Академия под ударом

Элиза невольно дотронулась до его руки, словно хотела утешить. Принц растерянно посмотрел на нее, его брови дрогнули. «Он хороший человек», — с искренним сочувствием подумала Элиза.

— Отец узнал бы, что я хамлю преподавателям и вызываю их на дуэли, — продолжал Жоан. — Что я обычная светская дрянь, для которого все, кроме него, грязь под ногами. Так, собственно, у нас и принято. Это успокоило бы его… возможно, дало бы мне какие-то шансы. Не на корону, нет. Просто выжить.

Оберон снова улыбнулся, и Элиза в очередной раз подумала, что ему очень идет эта улыбка.

— Что вы хотели изменить, Жоан? — поинтересовался он. — Отменить крепостное право? Уравнять всех со всеми?

Принц кивнул.

— Это в первую очередь.

Акима рассмеялся. Прошел в угол, к металлическому шкафчику, и провел ладонью над замком — дверца открылась с мелодическим звоном, и ректор извлек из темных недр шкафчика медальон: прозрачный камушек на золотой цепочке.

— Вы мне нравитесь, молодой человек, — заявил ректор. — Вот сейчас вы настоящий, вот сейчас вы достойный. Держите.

Жоан удивленно взял медальон, и Акима добавил:

— Наденьте и носите, не снимая. Это Слеза Праматери, редкий камень. Он прикроет вас от магического поля академии. Отделит от него, скажем так.

— Благодарю вас, — прошептал Жоан, всматриваясь в игру света в камне, и на его сером лице наконец-то появился румянец, словно из глубины страха пробилась жизнь и надежда.

— Господин ректор! — воскликнула Элиза звонким шепотом. — А этот камень может разделить нас с господином деканом? Разрушить ту цепь?

Надежда нахлынула на нее соленой волной — это было настолько радостно и больно, что Элиза едва не расплакалась. Оберон смотрел на нее, и она не поняла его взгляда.

Он будто бы не хотел, чтобы цепь разрушилась. Неужели ему нравилось быть привязанным к своему приобретению?

— Может! — беспечно ответил Акима, и глубокая морщина пролегла по переносице Оберона. — Но при этом он убьет вас обоих, ваше заклинание лежит слишком глубоко. Так что просто подождите. Ни за что не поверю, что вам настолько неприятно находиться рядом!

Элиза смущенно опустила глаза. Оберон улыбнулся.

— Вам придется потерпеть меня еще какое-то время, — с привычной улыбкой заметил он.

«Вы невыносимы», — хотела сказать Элиза — и почему-то не сказала

Глава 6. Алмазы чудовища

— Вам настолько нестерпимо находиться со мной рядом, что вы говорите об этом на людях?

Оберон старался говорить с привычной светской веселостью и в очередной раз обнаружил, что от улыбки и беспечного тона ему становится легче. Он вполне понимал Элизу: она относилась к нему очень хорошо, но ей хотелось свободы. Сбежать по лестнице, вырваться в сад, пробежать к маленькому внутреннему пруду и, допустим, наловить там лягушек или пустить по воде кораблики — и все это без тени Оберона за спиной.

Элиза сверкнула на него гневным взглядом из-под ресниц и сделала еще один шаг по коридору. В груди заворочалась боль, и Оберон увидел, как девушка поморщилась и торопливо шагнула обратно.

— Пятьдесят шагов, — заметил он. Коридор был пуст, никто их не видел и не задался бы ненужным вопросом о том, чем это занят декан со своей невестой. — Полезная штука это зелье, правда?

Перед началом измерений они послушно осушили по бокалу варева Анри — сейчас оно почти не вызывало тошноты, вот что значит привычка.

— Да, — кивнула Элиза. Оберон открыл дверь, и, скользнув в его апартаменты, девушка добавила: — Да, полезное.

— Вы не ответили на мой вопрос! — сказал Оберон, почувствовав, что Элиза смущается. Ему нравилось ее смущать и поддевать — в такие моменты они оба становились живыми.

Интересно, хочется ли ей выдернуть защитную нитку? Хотя бы раз ощутить ту безумную свободу, которая накрывает оборотня в полнолуние, выбрасывает его в леса и наполняет белозубую пасть кровью жертвы… Конечно, Элиза возмущенно скажет, что никогда ни о чем подобном и не помышляла, но как там на самом деле?

Оберон поймал себя на мысли о том, что сейчас думает об Элизе как о добыче. Сколько оборотней он уничтожил? Сколько волчьих, медвежьих, лисьих когтей и зубов хранится в сундучке в его шкафу? Вот и еще один оборотень, и, Господи, не дай мне убить ее.

— Я устала, — призналась Элиза и быстро добавила, словно Оберон мог истолковать ее слова по-своему: — Не от вас, нет. Просто от того, что постоянно считаю и контролирую.

Пайпер с веселым лаем бросился к ней — соскучился по хозяйке. Элиза подхватила его на руки и обернулась к Оберону.

— Могу ли я пойти туда-то, могу ли я сделать это и то, — продолжала Элиза. — От этого невольно устаешь, и дело тут вовсе не в вас.

«Она меня возненавидит, — с грустью подумал Оберон. — Просто потому, что сейчас не может отойти на пятьдесят один шаг. И потом, когда все закончится, с радостью от меня убежит. С собаками не найдут».

Он прекрасно понимал, что имеет все права на эту девушку. Она никуда не денется от него, но меньше всего Оберон хотел кого-то привязывать к себе цепями навечно. Кажется, об этом когда-то говорила Женевьев: если есть принуждение, то любви тут уже не будет.

— Две недели, — сказал Оберон и показал два пальца. — Потом вы будете свободны.

Элиза кивнула. Пайпер посмотрел на Оберона с плохо скрываемой неприязнью.

«Я же не обижаю твою хозяйку», — хотел было сказать Оберон, но не сказал.

Потом, когда они уже легли, и Оберон взял с собой одну из папок с первыми отчетами за учебные дни, Элиза вдруг попросила:

— Расскажите мне что-нибудь хорошее? Если вам не трудно, конечно. И если я вас не отвлекаю.

Оберон с улыбкой посмотрел на нее — в спальне было тепло, но Элиза укуталась одеялом так, словно ее знобило.

— Вы хорошо себя чувствуете? — спросил Оберон. Элиза кивнула.

— Все в порядке, — негромко ответила она. — Просто за эти дни столько всего случилось, что…

Оберон понимающе качнул головой.

— В основном, у меня только истории об охоте на чудовищ, — признался он. — Но боюсь, что после них вы не будете спать. Помнится, однажды я бежал по Болотищу за гнилыми гончими…

Вопреки его ожиданиям, в глазах Элизы засветился не страх, как у любой барышни, а любопытство.

— Что такое гнилые гончие? — поинтересовалась она. Оберон невольно улыбнулся. Вспомнил, что девушки иногда любят побояться — так потом приличнее прижаться к кавалеру в поисках защиты.