Академия под ударом

— Кровохлеб, — Анри защелкал пальцами, — это абаринское название гореедки? У меня есть!

Оберона окутало той липкой тоской, которая иногда появлялась на болотах, когда он долго преследовал какую-то тварь, убивал ее, а затем выходил к людям. Почему-то даже в сон потянуло.

«Все ты прекрасно понимаешь, — подумал он. — Сейчас выяснится, что Элиза принцесса, и ты ее потеряешь навсегда».

— Тогда давайте не тратить время даром, — сухо произнес Оберон и поднялся с подоконника. — Чем скорее это выяснится, тем лучше.

— …так какой же третий вопрос? Ты сказал, что у тебя их три.

— Что ты теперь будешь со всем этим делать?

Далекие голоса выплыли из глубин мрака и снова утонули в ней. Элиза потянулась было за ними, но потом поплыла туда, где возле кровати Оберона горела лампа, и за окнами была ночь — та самая, когда все началось, но луна еще не имела над Элизой власти.

Казалось, время тогда сделалось густым и неспешным, и каждая минута тянулась, словно мед. И мир тоже был другим, он вздрогнул и куда-то поплыл, накрывая Элизу томной слабостью — она поняла, что теперь сможет только таять, растворяясь в ритмичных движениях Оберона, которые сейчас наполняли ее неведомым доселе, тягучим удовольствием.

Это было настоящим волшебством. В ту ночь Оберон мог читать ее мысли и ловить малейшие оттенки чувств, зная, чего именно ей хочется. А потом реальность взорвалась, рассыпаясь горячими осколками, и Элиза обмякла на кровати, балансируя на грани обморока и чувствуя, как пульсирующие волны блаженства медленно растекаются по телу.

Это было счастьем. Это было…

— Так, готово, — ночь, лампа, воспоминания скользнули прочь, энергичный женский голос смел их. Госпожа Аверна, декан факультета предвидения — Элиза как-то слышала, как она распекала одного из нерадивых студентов, и ей понравился ее голос. Таким бы петь где-нибудь на юге, под бархатным низким небом. Почему она здесь? — Анри, неси свое зелье!

Значит, и Анри здесь. Значит, скоро все кончится, она придет в себя, и счастливая ночь осеннего полнолуния больше не будет иметь над ней власти.

— Вот, пожалуйста! — Анри говорил с непривычной серьезностью. Ни малейшего следа светской беспечности, лишь холодное спокойствие ученого.

Какое-то время было тихо, а затем Оберон произнес каким-то чужим, неживым голосом:

— Зеленая. Она действительно из владыческой семьи.

Кто из владыческой семьи? Что происходит? Элиза попробовала открыть глаза, и тьма рассыпалась пестрыми пятнами и снова загустела мраком.

— Ну-ка, позвольте! — а это уже принц Жоан, он-то что тут делает? — Вот такой оттенок означает, что она максимально близка к престолу. Дочь или внучка правителя. Не какая-нибудь семиюродная племянница!

Он помолчал — Элиза чувствовала, что Жоан растерян — а потом добавил:

— Да, поэтому я так себя и вел в первые дни. Она-то уже приехала. Господи, я и предположить не мог, что рядом принцесса!

Принцесса? Кто? О ком они говорят?

Элиза вновь открыла глаза, и по зрачкам ударило болью, вышибая слезы. Но боль прошла почти сразу, и Элиза увидела, что лежит на кровати в спальне Оберона, серебряный поднос для шариков опустел, а чуть поодаль стоит целая компания. Госпожа Аверна держала в руке металлический шприц для забора крови, Анри хмуро смотрел в большой стакан с какой-то зеленой дрянью, а Жоан, который стоял рядом, со знанием дела говорил:

— Этот оттенок называется «королевский изумрудный». Когда меня так проверяли, то он был в точности таким же.

— Вас проверяли? — удивилась госпожа Аверна. Жоан хмуро кивнул.

— Да, мой король отец искал причину, чтобы лишить меня короны, — ответил он. — Даже решил, что я не его сын. Мама очень расстроилась тогда, плакала. Даже хотела уезжать.

Ко лбу прикоснулись прохладной тканью, и Элиза едва не вскрикнула от радости. Оберон, он был здесь, он просто стоял так, что она его не видела!

Теперь все будет хорошо. Теперь страх и тьма уйдут и не вернутся.

— Как ты себя чувствуешь? — негромко спросил Оберон.

— Лучше, — откликнулась Элиза. Туман отступал, голова была на удивление свежей. — Оберон, о ком вы все говорите? Кто принцесса?

Спальню накрыло тишиной, словно все сразу утратили дар речи. Оберон сел на край кровати, осторожно взял Элизу за руку и ответил:

— Ты.

Элиза с трудом удержала желание сунуть палец в ухо, чтобы проверить, хорошо ли она слышит. Может, сон продолжается? Оберон ведь не мог говорить такие вещи с таким серьезным, даже строгим лицом!

Да и она, Элиза, не могла быть принцессой. Ее мать, Анна, была внучкой старого мельника — когда она окончательно пришла в себя, отец начал искать ее семью и нашел в соседнем регионе. Никаких королевских кровей там и рядом не было.

Да и сам Эжен Леклер не имел никакого отношения к владыкам. Он получил дворянство только после Трехдневной войны, когда одним сокрушительным ударом принудил к миру княжество Моави.

— Господи, какие глупости! — Элиза даже сумела рассмеяться. — Моя мать внучка мельника, мой отец…

Она осеклась. Перед глазами мелькнул говорливый ручеек в горах, и голос лунной лисицы пропел: «Батюшка, батюшка носит корону. Мельника доченька носит его дитя… Я не была оборотнем, Элиза. Меня им сделали».

Элиза сжала руку Оберона, словно она была тем якорем, который не позволил бы ей рухнуть в безумие. В ночь осеннего полнолуния ее мать говорила с ней, она рассказала все, что могла.

Призраки и мертвецы никогда не говорят прямо.

— То есть… — прошептала Элиза. В голове шумело, слова комкались в горле, и тяжесть наполняла руки. — Как вы это узнали?

— Великая наука зельеварение, — ответил Анри и продемонстрировал свой стакан. — Ваша кровь, Элиза, вступила в реакцию с особой смесью, и по цвету стало ясно, что вы из владыческой семьи.

— У нас так определяют, — вставил Жоан. Сейчас он смотрел на Элизу с оценивающим любопытством, словно пытался понять, как именно может вывернуться эта ситуация и как можно извлечь из нее пользу.

— Я не верю, — Элиза сама не поняла, как села. Оберон подложил ей под спину несколько подушек и сказал:

— Конечно, это все очень странно. Но получается, что пророчество о тебе. Ты восстала из пепла и крови, когда я убил сгибельника. Ты оживила подземные реки, когда подошла к зеркалу Венфельда. Жоан так бесился в первые два дня потому, что ты была рядом — так на него влияет проклятие его семьи.

Он болезненно поморщился и закончил:

— И поэтому убили твоего отца и теперь пытаются убить тебя. Король Эдвард боится, что ты заберешь его корону.

— Да не нужна мне никакая корона! — воскликнула Элиза. По щекам потекли слезы, но она этого не заметила. В груди сделалось горячо и больно. — Моего отца убили… из-за какой-то короны? Моя мать пережила… такой ужас… из-за короны?