик выбежала Проциха, а за ней, перегоняя ее, бежали Проць и младшие дети. Грузчики, видя, что они уже не нужны, сбросили узлы на землю, усадили Ганку, попрощались и ушли.